ибер тут же вспомнил о предложении Флери «подогреть обстановку» в Париже для вмешательства официальных властей. Если это сделать, суд получит главный аргумент – наличие немецко-французского заговора. Штибер сообщает Хинкельдею, что он готов провести обыски в Париже с целью захвата архива общин [330] , но сначала отправит в Париж Флери. Под именем Шмидта, видного функционера кёльнского ЦК Союза коммунистов, он должен внедриться в парижские общины и помочь тамошним активистам сплести нити заговора.
Штибер инструктировал Флери, чтобы тот на встречах с активистами Союза и Зондербунда постоянно говорил о том, что Марксу и Энгельсу доверять нельзя, а надо ориентироваться на Виллиха с Шаппером, на их программу.
Важно внести в ряды эмиграции раздор, недоверие, подозрительность друг к другу. Пусть Союз и Зондербунд грызутся между собой, и тогда они забудут о властях. А полиция тем временем подбросит им то, что ей надо, и арестует тех, кого ей надо. Штибер умел стравливать соперников и даже признавал такой метод работы политической полиции универсальным.
Флери отбыл в Париж, а Штибер дал указание своим людям, чтобы имя Флери в переписке не употреблять, заменяя его знаком «плюс». Уж слишком серьезна была миссия Флери, и Штибер решил предпринять все для сохранения тайны.
Шмидт-Флери оправдал надежды. Работал он виртуозно. Ну кого из активистов Зондербунда оставит бесчувственным история про то, как, спасаясь от преследования, агент бежал из Кёльна и при этом еще помог увести из-под носа полиции местную кассу Союза. И теперь он готов употребить эти деньги на то, чтобы «вновь привести Союз в цветущее состояние» [331] .
Агент Штибера с удовольствием наносит визиты руководителям виллих-шапперовских общин. Он уже популярен, у него много идей. Но Шмидту интересны общинная переписка и способы связи между общинами. Он ходит на все заседания, беседует с активистами. При этом говорит одним плохо о других, другим – о третьих и всем – плохо о Марксе.
Шерваль, секретарь одной из общин Союза, пишет своему соратнику Гиппериху в Страсбург [332] :
«Из Кёльна прибыл член Союза Шмидт с доброй вестью об удавшемся побеге члена кёльнской общины Райнеке вместе с союзной кассой в 500 талеров в Страсбург. Райнеке и Шмидт не очень доверяли Марксу и Энгельсу и обратились… к Гессу, который и дал им парижские адреса. Сообщаю адрес Райнеке в Страсбурге… Надеюсь, что вся организация кёльнского ЦК окажется в наших руках».
Воодушевленный этим письмом, Гипперих двинулся к Райнеке. Как только он вошел в дом, полицейские замкнули у него на руках наручники. О подробностях операции читаем в рапорте Грейфа [333] :
«Что касается кассы в 500 талеров кёльнского Союза, то все это пустое, этим наш + ввел в заблуждение парижский округ… Никакого Райнеке в Страсбурге вовсе не было… Благодаря этому мы нашли точный адрес Гиппериха и смогли сообщить его французскому правительству. Последнее, конечно, не догадывалось о проделанном маневре и тут же по телеграфу отдало распоряжение арестовать даже несуществовавшего Райнеке».
А Штибер внимательно изучал донесения Флери. Он уже неплохо представлял себе структуру парижских общин, их связи, планы, настроения их вождей. Пришла его очередь вступить в игру. 23 августа он уже был в Париже. В отеле «Терминус» его ждал префект столичной полиции Карлье. Они просидели всю ночь, обсуждая детали операции. И если Штибер предполагал постепенно расширять круг арестованных, то Карлье был настроен решительно. Его насторожило одно письмо из архива Дица, в котором шла речь о причастности некоторых членов Национального собрания Франции к распространению революционного займа и о связи их с коммунистами. Карлье хотел арестовать вместе с «подозрительными» эмигрантами-коммунистами и этих депутатов парламента и, пользуясь случаем, провести обыски у представителей оппозиции правительству Луи Наполеона. Бесконечно благодарный Штиберу за доставленные доказательства противоправной деятельности эмигрантских объединений, Карлье был готов устроить настоящую травлю всех безработных и не имеющих паспортов немецких эмигрантов [334] . Штибер сдался.
Всего в течение двух дней, 3 и 4 сентября 1851 г., в городскую тюрьму доставили 200 человек. Было объявлено, что распущены все объединения коммунистов, а заведения немецких эмигрантов закрыты. Газеты возмущались «варфоломеевской ночью Карлье», а Штибер сообщал в Берлин: «Здесь еще не догадываются о подоплеке всего этого дела, в частности, до сих пор удавалось скрыть мое и Флери участие в нем» [335] .
Однако Штиберу на процессах коммунистов во Франции и Германии нужны были свидетели из рядов активистов лондонского Союза коммунистов. Сообщения Флери убедили его в «перспективности» Шерваля. Но этого коммунистического вождя надо было еще заполучить, и Штибер начинает свою парижскую операцию.
Флери сообщает Шервалю, что того ждет некто Райнеке из Страсбурга. Он доставил 500 талеров для парижской сети Зондербунда. Конечно, и Райнеке, и талеры – чисто полицейская дезинформация. Но Шерваль ждет этих денег и спешит на встречу. Флери провожает его до дверей квартиры… где гостя ожидает Штибер. Шерваль входит – и слышит: «Вы арестованы».
Жена Шерваля, узнав об аресте мужа, тут же отправила его бумаги почтой в Лондон. Однако Флери успел перехватить посылку. В ней были протоколы заседаний парижского округа Зондербунда и переписка вождей и эмиссаров Союза коммунистов.
На первом же допросе Штибер предупредил Шерваля, что, если тот будет уклоняться от показаний, в камере ему обеспечат суровый режим. И Шерваль назвал всех, через кого была налажена связь в Брауншвейге, Валансьенне, Вервье, Берлине, Франкфурте-на-Майне, Кёльне, подробно рассказал и о руководителях общин, особенно выделив гамбургского вождя Тица, и о том, что в 1848 г. был принят в Кёльне в Союз коммунистов.
На следующем допросе Шерваль сделал признание, которого так добивался Штибер: основанный в Париже округ лондонского Союза коммунистов имел намерение вместе с последним подготовить революцию в Германии [336] . И здесь он получает от Штибера предложение: вы даете признательные показания во французском суде, о Зондербунде, его связях, вождях, активистах, своих соратниках, а шеф прусской полиции и префект парижской полиции гарантируют вам свободу Шерваль, не колеблясь, соглашается с этим предложением. На процессе он и Гипперих получили самый большой срок – восемь лет тюрьмы. Но через месяц им устроили побег: Шерваль еще нужен был Штиберу в Германии.
Однако о побеге скоро узнали в Лондоне, в ЦК Союза коммунистов. Сам Шерваль признался в этом своим – теперь уже бывшим – соратникам по борьбе. Сначала предал их и признался, потом Штибера – и тоже признался.
Теперь Шервалем занялся Грейф, решивший проверить его на «благонадежность». Въедливый прусский лейтенант узнал тайну Шерваля. Его настоящее имя – Йозеф Кремер, родился в Пруссии, вырос в Бельгии. В Кёльне в последний раз был в г., когда делал там фальшивые векселя. Оттуда ему пришлось бежать – в Бельгию, Англию, Ирландию и Францию. А потому не мог Маркс принять его в 1848 г. в Кёльне в Союз коммунистов.
Цену Шервалю знал не только Штибер. Энгельс дал ему уничтожающую характеристику: «опасным революционером» Шерваль был только в своих письмах, а на деле оказался жалким авантюристом, типичным представителем мелкобуржуазной среды, поставлявшей революционному движению «временных попутчиков». Типичной чертой человека с мелкобуржуазными взглядами является то, что он «всегда хвастлив, склонен к высокопарным фразам и подчас даже занимает на словах самые крайние позиции, пока не видит никакой опасности; он боязлив, осторожен и уклончив, как только приближается малейшая опасность… ради сохранения своего мелкобуржуазного бытия он готов предать все движение» [337] .
Но такие люди – клад для политической полиции. Даже лишившись возможности использовать Шерваля на Кёльнском процессе как свидетеля против Союза коммунистов (Маркс-то уже знал, как и почему тот бежал из парижской тюрьмы), Штибер заявил под присягой [338] :
«Что касается упомянутого шефа французских коммунистов Шерваля, то очень долго и тщетно пытались выяснить, кто такой, собственно, этот Шерваль. Наконец, благодаря доверительному сообщению, которое сам Маркс сделал одному полицейскому агенту, выяснилось, что он является тем человеком, который в г. бежал из тюрьмы в Ахене, где сидел за подделку векселей, и которого Маркс в 1848 г. во время тогдашних волнений принял в Союз, откуда он отправился в Париж как эмиссар».
Но это все было потом. А осенью 1851 г. Штибер с Шульцем писали докладную записку полицай-президенту Хинкельдею о готовности к процессу над коммунистами и тщательно перечисляли сделанное: арестованы эмиссары кёльнского ЦК Союза коммунистов и Зондербунда, добыты архивы Зондербунда, вскрыта сеть подпольных общин Союза, раскрыт немецко-французский заговор и состоялся суд в Париже. В результате доказано, что Зондербунд и Союз коммунистов – это одно и то же. Налицо заговор против государства и короля.
В ноябре 1851 г. дело кёльнских коммунистов было представлено Обвинительному сенату. Через полтора месяца сенат вернул дело на доследование: слаба доказательная база. Это был удар, ставивший под сомнение работу полиции. Но это был удар и для коммунистов, уверенных в том, что арестованных выпустят. Маркс был возмущен: «На основании нелепого предположения ты должен отсидеть 9 месяцев; затем оказывается, что для этого нет никаких законных оснований. В итоге: ты должен продолжать сидеть, пока следователь не будет в состоянии представить обвинению „объективный состав преступления“, а если такового не найдется, то ты можешь сгнить в тюрьме» [339] .
Штибер энергично взялся за составление нового обвинительного акта. И к июлю 1852 г. этот документ был готов. Уже 4 октября в Кёльне начались судебные заседания. Все обвинение строилось на материалах деятельности фракции Виллиха-Шаппера, а раскол внутри Союза был представлен как ссора личного характера.