Наиболее успешно открыли себя для внешнего мира развивающиеся страны, например в Восточной Азии, но они делали это медленно, постепенно и последовательно, используя преимущества глобализации для своей экспортной экспансии и в результате обеспечивая себе быстрый рост. Они осторожно и систематически снимали протекционистские барьеры, ликвидируя их только тогда, когда уже были созданы новые рабочие места. Они обеспечили капитал для создания новых рабочих мест и предприятий; и государство там даже играет роль предпринимателя в организации новых предприятий. Китай только сейчас снимает торговые барьеры, через двадцать лет после того, как начал свое движение к рынку, после периода предельно быстрого роста.
В Соединенных Штатах и других развитых странах следовало быстро осознать эти проблемы. В последних двух президентских кампаниях в США кандидат Пэт Бьюкэнен использовал обеспокоенность американских рабочих потерей рабочих мест вследствие либерализации торговли. Тема Бьюкэнена прозвучала даже в стране, которая была близка к полной занятости (к 1999 г. уровень безработицы упал до 4 процентов) при наличии хорошей системы страхования от безработицы и многообразных методов помощи перемещению работника с одного рабочего места на другое. Тот факт, что американский рабочий даже в период бума 1990-х годов был обеспокоен угрозой, которую создавала либерализация торговли его рабочим местам, должен был бы помочь большему пониманию бедственного положения рабочих в бедных развивающихся странах, где люди живут на грани простого поддержания существования, часто на 2 долл. в день и меньше, без страховочной сетки в виде сбережений, при значительно менее развитом страховании от безработицы в условиях экономики, где уровень безработицы достигает 20 и более процентов.
Тот факт, что либерализация торговли часто оказывается не в состоянии выполнить обещанное ― а вместо этого ведет просто к росту безработицы, ― объясняет, почему она провоцирует сильный протест. Однако лицемерие тех, кто проталкивает либерализацию торговли, а также методы, которыми это делается, несомненно, еще более усиливают враждебность к ней. Западные страны проталкивают либерализацию торговли в отношении той продукции, которую экспортируют они, и в то же время продолжают сохранять защиту тех секторов своей экономики, в которых им могла бы угрожать конкуренция развивающихся стран. Это образует одну из основ оппозиции против нового раунда переговоров, который предполагалось начать в Сиэтле; предыдущие раунды торговых переговоров отстояли интересы развитых промышленных стран или, точнее, интересы специальных групп внутри этих стран ― без предоставления соответствующих выгод менее развитым странам. Протестующие справедливо указывали на предыдущие результаты торговых переговоров, понизивших торговые барьеры для промышленных товаров, экспортируемых развитыми промышленными странами,- от автомашин до продукции машиностроения. В то же время переговорщики этих стран сохранили у себя субсидии для сельскохозяйственной продукции и закрыли рынки для этих товаров и текстиля, в чем имеют сравнительные преимущества развивающиеся страны.
На последнем, Уругвайском, раунде торговых переговоров был вынесен на рассмотрение вопрос о торговле услугами. В итоге рынки были открыты главным образом для услуг, которые экспортируют развитые промышленные страны ― финансовые услуги и информационные технологии,- но не для морских перевозок и строительных услуг, где развивающиеся страны имеют хорошие позиции. Соединенные Штаты хвастались привилегиями, которых им удалось добиться. Развивающимся странам не удалось получить пропорциональной доли выгод. Расчеты Всемирного банка показывают, что страны Африки к югу от Сахары, беднейшего региона мира, в результате торгового соглашения потеряли более двух процентов национального дохода. Можно привести другие примеры несправедливостей, которые широко обсуждаются в развивающемся мире, хотя эта тематика редко попадает в печать развитых стран. Боливия не только сняла свои торговые барьеры ― они теперь ниже, чем в Соединенных Штатах, ― но и в сотрудничестве с США практически ликвидировала плантации коки, сырья для производства кокаина, несмотря на то что эта культура обеспечивала крестьян-бедняков более высоким доходом, чем любая альтернативная культура. Соединенные Штаты ответили, однако, сохранением закрытости своих рынков для альтернативных сельскохозяйственных продуктов, таких, как сахар, который боливийские крестьяне могли бы производить на экспорт, если бы американские рынки открылись для них.
Развивающиеся страны особенно недовольны применением этих двойных стандартов, поскольку их длительная история изобилует лицемерием и несправедливостями. В XIX в. западные державы, многие из которых выросли на протекционистской политике, стали навязывать неравноправные торговые договоры. Наиболее возмутительным примером этого являются опиумные войны, которые Англия и Франция развязали против слабого Китая и вместе с Россией и США вынудили его подписать Тяньцзиньский договор 1858 г.[20] По этому договору они получили не только торговые, но и территориальные уступки, обеспечивающие им экспорт в Китай по низким ценам товаров, желательных для Запада, а также открытие его рынков для опиума, вследствие чего миллионы китайцев стали наркоманами. (Это можно было бы назвать чем-то вроде дьявольского подхода к «торговому балансу».) Сегодня возникающие рыночные экономики вынуждены открываться не под угрозой военной мощи, а под давлением экономической силы, под угрозой санкций или прекращения необходимой им помощи в периоды кризисов. В то время как на форуме Всемирной торговой организации шли переговоры по международным торговым соглашениям, переговорщики США и МВФ часто выступали за дальнейшую либерализацию торговли. МВФ настаивал на более быстром темпе либерализации в качестве условия помощи ― и страны, испытывающие кризис, не имели другого выбора, как уступить требованиям Фонда.
Дело обстоит, пожалуй, еще хуже, когда Соединенные Штаты действуют в одностороннем порядке, а не под прикрытием МВФ. Представитель США по внешней торговле или министерство торговли, часто побуждаемые группами специальных интересов внутри США, выдвигают обвинение против некоего иностранного государства; затем происходит процесс обследования, в котором участвует только правительство США, с последующим решением, принимаемым американским правительством, за которым следуют санкции против страны-нарушителя. США сами себя возводят в должность прокурора, судьи и присяжных. Происходит квазиюридический процесс, но игра идет краплеными картами: как правила процесса, так и судьи заранее настроены на признание вины. Когда этот арсенал используется против других промышленных стран Европы или Японии, у тех есть ресурсы для самозащиты, но если это развивающаяся страна, даже такая крупная, как Индия или Китай, то идет нечестная игра. Антипатии, возникающие в итоге, далеко превышают любые возможные выгоды Соединенных Штатов. Эти процессы мало способствуют укреплению веры в справедливую систему международной торговли.
Риторика, к которой прибегают Соединенные Штаты для проталкивания своей позиции, укрепляет имидж супердержавы, готовой использовать свое влияние для защиты своих специальных интересов. Мики Кантор, в бытность свою представителем США по внешней торговле[21] при администрации Клинтона, стремился ускорить темпы открытия рынков Китаем. В 1994 г. на Уругвайском раунде переговоров он играл главнейшую роль при учреждении ВТО и установлении основных правил для его членов. Соглашение вполне обоснованно предполагало более длительный период адаптации для развивающихся стран. Всемирный банк, как и любой экономист, считает Китай с душевым доходом в 450 долл. не только развивающейся страной, но и развивающейся страной с низким уровнем душевого дохода. Однако Кантор был жестким переговорщиком. Он настаивал на том, что Китай ― развитая страна и должна поэтому быстро осуществить переход к либерализации.
У Кантора были рычаги давления на Китай, поскольку последний нуждался в согласии США для вступления в ВТО. Соглашение Соединенные Штаты ― Китай, которое в конечном счете привело к допуску Китая в ВТО, было подписано в ноябре 2001 г. Оно иллюстрирует два взаимопротиворечащих аспекта в американской позиции. В то время как Соединенные Штаты затягивали переговоры, необоснованно настаивая на том, что Китай фактически является развитой страной, Китай сам начал адаптационный процесс. Вопреки своему желанию США фактически дали Китаю необходимое ему дополнительное время. Тем не менее соглашение демонстрирует двойные стандарты и имевшую место несправедливость. По иронии судьбы, пока Соединенные Штаты настаивали на том, что Китай должен адаптироваться так быстро, как если бы он был развитой страной, Китай умело использовал затягивание переговоров, и в итоге он оказался в состоянии уступить этим требованиям без ущерба для себя. Со своей стороны Соединенные Штаты требовали подхода к себе, как если бы они были слаборазвитой страной. Они хотели получить время (не просто десять лет, а еще дополнительные четыре года) для адаптации к снижению барьеров против импорта текстиля, что было частью переговоров 1994 г.
Но особое возмущение вызывает то, что в угоду специальным групповым интересам подрываются как доверие к США, так и более широкие национальные интересы. Это особенно проявилось в апреле 1999 г., когда премьер Чжу Жунцзы прибыл в Соединенные Штаты отчасти для того, чтобы завершить переговоры о допуске Китая во Всемирную торговую организацию. Акция, которая была очень существенной для мирового торгового режима ― как могло быть такое, что одна из крупнейших торговых держав мира остается вне ВТО? ― но и для рыночных реформ в самом Китае. Преодолевая сопротивление представителя США по внешней торговле и государственного департамента, министерство финансов США настаивало на более быстрой либерализации китайских финансовых рынков. Китай был не на шутку обеспокоен; ведь подобная либерализация привела к финансовому кризису в соседних странах Восточной Азии, повлекшему за собой огромные издержки. Китай же тогда не был затронут кризисом благодаря его мудрой финансовой политике.