643.
С таким выводом трудно не согласиться. Но в какой мере и при каких условиях Запад согласится на добровольное самоограничение? Возможно ли такое, если оно противоречит личным интересам ведущих экономических и политических сил, которые правят бал в современном мире? Вопрос остается открытым.
Соглашаясь в целом с приведенными в монографии методологическими принципами, обратим внимание на один из них, который звучит так: «В основу интегрированных системных парадигм глобалистики должна быть положена концепция ноосферы В. Вернадского»644. Сущностью глобализации является преобразование человека и человечества в движущую силу вселенской, космической эволюции. В рамках рационального отношения к миру глобализация может быть продуктивно осмысленной именно сквозь становление единой планетарной «сферы ума», ощутимые корреляты которой формируются на наших глазах в виде Интернета и подобных к нему общечеловеческих электронно–информационных явлений.
При наивно–оптимистичном взгляде на такие явления можно было бы, в плоскости христианского, особенно православного, мироощущения (соответственно традиции В. С. Соловьева, С. М. Булгакова и П. А. Флоренского, философии всеединства и восточнохристианского космизма) связывать эти процессы с наполнением человечества «софийными энергиями» трансцендентного Бога. Но не следует забывать, что очерченные нами тенденции в реальности обретают подчас угрожающие формы, представляя действительно глобальную угрозу. Поэтому сегодня вести речь о глобализации как о проекции ноосферного процесса можно либо не наполняя последний никаким этическим содержанием, либо признавая, что высокие «синергийные» идеалы ноосферного единства человечества и природы, Вселенной как таковой обретают в реальности крайне извращенный, подчас аморальный вид.
Соответственно сказанному С. В. Сиденко отмечает, что социально несбалансированная индустриально–рыночная модель развития исчерпала свои возможности и начала воссоздавать в расширенных масштабах экологические, экономические, социальные, политические, военно–технические и прочие препятствия и угрозы на пути развития мировой цивилизации. Поэтому, как и в своей отдельной монографии645, исследовательница делает акцент на том, что дальнейшая деградация социального обеспечения в масштабах планеты может стать «детонатором социальных катастроф». Особую роль здесь сыграет мировая бедность. А бедность ведет к усилению социального напряжения в мире. Бедность, безработица, экономическая и социальная нестабильность, нереализованность ожиданий, крах планов интенсивно раскручивают процесс маргинализации населения, что формирует и увеличивает социальное дно646.
Все это наблюдается сегодня не только на руинах СССР, но и в десятках стран Ближнего Востока и Латинской Америки, Тропической Африки и Юго–Восточной Азии, — повсюду, где миллионы, а в планетарном масштабе — и сотни миллионов — людей остаются социально незащищенными. Низкий уровень социальной безопасности свидетельствует не только о неблагополучии в обществе, но и об устойчивой тенденции к его деградации. В результате, продолжает С. В. Сиденко, по всем параметрам мирового развития наблюдается не только топтание на месте, а и заметный откат назад. В такой ситуации показатели экономического роста (например, производство валового продукта), а тем более финансовой сбалансированности (уровень инфляции и размер бюджетного дефицита) теряют свое главное значение647.
Как видим, современный мирохозяйственный процесс порождает во многих, если не в большинстве стран, нарастающие бедность, социальную нестабильность и агрессивность. Поэтому необходимо определить экономические условия, обусловливающие эти бедствия в глобальном масштабе. Ибо, подчеркивает Ю. Н. Пахомов, в наше время «не внутренняя жизнь сама по себе, а ее симбиоз с мирохозяйственными регуляторами определяет подъем или упадок экономики, масштабы бедности или благосостояния того или другого государства»648. Развивая это положение, упомянутый исследователь констатирует, что экономику какой–либо страны в современном мире невозможно рассматривать как что–то самодовлеющее. Любая из них находится в жесткой системе и под мощным воздействием всего сложного комплекса мирохозяйственных отношений.
Поэтому судьба большинства стран в течение десятилетий зависит от таких международных организаций, как МВФ, МБ, МБРР и т. п., тогда как в глобальной мирохозяйственной среде экономические отношения все больше опосредствуются межстрановыми мирохозяйственными отношениями, которые создают своеобразный глобальный макроэкономический комплекс. Механизмы, составляющие сущность последнего, «обслуживают тех, кто более сильный». Это и не удивительно, поскольку «сам глобальный мирохозяйственный комплекс на протяжении многих десятилетий формировался под решающим воздействием и на благо процветающих стран Запада»649.
При таких условиях в современном мире роль дееспособного, ориентированного на защиту национальных интересов государства в современном мире должна не уменьшаться, как провозглашают неолиберальные идеологи глобализма (о чем уже говорилось), а наоборот — усиливаться. Слабое государство, неспособное защитить собственного товаропроизводителя, граждан в целом, от давления со стороны ТНК и мировых финансовых организаций (действующих, в конечном счете, на пользу тех же компаний), бесконтрольно открывающее свое экономическое пространство, сразу становится опустошенным и занятым более сильным, чем собственный, иностранным капиталом. Даже если сюда приходят в значительном объеме иностранные инвестиции, капитал, получив сверхприбыли, спешит покинуть его пределы, а правительства этих стран не запрещают вывоз дохода.
Вместе с тем сильное государство, продолжает Ю. Н. Пахомов, своей стабильностью, развитой инфраструктурой, квалифицированной рабочей силой и технологиями не только привлекает иностранный капитал, но и побуждает его расщедриться в пользу его и его народа. Поэтому дееспособное государство является одним из решающих факторов обеспечения экономического успеха. Вторым фактором, обеспечивающим успех страны, является фактор научно–технического прогресса и внедрения новейших технологий. Япония, Китай, многие страны Азиатско–Тихоокеанского региона начинали свой взлет благодаря государственному обеспечению условий эффективного развития. Но настоящий прорыв определялся на следующем этапе, когда они выходили на передовые рубежи глобального научно–технического прогресса650.
При этом ясно, что дееспособное сильное государство и ускоренный научно–технический прогресс возможны лишь в условиях социальной стабильности и обеспечения достойных условий жизни, тем более перспектив их улучшения, для большинства граждан страны. Дееспособное государство предусматривает социальный консенсус, который исчезает в случае, если власть перестает действовать эффективно в пользу обычного человека. При этом, как следует из разработок Ю. Н. Пахомова, в современном мире, во–первых, природа и поведение государства органически связаны с его цивилизационной ориентацией и, во–вторых, сегодня противостоять деструкции со стороны новых, транснациональных сил глобализированного мира могут не столько те или другие страны, сколько отдельные цивилизационные системы651.
Таким образом, мы выходим на проблемное поле цивилизационных процессов, происходящих в современном глобальном мире, где вестернизация, действуя как эффект сближения, одновременно с нарастающим ускорением вызывает и дифференциацию, а с ней и эффект «непохожести» различных в культурно–цивилизационном отношении регионов планеты. «Поэтому напрашивается вывод о том, что сам всплеск дифференциации происходит на незападной цивилизационной основе, то есть на базе того цивилизационного своеобразия, которое выделяет миры Восточной и Юго–Восточной Азии, мир Среднего и Ближнего Востока и т. д.»652 Ни одна из стран, продолжает Ю. Н. Пахомов, которая слепо приняла вестернизацию, не вошла в последние годы, а то и десятилетия, в число достигших успеха. Неудачниками оказались в первую очередь те (в том числе Украина), кто не ставил своей целью трансформировать западный опыт с учетом собственной специфики. И в случаях механического перенесения западных принципов экономической жизни на инородную почву, при игнорировании традиций, результатом рыночных реформ повсеместно была лишь деградация.
Сегодня в мире, за исключением разве что таких держав–цивилизаций или держав–субцивилизаций, как Китай или США, эффективно свои интересы могут отстаивать лишь группы цивилизационно близких стран, причем успех непосредственно зависит от того, в какой мере согласованно они действуют на мировой арене, противостоя давлению ТНК и наднациональных финансовых учреждений. Именно последние направляют определенный предшествующей историей человечества процесс глобализации в русло, выгодное лишь странам «золотого миллиарда». Другим, в том числе постсоветским, государствам это несет бедность, потерю политической самостоятельности и деструкцию собственных культурно–цивилизационных устоев жизни.
Таким образом, вестернизация, лишенная опоры на собственные цивилизационные основания, дает разрушительный и деструктивный эффект, что видно на примере многих стран Тропической Африки и Латинской Америки. Более того, как это наблюдаем во многих мусульманских странах, «высокая активность и даже зрелость незападных цивилизационных механизмов не всегда (как в странах Юго–Восточной Азии) дает гарантию успеха рыночной вестернизации. Западный опыт рыночного реформирования на этом основании не всегда обеспечивает достижение успеха. В таких случаях происходит часто обратное — прямое непринятие западного опыта»