– Принеси, пожалуйста, – сказала она. Блайт была благодарна за возможность отвлечься, но все же хотела побыть одна и все обдумать. Однако отец выглядел настолько расстроенным, что был готов провести возле нее всю ночь. Если бы она не настояла на том, что нуждается в отдыхе, он бы так и сделал.
Не прошло и пяти минут после его ухода, как Блайт заперла дверь и села за письменный стол. Она устала от беспорядочных мыслей. Устала мучиться вопросами и нуждалась в ответах. Не оставляя себе времени на раздумья, Блайт прижала ладони к деревянной поверхности и представила, какой древесина была когда-то. Не письменным столом, а прекрасным дубом. Блайт позволила этому образу заполнить ее разум, и чем дольше она думала об этом, тем больше дерево прогибалось под ее пальцами. Оно стало шершавым, заноза впилась в кончик указательного пальца, когда она провела рукой по его новой форме – не плоской поверхности, а изогнутому бревну.
Нет, не бревну – потому что у бревен не растут ветви с листьями и сучьями, – а дереву.
Блайт отдернула руки и прижала их к груди, чувствуя, как ладони пульсируют от жара, оказавшегося на удивление приятным. Затаив дыхание, она откинулась назад, все еще представляя дерево в своем воображении. Все ее существо жаждало воплотить образ в жизнь. Снова вернуть мертвое в этот мир.
Вдохнуть в него жизнь.
Какой абсурд.
Блайт подавила приступ смеха. Значит, все реально. У нее были такие же способности, но она не имела ни малейшего представления об их пределах. Она не могла вспомнить, чтобы хоть раз за двадцать один год проснулась утром и увидела, как… что-то прорастила. И, насколько помнила, прежде ее раны никогда не заживали молниеносно. В чем бы ни крылась причина изменений, все это началось с вторжением в ее жизнь других потусторонних явлений.
Примерно в то время, когда она чуть не погибла.
Несомненно, все это было связано, хотя Блайт и не могла понять, каким образом. Возможно, у Ариса были ответы, но от одной только мысли о разговоре с ним – не говоря уже о том, чтобы объявить себя женой, которую он искал все это время, – у нее пересохло во рту, как будто мох пророс и в горле.
Однако был еще кое-кто, с кем она могла поговорить. Кто, вероятно, знал гораздо больше, чем говорил.
Дорогая кузина,
не смей пропускать рождественский бал в этом году. Если не хочешь, чтобы я превратилась в дерево, навсегда вросшее в землю, то немедленно приезжай в Торн-Гров.
Мы с Арисом связали себя узами, и какая бы нелепая магия ни содержалась в наших кольцах, она прокладывала нам путь. Она давала понять, что я могу и чего не могу сделать, но теперь, когда я больше всего нуждаюсь в совете, магия молчит, и я боюсь, что знаю причину. Кажется, я поняла, кто я такая и что ты пыталась сказать мне в тот день в Фиоре.
Скажи мне, что ты что-то об этом знаешь. Что знаешь, как мне выбраться из этой передряги. Наконец, скажи, что у меня опять галлюцинации.
Ты нужна мне, Сигна. Пожалуйста, поторопись.
Твоя кузина,
Блайт.
Глава 20
Блайт была разочарована, обнаружив, что ее способности отличались от умений остальных. Рок судьбы и Ангел Смерти могли исчезать в мгновение ока и перемещаться, куда им заблагорассудится. А ей приходилось полагаться на письма, чтобы выразить свое отчаяние.
Раз уж она обладала магией, то предпочла бы, чтобы та подчинялась ее воле.
Отправив письмо почтой на следующее утро после приезда, как какая-нибудь деревенщина, не знающая колдовства, Блайт почувствовала, что у нее сводит живот при мысли о возвращении в свои покои, поэтому вместо этого она принялась бродить по двору. Вересковые пустоши покрывал снег, сквозь который проглядывали только самые упругие пучки травы. Прислуга сновала туда-сюда по поместью, одни развешивали роскошные украшения, другие расчищали от снега дорогу для экипажей гостей, которые должны были прибыть в день бала.
Элайджа руководил приготовлениями, срывая упрямые лепестки с почти голых деревьев, чтобы они были ровными, и перевязывал неугодные его вкусу ветки остролиста. Его щепетильность беспокоила Блайт, поскольку она достаточно хорошо знала отца, чтобы понимать, что так он пытается отвлечься. Вероятно, от событий в «Грее».
Девушка знала, что не выведает у него никакой информации, ведь он заранее запретил всему персоналу седлать ее лошадь или брать Блайт с собой в город. Не то чтобы это остановило ее от попыток, учитывая, что Блайт абсолютно нечем было заняться. Это, а также тот факт, что ей отчаянно нужно было отвлечься от желания пустить в ход магию, о которой Блайт прежде даже не подозревала.
Она знала, что именно ее магия пробудила сад и устроила беспорядок в кабинете Элайджи много месяцев назад. Но она не имела ни малейшего представления о том, как работают ее силы и какие возможности перед ней открывают.
Сжимая и разжимая ладони в попытке унять зуд, Блайт еще раз убедилась, что за ней никто не следит, прежде чем зашагать по тропинке, ведущей к конюшням. С момента прибытия в Торн-Гров ее не покидало внутреннее напряжение, но оно спало, как только она переступила порог конюшен.
– Мистер Крипсли? – позвала она, пытаясь найти молодого конюха, с которым подружилась несколько месяцев назад. Он, вероятно, не назвал бы их отношения дружбой, учитывая, что она практически шантажом заставила его помогать ей. Хотя это как посмотреть.
Однако, похоже, его тут не было, поскольку ее приветствовал только стук копыт и тихое фырканье. От знакомых звуков на душе стало тепло и уютно. Первой Блайт поприветствовала Митру, лошадь матери. Сняв перчатки, она провела рукой по великолепной золотистой гриве кобылы. Непокорный Болвин стоял дальше и выхватил перчатки из рук Блайт, когда она проходила мимо. Мерзкое создание. Ей пришлось шлепнуть надоедливого коня по носу, чтобы вернуть свои вещи.
– Уильям Крипсли, ты здесь? – Если Блайт и могла кого-то уговорить дать ей лошадь, то только его. Но даже в задней части конюшни царила тишина, не считая фырканья единственной лошади, которая была меньше остальных. При виде нее у Блайт перехватило дыхание.
Это был тот жеребенок. Раньше она считала, что именно Сигна воскресила его. Теперь он вырос и не проявлял никаких признаков болезни. Вместо этого конь сиял серебристым светом, таким ярким, что у нее защипало в глазах. Блайт протянула руку, ладони чесались так сильно, что казалось, будто они горят.
– Здравствуй, – с придыханием прошептала Блайт, а конь с любопытством прижал уши. Его большие карие глаза моргнули, и, хотя Блайт не была уверена, ей показалось, что молодой скакун ее узнал. Он шагнул вперед, опустив голову на уровень ее ладони.
Рука Блайт легла на мягкую впадинку между его глаз, прежде чем скользнуть вниз по шее, туда, где кожа была теплой, и она почувствовала биение его сердца. Девушка наклонилась, прижавшись лбом ко лбу лошади.
Благодаря ей он сейчас стоял здесь. Она видела подтверждение этой истины в биении его сердца и блеске шерсти. Конь был великолепен и принадлежал ей.
– Тебе следовало подумать, прежде чем воскрешать его.
Голос, раздавшийся у нее за спиной, не принадлежал Уильяму, был совершенно незнакомым и определенно внушал страх.
Всего семь слов, но Блайт казалось, будто с нее заживо снимают кожу. Мурашки от дурного предчувствия побежали по спине, ее сковал холод, даже более пронзительный, чем от вида Смерти, наполняя девушку ужасом. Желчь подступила к горлу, и Блайт собрала все свои силы, чтобы подавить тошноту и повернуться в поисках лица молодой женщины, которая сидела на тюке сена, откинувшись на руки.
У нее были волосы неестественного оттенка, такие же рыжие, как у самого дьявола. Цвет глаз тоже был нечеловеческим, словно на месте зрачков танцевали языки пламени, устремленные прямо на Блайт, пока женщина болтала ногами. На ней не было фартука, никакой формы, выдававшей принадлежность к слугам. Напротив, вырез ее алого платья был возмутительно глубоким, грудь украшал шелковый бант, словно она сама была подарком всему миру. Оборки на длинных рукавах цвета слоновой кости сочетались с плиссированными оборками на юбке, которая была короче, чем любое платье, которое Блайт когда-либо видела. Оно заканчивалось выше щиколоток, открывая смелую линию стройной ноги и короткие черные сапожки.
Глядя на женщину, Блайт не могла вымолвить ни слова. Ее кожа была упругой, с золотистым оттенком. Она выглядела ненамного старше Блайт, но в ее горящих лисьих глазах читалась мудрость веков. Они сразу напомнили Блайт об Арисе и его брате.
Только эта женщина казалась гораздо более опасной, чем любой из этих двоих. Ее взгляд будто царапал кожу, словно яд проникал в тело и отравлял кровь. Волоски на руках встали дыбом, и Блайт задрожала, когда попыталась пошевелиться. Попыталась убежать. Но не смогла сделать и шага.
– П-простите?
Женщина оценивающе посмотрела на ошеломленную Блайт и надула губы.
– Какое же это веселье, если ты меня даже не узнаешь. Я думала, к тебе уже вернулась память. – Ее певучий голос дразнил, а женщина поднялась и подошла ближе, отчего лошадь взбрыкнула, заржала и прижалась к задней стенке стойла.
– Я Соланин, – представилась незнакомка, не обращая на лошадь никакого внимания. – Но ты можешь называть меня Сола. – Она схватила Блайт за руку, и потребовалось всего одно прикосновение к коже, чтобы девушка почувствовала, как ее мир трещит по швам. Увидела, как рушатся охваченные огнем здания. Услышала крики и выстрелы, означающие войну, почувствовала запах крови и обугленных тел, отравляющих воздух. Она моргнула, и Элайджа оказался на полу бального зала Торн-Гров, его горло было перерезано, а струйки крови окрашивали мрамор в алый цвет. Сигна лежала рядом с ним, ее глаза были пустыми, голова запрокинута. Сок белладонны окрасил ее губы, а пригоршня ягод выпала из ее безвольной руки.
Блайт уставилась на них, ее дыхание участилось, пока наконец она больше не смогла втягивать воздух в легкие. Девушка схватилась за горло обеими руками, намереваясь вырвать язык, который распухал, гноился, причиняя такую боль при каждом судорожном вдохе, что ей хотелось упасть и позволить Ангелу смерти забрать ее, только чтобы прекратить агонию, пока не стало еще хуже.