Глобальное политическое прогнозирование — страница 51 из 72

Континентальный космос, построенный по этому принципу, обладает одним ярко выраженным достоинством — практически полным совпадением экономической и социокультурной базы общества. Действует естественный и наиболее соответствующий реальности принцип: чем более массовой, не требующей особо дефицитных знаний и навыков является профессия, тем шире ее социокультурная база — круг лиц, готовых и желающих ею заниматься. Эта готовность связана с жертвенностью; компенсаторские формы стимулирования здесь не являются ни первичными, ни главными. Профессиональная мораль, как, впрочем, и мораль вообще, основана на жертвенном принципе и сословно-профессиональном достоинстве.

Совсем иные предпосылки имеет западная мораль успеха, связанная с пиратским архетипом. В модернистских социумах действует саморазрушительный парадокс: чем проще профессия и шире масштабы ее объективного экономического применения, тем эже социокультурная база этой профессии — круг лиц, обладающих субъективной готовностью ею заниматься, не испытывая при этом комплекса неудачников. Социологи, занимающиеся проблемой соответствия профессиональных ориентации юношества объективным экономическим потребностям общества, открыли феномен перевернутой пирамиды. Его изображают так:

Пирамида, изображенная густой сплошной линией, отражает лестницу профессий — от наиболее простых и массовых, лежащих в основании пирамиды, до элитарных, занимающих ее узкую вершину. Пунктирная линия изображает перевернутую пирамиду притязаний: те самые профессии, которые общество объективно числит за немногими, элитарными группами, стали объектом наиболее массовых притязаний, тогда как на массовые профессии, лежащие в основании объективной пирамиды профессий, субъективно почти никто не ориентируется. Таким образом, "мораль успеха", насаждаемая всей атмосферой модерна, порождает неадекватные притязания — утопическое сознание, которому не суждено найти удовлетворение на массовом уровне. И хотя жизнь так или иначе возвращает большинство притязательных утопистов к реальности, навязывая им социально-профессиональные роли, которые они сами ни за что не выбрали бы, сам утопизм не проходит даром ни для тех, кто им заражен, ни для общества в целом. Люди, потерпевшие поражение в своем стремлении попасть наверх, свое реальное существование внизу ведут в качестве оскорбленных и обманутых неудачников — со всеми вытекающими отсюда последствиями, касающимися качества труда, добросовестности и исполнительности, отношения к себе подобным.

Массовые профессии, лишенные притока живительной социальной энергии, представленные людьми, чувствующими себя оскорбленными и обманутыми неудачниками, стремительно деградируют в своем человеческом качестве. Создается впечатление, что цивилизация модерна вообще не способна формировать у людей адекватные социально-профессиональные и потребительские ожидания, порождая массовый тип утописта-невротика, требующего невозможного и потому готового к постоянному психологическому и моральному срыву. Судя по всему, Запад вознамерился решать эту проблему двумя способами. С одной стороны — посредством импорта непритязательной рабочей силы извне, которой предстоит заполнить нишу непрестижных профессий, какую западный человек заполнять отказывается. Так возникают новые профессиональные касты неприкасаемых на Западе — в основном цветных иммигрантов, заполняющих глубокие профессиональные тылы, которые социокультурный авангард западного общества давно уже оставил, влекомый миражами морали успеха.

С другой стороны — посредством изобретения новых систем планетарного перераспределительства, позволяющих невротикам потребительского общества, не способным адаптироваться к суровой экономической реальности, "из воздуха" получать новые блага. Именно здесь кроются истинные тайны виртуальной "информационной" экономики. Виртуальная экономика — это система удовлетворения нереалистических потребительских притязаний западного человека за счет планетарного перераспределения ресурсов.

Таким образом, эпоха модерна знает два способа претворения в жизнь массовых утопий. Тоталитаризм был способом реализации утопии социального равенства средствами тотальной экспроприации. Новейший либерализм открыл способ претворения в жизнь потребительской утопии путем глобального перераспределения обретений и тягот профессиональной жизни, а также материальных и интеллектуальных ресурсов.

Ясно, что такое перераспределение нельзя успешно и последовательно совершать, не изменив всю морально-психологическую атмосферу эпохи, наследующей установки христианского и просвещенческого гуманизма. Это перераспределение требует каких-то новых способов оправдания расовой и социальной сегрегации людей, новых ухищрений, посредством которых можно было бы усыпить цензуру старого морального сознания и обойти нормы гуманистической этики. Вывод напрашивается жесткий: люди, вскормленные моралью успеха, оказались неспособными нести эстафету традиционного гуманизма, ибо открыли, что успеха на всех не хватит. Следовательно, предстоит либо совершить новую революцию сознания, в чем-то обратную той, что совершили "пираты модерна", либо заново поделить мир на касту господ, монополизирующих потребительскую мораль (которая параллельно своему превращению в достояние меньшинства из утопии превращается в реальность), и касту рабов, загоняемых в новое мировое гетто.

На наших глазах совершается инволюция, о которой еще недавно никто не мог и помыслить. Эпоха неолита знаменовалась поворотом от присваивающей к производящей экономике. Наша эпоха грозит возвратом к присваивающей экономике, ибо виртуальную экономику биржевых спекуляций и экспроприаторских игр иначе как присваивающей назвать нельзя. Люди, не способные с достоинством пребывать у основания профессиональной пирамиды и нести соответствующие тяготы, вольно или невольно питают мировую энергетику грабительского перераспределительства.

У модерна был свой аргумент в ответ на это: он связан с тем, что главным источником богатства по-настоящему является не монотонный труд миллионов, а творческий труд научно-технической элиты. Но этот аргумент сегодня серьезно поколеблен. Континентальную твердь, являющуюся реальным источником вещества и энергии как первичной фактуры всякого богатства, осваивают в системе добывающей и перерабатывающей промышленности представители массовых профессий. Стоит им оставить свою трудную вахту, и творчество элиты превратится в игру с призрачными виртуальными феноменами. Теория модерна до сих пор направляла свои усилия на уяснение научно-технических предпосылок поддержания и развития продуктивной экономики.

Она начисто упустила из виду не менее важный вопрос о ее социокультурных и нравственных предпосылках. И вопрос этот в некотором смысле указывает нам на противоположный вектор: если в первом случае мы спрашиваем о том, как добиться максимально возможных изменений, то во втором — как добиться максимально возможной нравственно-профессиональной устойчивости и возродить трудовые профессиональные династии. Ибо только в рамках таких династий — джати (инд.) — цивилизация получает шанс сохранить производительного работника — социальный тип, сегодня грозящий исчезнуть. В рамках морской цивилизации, практикующей разнообразное "пиратство", этот вопрос не стоит; ее заботой остаются поиски все более тонких и эффективных технологий планетарного перераспределения ресурсов.

Но в рамках континентального этоса данный вопрос становится важнейшим из всех. И поскольку любая форма пиратства и связанные с нею "игры обмена" могут существовать, в конечном счете, только паразитируя на продуктивных возможностях Континента, можно сказать, что данная "континентальная" задача объективно является задачей всего человечества. Уроки индийской цивилизации, которые миру предстоит усвоить в грядущем веке, связаны не только с экологическими откровениями и заповедями индо-буддистской духовно-религиозной традиции. Они связаны и с системой поддержания Олимпийской цивилизации, ориентированной на наследственно устойчивые профессии, являющиеся основой социальной идентичности и духовно-нравственной устойчивости. В социумах, поддавшихся гипнозу морали успеха, профессиональные династии бывают только на верхних ступенях пирамиды профессий: поколение привилегированных отцов стремится передать свои привилегии детям, а те изъявляют готовность вступить в права наследия, если оно не потребует слишком больших личных усилий.

Внизу же пирамиды профессий устойчивость и идентичность, обеспечиваемая профессиональными династиями, наименьшая. И недовольные жизнью отцы, и их дети, крайне низко оценивающие отцов-неудачников потребительского общества, отнюдь не готовы строить профессиональные династии. Принцип преемственности здесь подменяется принципом контраста и противопоставления: ни в коем случае не быть похожим на отца, если отец не воплощает референтную группу общества потребления.

Все это еще совсем недавно — в позднюю советскую эпоху — сполна можно было отнести и к России. "Советская мечта" подобно "американской мечте" была связана с утопией безграничных возможностей и с представлениями, будто пирамида профессий в "эпоху НТР" станет так же быстро расширяться сверху, как и сужаться снизу, так что бывшее элитарным станет общедоступным, а относящееся к уделу лиц, в поте лица добывающих хлеб свой, вскорости отомрет вовсе. Сегодня ко многим парадоксам нашей "реформы" относится и то, что ее реальные результаты оказали разрушительное действие на всю систему ожидании и утопий, свойственных позднему модерну.

От Олимпийской системы профессиональных династий Россия ушла совсем недавно — главным образом в ходе коммунистических индустриализаций и коллективизаций и сопутствующих социальных чисток. Профессиональные династии оставались химерой коммунистической пропаганды, воспевающей доблестный труд шахтеров, металлургов и т.п. Посткоммунистические реформы, завершившиеся не только разрушением промышленности, но и дискредитацией всякого честного труда, не приносящего никаких результатов (даже законной зарплаты), подводят общество к точке бифуркации и к новому дихотомическому делению. Меньшинство вовлекается в игры виртуально-криминальной экономики, т.е. окончательно рвет с континентальной системой производительного "домоводства", пересаживаясь на пиратский "корабль". Большинство же не может ни перейти к пира