Муж сказал, что чувствует себя спокойно, но его тревожит одна мысль. Все они, оказывается, тайно приняли гражданство России…
«А я?» – Принцесса застыла с тарелкой в руке.
Тахир поморщился:
«Что ты меня всё время перебиваешь!»
Принцесса опустила тарелку в раковину и стала тереть.
Тахир продолжал свой разговор. У него российский паспорт, и его не оставляют в покое из-за призыва в армию. А если он отправится в армию, то потеряет год и не сможет помогать друзьям, которые без него пропадут.
«Если Хабиба примет российское гражданство… Ты должна дать согласие».
Дождь кончился.
Принцесса села на табуретку возле окна и стала ждать, когда выйдет солнце.
– И вы подписали согласие? – Москвич ковырял в огне длинной веткой.
Принцесса кивнула.
– Напрасно.
Ветка, которой Москвич лез в костер, сама загорелась; Москвич бросил ее в огонь.
– Что я могла сделать? – сказала Принцесса. – Они отвезли меня к знакомому нотариусу, положили готовые документы. И смотрят все на меня. Я подписала. Холодно было, дождь. Всё подписала.
Они сказали: «Если дочь будет гражданкой России, муж не пойдет в армию». Он даже до этого стал со мною добрее. Спросил за день до этого: «Может, тебе нужны теплые вещи?»
После нотариуса – в Коломенское, там тоже дождь. Она шла и думала, что теперь ее дочь – гражданка этой страны, где дождь и постоянно холодно, но это ничего. Муж был доволен, зонт над ней раскрыл. Правда, так держал, что она была наполовину мокрой, но это ничего. Жизнь в Москве нравилась, только домой хотелось, к людям.
Потом она стала слышать разные вещи. Муж говорил: «Всё, моя дочь будет проживать вместе со мной, здесь много религиозных школ, я отдам ее в такую школу, и всё». Муж стоял в спортивном костюме и говорил. За его спиной сидела свекровь. На балконе курил свекор.
«У меня скоро заканчивается декретный отпуск, – сказала Принцесса. – Если вы не хотите, чтобы я оставалась, отпустите нас с Хабибой».
«Ты сама не хочешь оставаться», – сказала свекровь.
«Не шумите!» – крикнул свекор с балкона.
«Я же подписала всё, что вы сказали».
«А сколько ты у нас крови выпила, прежде чем подписала? – спросила свекровь. – Я тебя как дочку любила, а ты сколько не подписывала?»
«Пояс болит…» – сказала Принцесса.
«Я спрашивал у друзей, они говорят, что такие пояса можно сделать на заказ, но это дорого, – сказал Тахир. – Тебе лучше просто похудеть».
Ей предложили согласиться на фиктивный развод.
«Я хочу уехать». Принцесса поднялась и дошла до туалета. Достала мобильный, отправила эсэмэску отцу. Подняла халат, провела рукой по поясу. Хабиба думает, что так у всех, что и у нее потом такой пояс будет. Может, она права.
Ее поставили торговать специями. У кого-то из друзей мужа возникли проблемы с регистрацией, нужно было подменить. Она не хотела, но ей сказали: «Немного постоишь, ничего страшного». Все документы, и ее, и Хабибы, свекровь забрала, чтобы глупостей не наделала. Мобильный тоже забрали. Каждый день она просила купить ей и Хабибе билет и отпустить их в тепло. Ей повторяли про развод. «Не шумите!» – кричал свекор. Из левого глаза свекрови текли слезы, но правый оставался сухим.
На рынке было очень холодно, специи покупали мало. «Смотри, мама, тетя песочком торгует», – сказала какая-то девочка. Товар Принцессе нравился, от него, особенно от тмина, зиры и черного перца, пахло чем-то родным. Хотя от молотого черного перца жгло глаза. А плакать за прилавком было неудобно, надо было, наоборот, улыбаться. Но даже улыбаться было холодно, улыбка на губах замерзала. Рядом стояла азербайджанка Надя и говорила, что каждое утро она варит яйцо и кладет себе туда в шерстяные колготки, потому что простудишь органы, потом всё. Принцесса сказала ей про свой пояс. «Слышала, – сказала Надя, – но сама не носила». Надя торговала соленой капустой и другими соленьями, про которые говорила: «Не люблю. Мокрые и холодные руки потом от них болят». Сказала Принцессе: «Пусть тебе муж купит пояс с утеплением, чтобы согревало». Подругами они так и не стали, у Нади был очень громкий голос.
А один раз был такой мороз, что Принцесса еле-еле дождалась сменщицу и пошла в другую сторону. Не в ту, какую надо. В той, другой стороне был парк, черный и холодный. Она шла сквозь парк, с каждым шагом всё больше замерзала. Ее тело превращалось во что-то постороннее, она подумала о Хабибе и поняла, что ничего, о Хабибе позаботятся. Потом подумала о своей первой любви из восьмого «Б», ради которого целовала бумагу, и остановилась.
Перед ней стояла женщина, Принцесса чуть не врезалась в нее, так замерзла.
«Ну вот, – засмеялась женщина, – уезжали мы от них, уезжали, а теперь они к нам повалили, пройти нельзя. Ну, что стоишь? Асалям алейкум? Якшимисиз? Балалар якши?»[13]
Принцесса хотела ответить, но губы не могли говорить. Только кивнула и заплакала.
«Мам-дорогая, она ж вся синяя! Ну-ка давай ко мне, я тебя хоть чаем отогрею. Бечорашка[14] какая! Идем, что встала!»
Женщина оказалась родом из Ташкента. Принцесса помнила, что они поднимались на лифте, в подъезде было тепло, а в квартире еще теплее. Женщина втолкнула ее, мороженую, в ванную, под горячий напор.
«Я сама вначале тут мерзла, – говорила женщина. – Мы ж, ташкентские, разбалованные, солнышко подавай. Тебя как зовут?»
Принцесса хотела сказать спасибо и уйти, но женщина стала наливать чай: «Угощайся конфетами. Кондитерские изделия здесь, конечно, на уровне».
Принцесса взяла конфету, полюбовалась оберткой. «Можно я дочке возьму?»
Потом разглядывала стены. На полках стояли банки с чем-то разноцветным.
«Это песок, – женщина сняла одну с полки. – Крашеный песок».
Песок. Только разноцветный. Один слой белый, другой синий.
«Увлеклась тут этим. Затягивает, и нервы… От нервов лечит. Что мне еще, пенсионерке».
«Вы на пенсии?»
«На пенсии… Это разве пенсия?! Не смеши!»
За окном дымил снег. «Как молоко», – сказала о нем женщина. Подлила еще чая.
В узбекскую пиалушку, с хлопковой коробочкой.
«Да, оттуда везла. Эх, пенсия, пенсия… Там бы у меня еще меньше была, копейки. Но зато фрукты! Какие фрукты у нас, а? А здесь что? Вода».
«Это оттого, что здесь дождей много».
«И дождей, и всё импортное».
Принцесса вертела баночку с песком, разноцветные струйки песка перетекали друг в друга, розовый в синий, синий в белый.
«Нравится? Бери на память».
«Спасибо…»
«Держи-держи. У меня вон их сколько, солить можно. Слушай, ты ж на рынке стоишь? Может, дам несколько баночек на реализацию? Вон ту, например…»
Принцесса сказала, что должна посоветоваться об этом с мужем.
«С мужем? Ну, понятно. Нет так нет».
«Нет, я с удовольствием возьму…»
«Знаю я ваших мужей».
«Он компьютерами занимается».
«Да… И что же он тебя в такой мороз из дома погнал, компьютерщик?»
«Можно от вас позвонить?»
У Тахира было занятно. Наверное, с друзьями о своих делах разговаривает.
«Хорошие у вас кошки». – Положила мобильный.
«Это они сейчас хорошие. После стерилизации. А до этого такое вытворяли… Это Машка, а вот это Дашка».
Взяла на колени. Дашка смотрела зелеными глазами.
«Странные имена, как у людей…» – сказала Принцесса.
«Да уж, как у людей… Дочерей у меня так звали».
«Они…»
«Живы, живы. И живы, и здоровы. А на мать – чихали с высокой колокольни».
Принцесса посмотрела в окно.
Небо темнело, вот одно окно зажглось. Еще одно. А в Ташкенте, наверное, уже ночь. Но тепло. А когда тепло, любое горе пережить можно.
«А это мой муж… Вон, портрет. Интеллигентный был человек, даже тараканов я сама давила, не мог он, видите ли!»
«А я думала, это женщина», – сказала Принцесса и засмущалась.
«Ну, он тут в этом, гриме самодеятельном…»
Москвич поднялся:
– А что это мы здесь всё сидим и рассказываем?! Может, нам чем-нибудь другим заняться? Может, лучше споем что-нибудь общее… Или анекдоты. А? Анекдоты?..
Остальные молчали. Принцесса куталась в куртку, как будто всё еще находилась в московской зиме. Водитель дремал.
Тельман допил из своей баклажки, бросил в огонь.
– Зря сожгли, – сказал Москвич, наблюдая, как пластик съеживается в огне. – Бросили бы так.
Тельман мотнул головой:
– Так нельзя.
Посмотрел на часы. Потом на Москвича:
– Если вам неинтересно, можете не слушать. Нам интересно.
– Кому это «нам»?
Посмотрел на дремлющего Водителя.
Водитель приоткрыл глаза и кивнул Принцессе:
– Продолжай, дочка…
И, кашлянув, – дымом потянуло в его сторону, – повторил:
– Продолжай.
Москвич открыл рот, но вдруг резко схватил себя за нижнюю челюсть и замычал. Повалился в бок, мотая головой.
– Что случилось? – спросила Принцесса.
– Зубы, наверное, – ответил Тельман. – У меня таблетка есть. Только запить нечем.
Москвич мычал согнувшись. Приподнялся.
– Вам легче? Дайте отряхну… – Принцесса стала отряхивать пиджак от песка.
– У меня есть таблетка.
– Спасибо… – Москвич мотал головой. – Это была моя мать.
– Что?
– Та женщина с кошками. Давайте лучше пропустим эту часть, хорошо? Или – хотите я вам расскажу свою, чтобы было понятно, почему… В общем, вот…
Москвич
Да, Москвич был ее сыном. Шестьдесят седьмого года рождения.
В детстве у него были мелкие кудри, как у отца. Потом разгладились, только челка осталась.
И у отца кудри прошли, как начал лысеть. Очки нацепил. Когда выпивал, ставил Аллу Пугачеву, подсобляя ей своим тенорком. Мать наматывала на голову полотенце и заводила Сенчину. Под поединок двух певиц и проходило его детство. Побеждала Сенчина.
В школе Москвичу нравилось. Отдыхал в ней от домашней тесноты, от двух перекрикивавших друг друга певиц. Он впитывал пространство классов и коридоров, словно запасая его для дома, где у него не было своего угла, не считая того, в который его раньше ставили.