Наиболее полное формулирование концепция государства, стимулирующего развитие, приобрела в работах П. Эванса и Д. Рюшемейера. Будучи видными представителями движения «возвращение государства назад» (другое название — подход, делающий акцент на центральности государства), эти исследователи стараются избежать одномерного «структурного» уклона, который был присущ исследованиям интеллектуального лидера движения Феды Скочпол в конце 70‑х — начале 80‑х годов XX в. Такая позиция, с одной стороны, позволила выработать адекватные методологические подходы к концептуализации роли государства в общественных трансформациях и развитии, но в то же время вела к игнорированию роли идеологических структур и их влияния на трансформационный потенциал государства.
Ф. Скочпол утверждала в своей программной работе «Государства и социальные революции»: «Для объяснения социальных революций (как одной из разновидностей общественных трансформаций. — Авт.) необходимо проблематизировать, во–первых, возникновение (но не “создание”, например, идеологическим авангардом) революционной ситуации внутри самого режима. После этого исследователь должен по возможности идентифицировать объективно определенные и сложные переплетения разнообразных действий по–разному расположенных групп — переплетения, которые определяют форму революционного процесса и позволяют возникнуть новому режиму. Исследователь может постигнуть такую комплексность исключительно с помощью одновременного сосредоточения на институционально детерминованных ситуациях и отношениях внутри общества и на взаимоотношениях обществ в рамках международных структур, которые постоянно развиваются во всемирно–историческом контексте. Принятие такого безличного и несубъективного взгляда, делающего акцент на образцах отношений между группами и обществами, означает согласие с позицией, которая может обобщенно называться структурной перспективой на социокультурную реальность»430.
Принятие позиции Ф. Скочпол хотя и позволяло преодолеть ограничения, накладывавшиеся структурно–функционалистскими и плюралистическими теориями, в то же время имплицитно признавало фаталистическое недоверие к возможностям государства влиять на развитие и модернизацию общества.
При этом следует заметить, что теоретизирование представителей концепции государства, стимулирующего развитие, движется в рамках веберовской системы координат. Поэтому государство концептуализируется как совокупность организаций, которые легитимно формулируют решения, являющиеся обязательными для выполнения индивидами и другими организациями, находящимися на определенной территории, и в случае необходимости могут реализовывать свои решения с помощью силы.
Взгляд на государство как на институт, который при определенных социально–исторических условиях может выступать в качестве агента развития, резко контрастирует с чрезвычайно влиятельной позицией Адама Смита, который считал, что к функциям государства относятся такие задачи: «во–первых, обязанность защищать общество от насилия и завоевания другими независимыми обществами; во–вторых, обязанность защищать настолько, насколько это является возможным, каждого члена общества от несправедливости и угнетения со стороны всех других членов общества, то есть установление эффективной системы правосудия; в-третьих, обязанность создавать и поддерживать те общественные работы и те общественные институты, в создании и поддержке которых никак нельзя заинтересовать индивида или небольшую группу индивидов, поскольку прибыль никогда не сможет возместить затраты индивида или их небольшого количества; в то же время эти мероприятия очень часто приносят обществу в целом намного больше, чем простое возмещение затрат на них»431.
Исследование роли государства в трансформации и развитии приобретает особую актуальность для постленинских обществ, которые должны — в соответствии с требованиями неолиберального консенсуса — устранить влияние государства из общественно–экономической жизни, в то время как лишь государство может создать институционную систему координат, в рамках которой может функционировать рынок, происходить накопление капитала и создаваться сеть социальной защиты.
Именно эта особенность постленинского общества на ранней стадии его трансформации приводит к тому, что рынок в качестве элемента капитализма не возникает как эволюционная универсалия в процессе структурной дифференциации, а должен проектироваться. «Такой спроектированный капитализм, или капитализм без капиталистов как активной движущей силы своих классовых интересов, — утверждает немецкий социолог Клаус Оффе, — зависит в наименьших деталях от… решений, которые требуют обоснования, а его развитие не может опираться на стихийную эмерджентную эволюцию, которая в основном была господствующим образцом в истории западных капитализмов–первопроходцев. Новый класс предпринимателей (а соответственно, и новый класс нанимаемой рабочей силы, в которую превращаются вчерашние «рабочие–граждане») создается в соответствии с проектом, который разрабатывался политическими элитами»432.
Наиболее мощным импульсом для возникновения государства, стимулирующего развитие, стал опыт преодоления отсталости рядом стран Восточной Азии (так называемыми Азиатскими тиграми). Успех этих стран, которых на начальной стадии развития можно было отнести к периферии, с одной стороны, поставил под вопрос жестко–детерминированную бинарную дифференциацию мира, которая предлагалась теоретиками зависимости (А. Г. Франк, Ф. Кардозо), а с другой стороны — подтвердила тезис И. Валлерстайна о трехуровневой структуре мир–системы и о большей гибкости полупериферийных обществ по сравнению как с ядром, так и с периферией433.
Исследование генезиса капитализма с перспективы исторической социологий подтверждает ключевую роль, которую государство играло в становлении модерного экономического и социального порядка, развеивая, таким образом, миф о западноевропейской индустриальной революции как процессе, который инициировался исключительно частными интересами434. Сравнительно–исторические исследования свидетельствуют, что опора исключительно на силы саморегулирующегося рынка является утопией и вмешательство государства необходимо для стимулирования и дисциплинирования предпринимательского поведения капиталистического класса.
Государство играет важную роль как в условиях приближения к идеально–типичной модели рынка, коррелируя присущую ему атомизованную рациональность, так и в ситуации, в которой структуры рынка отклоняются от идеально–типичных стандартов, являющихся распространенными в странах периферии и полупериферии. Как отмечают П. Эванс и Д. Рюшемейер, в странах третьего мира (то есть периферии и полупериферии) реальностью является включение в «господствующий класс … тесно связанных между собою собственников олигополий, и вдобавок интересы некоторых из них являются не локальными, а транснациональными, а также не менее тесно связанную между собою аграрную элиту, чьи интересы являются патримониальними и сориентированными на прибыль одновременно»435.
Чрезвычайно важным достижением представителей теории государства, стимулирующего развитие, является отказ от редуцирования государства к бюрократии: ведь, как твердят П. Эванс и Д. Рюшемейер, «из–за того, что государство рассматривается как явление, которое одновременно выражает несколько противоположных тенденций, мы берем на вооружение дефиницию, которая не стремится определить заведомо способ, каким эти проблемы будут решаться в каждой исторической ситуации»436. Как отмечал авторитетный исследователь бюрократии и развития государства Д. Сейер, такие страны, как «Тайвань и Корея, едва ли могут рассматриваться в качестве образцов рационально–легальной администрации или буржуазной демократии, а наиболее впечатляющий успех капитализма в 20-ом веке был достигнут островным государством, которое характеризуется продолжительной политической стабильностью и патерналистским социальным этосом и в котором компания Мицубиси была основана с помощью государства»437.
Не отрицая тот факт, что любое государство является инструментом господства, сторонники государства, стимулирующего развитие, акцентируют свое исследовательское внимание на другом измерении существования государства — его роли корпоративного деятеля. Согласно точной формулировке Ф. Кардозо, мы не можем рассматривать государство «исключительно как выражение классовых интересов, не учитывая, что такое выражение требует организации, а поскольку последняя не может быть ничем другим, как социальной сетью индивидов, то она существует сама по себе и имеет собственные интересы»438.
Любое государство — за исключением разве что тоталитарных партий–государств — не является монолитным, а потому всегда существует угроза превращения его в арену социальных конфликтов между господствующими и подчиненными классами, которые могут стремиться превратить государство в средство достижения своих партикуляристских интересов. «Такие усилия, — замечают П. Эванс и Д. Рюшемейер, — в случае доведения до экстремума могут привести к фрагментации и параличу государства (классическим примером этих тенденций является веймаровская Германия. — Авт.) как корпоративного деятеля…»439.
Одним из ключевых измерений государства, способного стимулировать развитие, является его способность формулировать и защищать универсальные интересы общества, таким образом выходя за рамки того одномерного видения современного государства, которое в парадигматическом формулировании В. И. Ленина постулировало, что «любая бюрократия и по своему историческому происхождению, и по своему назначению представляет собой чисто и исключительно буржуазное учреждение…»