671.
Среди трех доминирующих центров — Северной Америки, Объединенной Европы и Азиатско–Тихоокеанского региона — последний есть наиболее уязвимым, поскольку больше, чем два другие, зависит от краткосрочных инвестиций и открытости рынков других регионов. Это наглядно продемонстрировал восточноазиатский валютно–финансовый кризис 1997–1998 гг. Но переплетение экономических процессов, имеющее место в этой тройке, делает их судьбы практически нераздельными. Так, указанный кризис, содействуя оттоку капитала из Азиатско–Тихоокеанского региона в два других центра мир–системного ядра, преимущественно в США, что пошло последним на пользу, вместе с тем сузил его рынок, что отрицательно отразилось на экономике самых США.
Важно также отметить, что отдельные страны полупериферии и периферии включаются в глобальное экономическое разделение труда именно через интенсификацию своих связей с одним из трех доминирующих регионов и их лидеров, которые приналежат к «большой семерке»: со США и Канадой в Северной Америке; Германией, Великобританией, Францией и Италией в Европе; Японией в Азиатско–Тихоокеанском регионе. Северная Америка в такой роли выступает по отношению к странам Латинской Америки и, частично, Тихоокеанского бассейна; Европейский Союз — к странам Средиземноморья, находящимся за его пределами, Центрально–Восточной Европы (прежде всего к присоединившимся к нему в 2004 г.) и России; Япония — к странам Азиатско–Тихоокеанского региона и, все больше, Южной и Центральной Азии и востоку Российской Федерации. При этом отметим, что в 90‑х гг. наблюдался все возростающий экспорт капитала из Японии в Латинскую Америку, преимущественно в страны Тихоокеанского бассейна (Перу, Чили и др.). Вместе с тем группа стран юга Латинской Америки — Бразилия, Аргентина, Уругвай и Парагвай, объединенных в торговую ассоциацию МЕРКОСУР (которая может стать основанием южноамериканской зоны свободной торговли, при том, что ее ассоциированными членами уже являются Чили и Боливия), экспортировала свои товары больше всего в страны Европейского Союза.
В этом отношении показательным является опыт стран НАФТА, экономическая интеграция которых стала ответом региона глобальным вызовам современности. Среди этих вызовов выделяют, во–первых, качественные изменения глобальной среды, связанные с окончанием холодной войны и переориентацией отношений международной конкуренции и соперничества; во–вторых, регионализацию международных отношений, являющуюся обратной стороной глобализации; в-третьих, дезинтеграцию «третьего мира» как прежде группы сконсолидированных аутсайдеров мирового развития — на более успешных (большинство стран Юго–Восточной Азии) и практически бесперспективных (почти все страны Черной Африки) субъектов.
Но, наверное, еще большую роль в создании НАФТА сыграли внутренние факторы стран–участниц, а именно — интеграция и крепкая взаимосвязь их экономических систем (доинтеграционный уровень экономической взаимозависимости, т. е. часть региональной торговли во всей внешней торговле, достигал для Мексики и Канады 70, а для США — 25%) и миграция рабочей силы, особенно из Мексики в США. Масштабному развертыванию интеграционного процесса в Северной Америке способствовало и то, что все три страны имеют федеративное устройство. Это облегчает непосредственные связи между их штатами и абсорбирует отрицательные импульсы локального сепаратизма (Квебек), несколько предотвращая перерастание автономизма федеральных единиц в угрожающие для целостности стран формы путем продвижения данных единиц на международную арену на региональном уровне672.
Североамериканское соглашение о свободной торговле предоставляет странам–участницам больше возможностей в достижении национальных рубежей экономического развития и реформирования (случай Мексики). Цель вхождения в интеграционное объединение НАФТА для стран–участниц состояла, во–первых, в возрастании и развитии их экономического потенциала, прежде всего благодаря либерализации внешней торговли и международного инвестирования; во–вторых, в совершенствовании их отраслевой структуры и оптимизации использования ресурсно–производственных преимуществ стран с разным уровнем экономического развития при условиях ускорения научно–технического прогресса; в-третьих, в укреплении экономических позиций региона на мировом рынке при условиях возрастания международной конкуренции со стороны ЕС и Восточной Азии673.
Австралия и Новая Зеландия (между которыми с 1 июля 1990 г. упразднены торговые ограничения и барьеры) фактически интегрировали свои экономики. При этом они крепко завязаны на Японский и Североамериканский регионы, мало чем уступая им по уровню информационализации экономики. Ближний и Средний Восток, преимущественно благодаря добыче нефти и газа, существенным образом интегрован в глобальные финансовые и энергетические сети, но большинство стран этих регионов мало информационализированы и, к тому же, чрезвычайно уязвимы в экономическом и любом другом отношении ввиду геополитических амбиций США, ведущих стран Европейского Союза (в котором, как показала Иракская война 2003 г., позиции Британии, с одной стороны, Франции и Германии — с другой — принципиально отличаются). А Черная Африка, сохраняя свою экономическую зависимость от бывших колониальных государств, преимущественно Франции и Великобритании, все больше маргинализируется и деградирует. Тем не менее на этом континенте существуют некоторые одиночные исключения, в частности Южно–Африканская Республика, которая среди африканских стран является наиболее продвинутой в сторону информационализма. Поэтому не исключено, что со временем это государство, при условиях развития интеграционных процессов со своими соседями (Мозамбиком, Зимбабве, Ботсваной, Намибией, Анголой и др.), могло бы стать локомотивом, который вывел бы прочие страны южноафриканского региона из их отсталости и нищеты.
В границах мир–системного ядра социально–экономическое развитие и характер информационального общества имеют довольно отличные формы. Наиболее ярко это видно при сравнении Соединенных Штатов и Японии. США, где базируются основные ТНК и концентрируется большая часть мирового капитала, в конце XX в. целеустремленно развивали у себя новейшие информационные технологии, использование которых обеспечивало, кроме прочего, контроль над валютно–финансовыми потоками в масштабах планеты, а затем — и сверхприбыли. Вместе с тем традиционным областям промышленности (металлургия, машиностроение, текстильное производство) отводилось значительно меньше внимания, что и привело (при чрезвычайно высоком, сравнительно с большинством других стран, уровне оплаты труда) к определенному застою в этих областях и некоторой сдаче позиций конкурентам с Далекого Востока, Юго–Восточной Азии и Западной Европы.
В целом, подчеркивает М. Кастельс, в современном информациональном мире Япония и США представляют собой противоположные полюса674. Можно констатировать наличие общей тенденции возрастания во всех странах информациональной экономики удельного веса профессий, связанных с информационализацией (менеджеров, профессионалов во всех сферах деятельности, техники), а также работников торговли и конторских служащих. В США и Канаде эта категория лиц уже в начале 1990‑х гг. составляла почти треть рабочей силы. Во Франции и Германии занятые в этих сферах лица составляли четверть рабочей силы, а в Японии — около 15%.
Параллельно повышается удельный вес малоквалифицированного труда, главным образом благодаря развитию торговли. Однако это происходит не так быстро, как возростание занятости в высококвалифицированных, связанных с информационализацией, сферах. Так, в США полуквалифицированнные кадровые работники сферы услуг увеличили свою долю в профессиональной структуре занятости, но не так быстро, как группы менеджеров и профессионалов. В 1991 г. они составляли лишь 13% рабочей силы, а вместе с полуквалифицированными рабочими транспорта — 17,9%. В противоположность этому высшие категории менеджеров, профессионалов и техников в том же году составляли 29,7% занятого населения675.
Подобные тенденции наблюдаются и в Канаде, где к 1992 г. количество полуквалифицированных работников в сфере услуг достигло 13,7%, а количество менеджеров, профессионалов и техников возрастало еще быстрее и составило 30,6%. Сходная картина фиксируется и в ведущих странах Западной Европы. Соединенное Королевство к 1990 г. даже вышло на первое место среди стран «большой семерки» по проценту менеджеров, профессионалов и техников в общей структуре занятости (32,6 сравнительно с уже приведенными 29,7% в США и 30,6% в Канаде, 26,9% — в Германии и 25,9% — во Франции, не говоря уже о 14,9% в Японии). При этом в западноевропейских странах заметны несколько различные тенденции. Так, во Франции в высших профессиональных группах высок удельный вес техников (12,4 сравнительно с 8,7% в Германии), а в Германии подобный показатель касается высококвалифицированных профессионалов (13,9 сравнительно с 6% во Франции). В Японии объем занятости в сферах полуквалифицированного труда с 1955 по 1990 гг. возрос с 5,4 лишь до 8,6%, а количество менеджеров за этот же отрезок времени в Японии возросло на 46,2%, но составляло лишь 3,8% занятого населения (сравнительно с 12,8% — в США)676.
С такой динамикой параллельного возрастания количества занятых высококвалифицированным, связанным с информационными технологиями, и полуквалифицированным и малоквалифицированным трудом (при опережающих темпах в первой группе) связана отмеченная западными исследователями поляризация в распределении доходов в США и большинстве других наиболее развитых стран677. Меньше всего это присуще Японии.