Арис поднял ковер, держа его на некотором расстоянии, как будто тот мог каким-то образом испачкать его.
– Определенно нет, – усмехнулся он, щурясь и поворачивая гобелен, чтобы рассмотреть бесконечную строчку. – Я искал следы виновников беспорядков в Торн-Гров, когда услышал его зов. Эта мерзость даже звучит отвратительно, как скрежет смычка, которым водят по слишком туго натянутым струнам.
Блайт прислушалась, но ничего не услышала.
– Кому он принадлежит?
Арис нахмурился еще сильнее. Он зубами стянул с руки перчатку и провел пальцем по серебряным нитям.
– А вот это самое странное – я понятия не имею. Я могу касаться нитей сколько угодно, но ничего не вижу. Такое случалось лишь однажды, много лет назад, но гобелен почернел, прежде чем я сообразил, кому он принадлежит.
Если серебряные нити действительно олицетворяли Жизнь, то, возможно, это чудовище принадлежало ей. Блайт подняла руку, чтобы осмотреть гобелен, и, когда Арис ее не остановил, задержала дыхание и осторожно коснулась нитей пальцем. Ее дыхание участилось, но ничего не произошло. По крайней мере, она ничего не увидела. Но как только девушка оторвалась от гобелена, в животе все сжалось, как будто кто-то полоснул ножом по ее внутренностям.
– Я тоже ничего не вижу. – Она прижала руку ко рту, и губы начало покалывать, как будто она съела что-то терпкое. – Но, боже милостивый, Арис. Это отвратительно. Ты не можешь просто сжечь эту штуку?
– Я пытался. – Арис бросил ковер обратно на стол и быстро вытер руки носовым платком. – Даже пламя не хочет иметь с ним дело. Твой гобелен и гобелен Сигны тоже были необычными, но и не такими, как этот.
В голосе пронеслось предупреждение Милы – ты должна исправить случившееся, и ее внимание снова переключилось на гобелен. Он не изменился за эти секунды, но ей все равно пришлось потереть руки, чтобы унять мурашки на коже. Чем дольше Блайт смотрела на него, тем хуже себя чувствовала, словно земля пыталась поглотить ее целиком.
– Думаешь, это как-то связано с событиями в Торн-Гров. – Это был не вопрос, но Арис кивнул.
– Я не верю в совпадения.
Глядя на гобелен, она тоже не верила.
– Что бы это ни было, я разберусь с этим, – пообещал Арис, и властность в его голосе заставила Блайт осознать, насколько испуганной она, должно быть, выглядела. Ей все еще было очень холодно. Она боролась с мурашками и болью в животе с тех пор, как прикоснулась к гобелену. Внезапный кашель сотряс ее легкие, а страх превратился в ужас, когда кончики пальцев окрасились кровью. В ту же секунду Арис оказался рядом, поддерживая Блайт одной рукой, пока кровь лилась из ее горла на дрожащие руки.
– Дыши. – Это была команда, произнесенная шепотом, к которой Блайт все же прислушалась. Ей потребовалось приложить все усилия, чтобы сделать вдох. Она прижалась к мужу, глаза наполнились слезами. Во рту стоял привкус железа, и девушка с ужасом поняла, что ко всему прочему у нее что-то кровоточит во рту. Она прижала язык к тому месту и вскрикнула, почувствовав грубые, болезненные ранки.
Язвы.
Блайт схватилась за горло, молясь, чтобы это оказалось сном. Чтобы она проснулась и обнаружила, что все еще лежит на диване в своей библиотеке.
– Арис. – Блайт вцепилась в его руку, чувствуя, как бешено колотится сердце, пока она пыталась осознать, что происходит.
Может, ей опять подсунули яд?
Больше месяца Блайт чувствовала сильную усталость, но считала это последствиями старого отравления, от которого она все еще не оправилась, или затяжной простуды.
Но когда перед глазами замелькали темные вспышки, а кожа зачесалась, как будто по ней поползли невидимые насекомые, она поняла, что это не сон. Ее муж был прав – совпадений не бывает.
– Арис, – снова прошептала Блайт, впиваясь пальцами в его кожу и ощущая вкус белладонны на языке. – Это Хаос.
Часть третья
Глава 27
Арис
Элайджа Хоторн прибыл еще до рассвета. Если ему и показалось странным, что именно Арис открыл двери Вистерия Гарденс, а не слуга, то он ничем не выдал свое удивление, следуя за зятем через фойе в тепло освещенную гостиную, где его ждали две чашки дымящегося чая. Никто из них не прикоснулся к напитку, оба были слишком поглощены мрачными мыслями.
Элайджа стиснул ручку своей чашки, костяшки его пальцев так побелели, что стали почти бесцветными, а Арис расхаживал перед камином, не в силах усидеть на месте. Не то чтобы он мог утешить этого человека. Да что тут можно было сказать? Он знал, что лучше не лгать Элайдже – не тогда, когда не мог прочитать гобелен Блайт, чтобы понять, что случилось.
Насколько было бы проще, если бы он просто не обращал на нее внимания с первого дня, когда она переступила порог Вистерии. Как жаль, что его кровь кипела при мысли о ее болезни и что ему хотелось разорвать все гобелены, которые он когда-либо соткал, только чтобы понять, чем она вообще заинтересовала Хаос. Размышления о Блайт вытесняли все разумные мысли. С того момента как он просыпался, строя планы на день, и до того, как падал на кровать, позволяя ее смеху звучать в голове, все его мысли вертелись вокруг нее. Она захватила его, застряла в его голове, как навязчивая мелодия.
Арис уже влюблялся прежде, и как же это было глупо с его стороны. Ведь его жизнь длилась бесконечно, а жизнь Блайт была короткой и хрупкой. Лучше ей умереть сейчас, прежде чем чувства завладеют им. Его жена была паразитом, от которого он не мог избавиться.
Так почему же Рок судьбы так отчаянно хотел, чтобы она выжила? Чтобы видеть, как загораются ее глаза от вкуснейшего шоколада или как она безоглядно влюбляется в мир, к которому, как ему казалось, он сам уже охладел?
Арис никогда не обращал внимания на течение веков. Пролетела целая вечность, прежде чем он оторвался от работы и понял, сколько времени прошло. Но сейчас Рок судьбы ловил себя на мысли о том, что наслаждается каждым мгновением, проведенным с Блайт, хочет, чтобы они тянулись бесконечно. Эта девушка завладела его душой, а его тело вспыхивало каждый раз, когда она одаривала его улыбкой.
Он презирал ее за это, но все же не мог заставить себя отступить.
Арис выпрямился, услышав, как доктор спускается по лестнице, и лишь краем уха прислушался к его болтовне о том, что состояние Блайт стабильно. Он не стал дожидаться, пока доктор закончит, а протиснулся мимо мужчины и поднялся по лестнице в покои жены.
С Блайт все будет в порядке. И никак иначе.
Элайджа следовал за ним по пятам, когда Арис открыл дверь и увидел сидевшую на стуле Блайт в светлом муслиновом платье. Она улыбнулась, когда они вошли, но даже красивое платье и уложенные волосы не могли скрыть мешки под глазами и выпирающие из-под кожи скулы. Не имело значения, сколько времени она потратила на то, чтобы казаться здоровой; Блайт не могла скрыть правду, от которой у Элайджи потемнело в глазах.
Арис слишком хорошо знал, что бывает, когда наступает Хаос. Знал о бедствиях, которые обрушивались на мир, и о жизнях, которые безжалостно уносились, когда нарушалось равновесие. Это случилось с Милой, когда Ангел смерти пытался сохранить ей жизнь много лет назад, а теперь на очереди была Блайт.
Но почему?
Элайджа в три больших шага преодолел расстояние, отделяющее его от дочери, но когда попытался взять ее за руку, она только отмахнулась.
– Я вполне здорова, не стоит беспокоиться, – заявила Блайт, рассеянно ковыряя ногти. – Я ценю ваше беспокойство, но со мной не нужно нянчиться.
Это была ложь. Два месяца, проведенные под одной крышей, позволили Року судьбы легко усвоить ее манеру поведения. Арису достаточно было взглянуть на кожу ее пальцев, чтобы понять правду.
– Тебе нужен отдых, – сказал он. Прядь волос угрожала упасть ей на лицо. Как бы ему ни хотелось протянуть руку и заправить прядь ее девушке за ухо, он сдержался, стиснув зубы, когда это сделал Элайджа.
– Я могу отвезти тебя в Торн-Гров, – предложил отец дочери. – Тебе будет спокойнее там, где нам уже удалось тебя вылечить.
– Она не была так больна, пока не попала в Торн-Гров, – возразил Арис. Ему хотелось прикусить язык и не вмешиваться. Просто позволить судьбе идти своим чередом, прежде чем он еще больше привяжется к этой женщине.
После смерти Милы он далеко не первый раз испытывал физическое влечение, но в его отношениях с Блайт крылось нечто большее. И перед лицом правды у Ариса не было ни единого шанса.
– Она останется в Вистерии, где я смогу присматривать за ней. – Арис подошел ближе, говоря шепотом, предназначенным только для Элайджи. – Пусть она пытается убедить нас в обратном, но мы оба знаем, что она нездорова. В Торн-Гров слишком много людей. Слишком много событий. И если я хоть немного знаю вашу дочь, то уверен, она не ослабит бдительности рядом с вами, Элайджа. Она не сможет отдыхать, потому что не захочет, чтобы вы видели ее боль.
Долгое время Элайджа ничего не говорил, ковыряя ногти, прямо как дочь. Чем дольше Арис наблюдал за ними, тем больше понимал, насколько они похожи. Внутри каждого из них скрывался целый фейерверк, который только и ждал малейшей искры. Глаза мужчины вспыхнули, когда он посмотрел на зятя, но Арис не дрогнул, пока пламя в них не погасло.
– Я не хочу оставлять ее, – прошептал он, и эти слова прозвучали так, словно душа его была разбита вдребезги.
Арис не понимал, почему вообще пытается договориться с этим человеком. Он мог позволить своим нитям обвиться вокруг Элайджи и вышвырнуть его из Вистерии. Мог проникнуть в голову и заставить доверять ему безоговорочно. Но он пообещал Блайт не трогать Элайджу, и хотя не давал настоящей клятвы, все равно сомневался, что сможет использовать против него свои силы. Пусть это приводило его в бешенство, но он поймал себя на мысли, что хочет произвести впечатление на Элайджу Хоторна. Даже больше, он хочет понравиться этому человеку.
Было что-то трогательное в том, насколько Арис пал духом.