• в-третьих, длительное время Южная Корея, Тайвань, Гонконг и Сингапур, следуя опыту Японии, эффективно использовали передовые технологии, заимствованные у стран Запада, эффективно стимулировали внедрение достижений науки и техники частным бизнесом, покупали за границей лицензии и патенты, приглашали специалистов из США и Японии в качестве консультантов;
• в-четвертых, значительную роль в экономике этих стран сыграл приток иностранных инвестиций, объемы которых с 1985 по 1992 г. возросли в Сингапуре в 3 раза, в Южной Корее — в 4,5 раза, Малайзии — в 9 раз, Таиланде — в 12–15 раз, Индонезии — в 16 раз;
• наконец, характерной чертой социальной политики «тигров», особенно в Малайзии и Сингапуре, был высокий уровень инвестирования в развитие гуманитарного капитала — образование, профессиональную подготовку, здравоохранение и социальное обеспечение918.
Благодаря значительному притоку иностранных инвестиций и высокой норме внутренних накоплений экономический рост в регионе в 70–80 гг. прошлого века был самым высоким в мире, составляя от 7–8% в Таиланде и Индонезии, 8,1%‑в Малайзии, 9,4–9,5 — в Гонконге, Южной Корее и Сингапуре — до 10,2% — на Тайване919. Вклад региона в мировой ВВП возрос с 4% в 1960 до 25% в 1991 г., хотя в начале реформ каждое из государств имело ВНП на душу населения не более 300 долл, в год.
Одновременно быстрый экономический рост в регионе сопровождался социальным развитием — уменьшением бедности основной массы населения и снижением социального неравенства. В этом нашли отражение как влияние конфуцианских традиций, социального патернализма и общинности, так и готовность политической и деловой элиты жертвовать текущими выгодами ради достижения стратегических успехов в будущем.
Но этим странам не удалось долго удерживать экономический рост, т. к. экономический рост обеспечивался, в основном, экстенсивными факторами и не сопровождался существенным улучшением социальной ситуации. Кроме того, привлечение новых технологий, увеличение расходов на науку и сферу НИОКР, рост числа ученых и инженеров — лишь необходимое, но недостаточное условие для перехода к постиндустриальному развитию. Например, в 1995–1997 гг. в Южной Корее и Японии расходы на научные исследования и технологические разработки были выше, чем в высокоразвитых странах Запада, составляя примерно 3% ВНП, но это не позволило им перейти к постиндустриальной модели развития. Проблема заключается в организации НИОКР и характере связей между научными исследованиями и производством готовых изделий, роли специалистов и их способности к творчеству. Поэтому странам Азии предстоит найти оптимальное соотношение между сложившимися традициями общинности и солидарности, которые помогают поддерживать стабильность в обществе, и индивидуализацией, стремлением человека к самовыражению, без чего невозможна творческая деятельность в условиях развития «новой экономики».
Модель «догоняющего» развития оценивают по–разному. Одни ученые утверждают очевидную несостоятельность и бесперспективность попыток индустриальных стран добиться ощутимых успехов на пути «догоняющего» развития920. Это предположение они аргументируют тем, что постиндустриальное общество не может быть построено — путем его становления является эволюционное развитие на основе максимальной реализации личностного потенциала людей, достигших высокого уровня материального благосостояния. Как показывает японский опыт, десятилетия заимствования технологий не порождают собственных технологических прорывов. В связи с этим полагают, что эволюционное формирование постиндустриальной системы в ближайшие десятилетия возможно только в США и странах Европейского союза. Поэтому ключевым является вопрос о том, перейдут ли другие — не западные — цивилизации (например, Япония и «тигры» Юго–Восточной Азии) от «догоняющей» индустриальной модернизации к постиндустриальному развитию, встроятся ли они в новую формирующуюся «сверхцивилизационную» общность921.
Другие специалисты делают более оптимистичные прогнозы относительно перспектив «догоняющего» развития и аргументируют это тем, что потенциально у каждого общества есть шанс изобрести нечто такое новое, что будет высшим достижением человечества в данной области и выведет это общество в число монопольных производителей этого продукта. То есть утверждается, что, даже не будучи частью постиндустриального мира, в него можно войти, создав хотя бы один необычный инновационный продукт, конкурентоспособный на мировом рынке922. Такое вполне возможно в условиях современной технологической революции. Но при этом следует иметь в виду, что такой прорыв возможен при наличии в обществе личностей, способных к генерированию нового знания и принципиально новых идей, а интеллект можно воспроизводить только при высоком уровне развития образования, науки и благосостояния, т. е. при осуществлении целенаправленной государственной политики.
Наконец, есть также предположение, что возможен симбиоз постиндустриального и индустриального обществ. Мировой опыт свидетельствует, что, несмотря на самодостаточность постиндустриального общества, оно все же выходит за свои цивилизационные границы, так как нуждается в определенном разделении труда и стремится переложить значительную часть нетворческой, тяжелой и низкооплачиваемой работы на представителей других обществ. Такую работу, в частности, выполняют сейчас динамично развивающиеся страны Юго–Восточной Азии, Китай и Индия.
Вторым направлением придания устойчивости развитию в глобальном мире есть создание системы глобального управления. Сейчас ученые, политики и общественные деятели приходят к выводу, что глобализация, как процесс развития экономической и политической взаимозависимости стран и регионов мира, достигла такого уровня, на котором становится необходимой постановка вопроса о создании системы глобального управления. Есть различные мнения по поводу вариантов и возможностей функционирования такой системы. Некоторые исследователи, например, В. Михеев, отмечают возможность и необходимость создания единого мирового правового поля и мировых органов экономического и политического управления923. Предлагается также, учитывая отсутствие каких–либо мировых центров власти, разработка мировым сообществом механизмов координации согласованных действий как на международном, так и на региональном уровнях.
В 70–80‑х гг. делались предположения о возможности образования в перспективе мирового правительства. Многие теоретики, перенося концепции государственного управления, устоявшиеся на национальном уровне, на глобальный уровень, пытаются представить ведущие международные организации в качестве прообраза будущего глобального правительства и наиболее подходящего инструмента, способного обеспечить управляемость мировым сообществом и мировым хозяйством. Однако реальные процессы глобального развития доказывают, что, по крайней мере, в нынешних условиях это в принципе неосуществимо.
Интересны в этом отношении исследования П. Херста и Г. Томпсона, которые сделали вывод о том, что в современных условиях глобализирующегося мира возникает необходимость управления на пяти уровнях — от международного до локально–регионального, реализовать которое может только нация–государство посредством:
• соблюдения межгосударственных соглашений;
• усилий значительного числа государств, создающих международные регулирующие организации типа ВТО;
• региональных торгово–экономических ассоциаций и союзов типа Европейского союза или НАФТА;
• использования национальных рычагов и институтов типа Ассоциации Рэнд в США;
• проведения внутригосударственной региональной политики для развития местных промышленных центров924.
Сейчас многие ученые и политики считают, что главным субъектом международных отношений должно выступать государство, ведь никакая глобальная система не будет жизнеспособна, если не будет отражать национальные интересы. Дж. Сорос отмечает, что развитие глобальной экономики не сопровождается развитием глобального общества, которое можно было бы поставить в соответствие глобальной экономике, как и не существует глобальной демократии. Базовой структурой в политической и социальной жизни остается нация–государство925.
Многолетний опыт функционирования интеграционных группировок показывает, что для их успешного развития необходимо сочетание национальных и наднациональных интересов. В условиях глобализации национальные интересы еще более выходят за рамки государственных границ, что требует принятия дополнительных решений по координации и определению направлений развития на наднациональном уровне. Одно из позитивных последствий глобализации заключается в том, что возрастают возможности многовариантности в реализации национальных интересов государств–членов мирового сообщества. Поэтому уважение суверенитета государства, его национальных интересов останется основополагающим принципом международных отношений и в XXI веке.
Таким образом, в условиях формирующегося «сверхцивилизационного» или «надцивилизационного» сообщества возникает необходимость не упрощения, а усложнения и модернизации функций современных наций–государств.
В последнее время в западных концепциях управления процессом глобализации отмечается неизбежность длительного периода сосуществования национальных и глобальных форм управления, которые еще предстоит создать. Предполагается, что глобальная система управления будет представлять собой многоуровневую систему управления — систему институтов, способных обеспечить управляемость развития в условиях глобализации. Сейчас проблемы глобального управления решаются на уровне ООН, Международной организации труда, Мирового банка, Международного валютного фонда, Всемирной торговой организации, «Группы восьми», «Группы 10», «Группы 22», многочисленных неправительственных организаций (НПО).