Глобальные трансформации современности — страница 157 из 193

Цивилизационный симфонизм противопоставляет идеям единообразия и хаоса идею гармонии. «Уравновешивание одного с помощью другого называется гармонией, благодаря гармонии все бурно растет, и все живое подчиняется ей»834. Действительно, некоторая доля хаоса, стихийности является определенным конструктивным фактором в процессах самоорганизации социальной среды, но стихийное разнообразие требует включения адекватных механизмов его регулирования. Гармония, по словам Э. А. Азроянца, предполагает наличие соразмерности, пропорциональности и упорядоченности частей и единство в многообразии835.

Гармония — это универсальный закон мироздания, закон единого целого, предполагающий не только наличие целого, но и его разделенность на противоположности на фоне объединяющей их целостности. Гармония — это согласие, созвучие, лад, где каждая часть обнаруживает возможность свободного развития. Она характеризует не только состояние, но и процесс развития целостности, дающий возможность наиболее полно проявить внутренне присущую каждому из ее отдельных моментов индивидуальность, самобытность.

Это понимание гармонии определяет то направление, в котором следует искать основания для утверждения мировой гармонии, — это планетарный дуализм Сил Суши и Моря, Востока и Запада. Он коренится в фундаментальной бинарности человеческой и социальной реальности. В планетарном дуализме следует искать ответ на вызовы глобализации и фрагментации, и такой ответ, как представляется, заключен в идее монодуализма мира, акцентирующей на его единстве, достигаемом через разделенность, раздвоенность на противоположности.

М. Д. Ахундов подчеркивает «развитие в эволюции именно билатеральных механизмов построения образов внешних объектов (бинокулярное зрение, бинауральный слух, бимануальное осязание и т. д.), что обусловлено фундаментальными свойствами пространства окружающего мира, и в том числе его трехмерностью». Он также отмечает билатеризацию условно–рефлекторных механизмов по сравнению с безусловно–рефлекторными, что генетически связано с ориентацией организма в пространстве окружающего мира836 По мнению Б. Г. Ананьева и Е. Ф. Рыбалко, парная работа больших полушарий головного мозга обеспечивает специальное приспособление высших организмов к пространственным условиям существования837.

Различия Запада и Востока действительно функционально схожи с различиями между левым и правым полушариями человеческого мозга, а мировому цивилизационному процессу на всем его протяжении был присущ «биполушарный» характер. Речь идет о наличии некоего антиэнтропийного механизма циклической динамики восточной и западной фаз мировой истории, характеризующихся доминированием соответствующих цивилизационных принципов. Такой взгляд на мир указывает на опасность его превращения в «однополушарный», а отсюда — на необходимость поиска путей гармонизации отношений между Востоком и Западом.

Еще Платон, понимая гармонию как согласие противоположностей, их взаимную «любовь», утверждал, что свою жизнедеятельность человек должен согласовывать с небесной гармонией, так как «вся жизнь человеческая в ритме и гармонии»838. Гармония воплощается в идее любви, оба эти феномена объединяются своей внешней парадоксальностью: двое становятся одним и одновременно остаются двумя индивидуальностями. Тем самым гармония и любовь приобретают характер одновременно согласия и конфликта. Марсилио Фичино сравнивал любовь с крепчайшим обручем, скрепляющим мироздание в одно великолепное сооружение, а людей — во всеобщее братство. Натурфилософия досократиков видела в эросе энергию взаимного тяготения всех элементов космоса, их непреодолимого чувственного влечения, «любопытства» друг к другу. О «космической», «мировой» любви говорили Платон, Николай Кузанский, Джордано Бруно, Якоб Беме, Тейяр де Шарден и другие мыслители.

Важнейшим компонентом цивилизационно–симфонической парадигмы планетарного сознания является идея незримой гармонии, которой сопричастны все вещи и явления в космическом универсуме. Восходящая к идеям даосизма, она близка также и современному экологизму, предложившему идею геобиоценоза как системной целостности природы, эволюционной согласованности всех ее элементов. Достижение космической гармонии возможно на основе восприятия китайской идеи «срединного пути» как пути возвращения к первоединству, близкой русской философии Всеединства. Этот путь противоположен пути линеарного прогрессивного развития, означающего нарастание дифференциации, которая заканчивается антагонистическими противоборствами. Напротив, «срединный путь» означает преодоление экологического и социально–этического нигилизма, освоение коэволюционных принципов, на которых основана система внутренних гармоний космоса. На этом пути обретается периодически теряемая связь человека с Небом, с Космосом.

Нынешние социально–экологические представления о коэволюции на самом деле подменяют гармонично–соразмерное развитие природы, человека и технической цивилизации управляемым развитием биосферы посредством техносферы, что А. С. Панарин считает «новым изданием утопии планового хозяйства»839. В основе этих представлений лежит приписывание рынку способности не только регулировать хозяйственную жизнь, но и определять жизнеспособность и рациональность любых форм и видов деятельности, достижений во всех сферах человеческой жизни. Подлинная коэволюция возможна лишь как результат коренной трансформации планетарного сознания на новой, цивилизационно–симфонической основе.

Для этого необходимо сначала изменить сами принципы социального мироустройства, отказаться от идеи культурной унификации и рационалистического монизма, обратившись к идее гармонии и любви. Любовь представляет ту творческую силу, которая способна преодолеть необратимость мировой энтропии. Она заключается в преодолении эгоцентризма, признании не только за собой, но и за другими абсолютного значения. Любовь связана с отдачей, а не с восприятием, и именно в процессе отдачи раскрывается сила и богатство дающего. Но любовь к другому требует и любви к себе, противоположной эгоизму и сообщающей большую независимость и мощь. Чтобы любить других, надо любить и себя, но чтобы любить себя, надо любить других. Тем самым в диалоге цивилизаций и культур особый, базовый смысл приобретает патриотизм — любовь к родной земле и живущему на ней народу — чувство, сопряженное с желанием видеть в своей родине осуществление идеала человечества.

Ставя перед собой задачу устранения партикулярного эгоизма, любовь способствует спасению и этическому оправданию культурно–цивилизационной самобытности. Раскрываясь в принципе соборности, преодолевающем разделенность мира, идея любви находит воплощение в отношениях между цивилизациями и культурами. Разумеется, «социальная» любовь еще менее, чем индивидуально–личностная, может быть абстрактной, и также, как и последняя, в наибольшей мере постигается через идею дружбы. Тем самым любовь входит в контекст отношений «друг — враг», приобретая таким образом политический смысл. Это не столько любовь–агапе, сколько любовь–филия, внутренняя склонность, обусловленная (в данном случае — социальным) выбором.

Подобно относительной разделенности, отчужденности обоих полов, каждый из которых имеет свое назначение и особое место в мире, отношениями разделенности в единстве связаны цивилизации Востока и Запада. Эти отношения подобны космическому браку Неба и Земли, мужчины и женщины. Возможности любви в мире зависят от степени развития культуры и предусматривают достижение состояния сотворчества, в котором преодолеваются властолюбие, самолюбование, приобретаются отзывчивость и способность видеть другого таким, какой он есть, признавая его индивидуальность. Это состояние в наибольшей степени заключено в русской душе с ее склонностью ко «всемирной отзывчивости» и «всепримирению». Любовь — наиболее адекватный показатель реальности собственного существования. Именно в любви субъект способен почувствовать и пережить свою абсолютную незаменимость, только здесь он может прочувствовать смысл своего существования и смысл существования другого для себя.

Альтернативой процессу социально–духовного разоружения человечества перед наступлением неоязыческого транскультурализма является консолидация глобального Третьего мира. Понятно, что возврат человечества к локальному изоляционизму уже невозможен, поэтому человечество нуждается в стратегии альтернативного глобализма, способной сохранить позитивное наследие универсалистского опыта, не допустив уничтожения духовной «надстройки» общества. По словам А. С. Панарина, «Третьему миру предстоит выступить в роли «Третьего Рима» — держателя и защитника духа против натиска взбунтовавшейся материи, отпущенной Западом на свободу и реабилитированной им»840. Такая стратегия должна исходить из принципа бимультиполярности как краеугольного камня в фундаменте нового мироустройства, в котором будет обеспечено равноправное участие цивилизаций Востока и Запада.

Новая парадигма планетарного сознания должна сочетать неприятие американоцентричного мондиализма с неприятием национализма и изоляционизма, быть ориентирована на поиск пути насыщения глобалистской идеи новым духовным содержанием. Этот путь есть путь диалога культур, цивилизаций. Он пролегает через то, что трудно выразить иначе как любовь, социальный смысл которой заключается в желании помочь другому раскрыть свою потенциальную сущность, с сохранением при этом собственной самости. На этой основе возможно коэволюционное развитие мирового сообщества как сообщества взаимосвязанных, взаимозависимых, открытых для диалога цивилизаций.

Отдельные проявления цивилизационно–симфонической парадигмы можно обнаружить на самых различных уровнях организации: на уровне фирм — практика социального партнерства, на уровне общин — тенденция коммунитарности, на уровне национальных регионов — консолидация коммерческих, общественных и административных структур в целях инновационного и социального развития региона, на государственном уровне — возрастание степени автономии гражданского общества, на международном уровне — стремление к выработке общих «правил игры» и формированию глобального игрового пространства, на глобальном уровне — начало формирования глобального гражданского общества.