Отсутствие зоны Парето не лишает проектирование ценностно–целевой фазы осмысления практической целесообразности и социокультурных предпосылок утверждения человека в собственном, искусственно созданном мире. В этом ракурсе проект отличается от программы, которая является «машиной на бумаге» (логическим механизмом), однозначно детерминованной системой, в то время как проектирование имеет вариабельное осуществление. Отличается он и от плана, который имеет индикативную природу, то есть является теоретической разработкой показателей будущей реальности, в то время как проект имеет конституирующую направленность на потенциальный мир настоящего, на алгоритмы его актуализации в настоящем.
Иначе говоря, проект работает не с будущим, а практически превращает возможности настоящего, независимо от их футурологической ориентации. План является указателем, а проект — деятельностью по его использованию. Соответственно отличается проект и от прогноза как по своему технологическому статусу, так и по модальности. Можно говорить и о нетождественности проекта модели, так как она определяется изоморфностью, соответствием с объектным рядом, в то время как проект превращает это соответствие в тождественность объективируемого знания с его предметной сферой, то есть имеет продуктивно–реализующую способность. Такие характеристики проекта являются тем его рубежом по отношению к другим формам трансформации теоретического в практическое, который не только разделяет, но и объединяет их с проектированием. Ведь и план, и программа, и модель, и прогноз (как целеполагание вообще) перекрещиваются с проектом, входят в той или иной степени, в том или ином выражении в проектирование.
Проект выступает систематической формой организации деятельности во взаимосвязи ее теоретических и практических аспектов. В этом отношении он может иметь как теоретико–процедурную, так и информационно–технологическую разновидность. Но в общем проект — это операционная система, которая характеризует конструктивный процесс творения искусственной реальности, актуализации потенциальной сферы бытия с точки зрения соединения номологических требований (законов) с целевыми и ценностно–нормативными структурами действия. При этом (в технологическом ракурсе) под целевыми структурами имеются в виду плановые и программные установки, а под ценностно–нормативными — социальные измерения проекта и показатели эффективности, оптимальности, реализованности и т. п.
Раскрытие в современной практике синтетической природы проектирования и феномена проекта, расширение сфер инженерно–конструкторской и компьютерно–программной рациональности привело к универсализации проектного подхода. Проектирование стало превращаться в интегральную форму, которая охватывает не только науку (как систему исследовательской деятельности), а и художественную культуру (в варианте дизайна) и свершение исторического прогресса (в виде программного бытия, которое связывает технологию с судьбой человека). На этой почве распространились страшные своим антигуманизмом проекты построения будущего общества под «механическими небесами», в котором душа заменяется информационной программой, фантазия и мечта — технической изобретательностью, а социальные утопии — проектным сознанием. К таким проектам будущего принадлежат, например, система «практотопии» (А. Тоффлера), «миф машины» (Л. Мемфильда), «технологической республики» (Дж. Бурстина) и «компьютерной демократии» (Д. Мура), мистического «технату» (А. Маравалля) и универсальный проект единения Бога, Универсума и машины (П. Тейяр де Шардена)950.
Формирование особой системы проектно–ценностного сознания, вызванное универсализацией проектного подхода, характеризуется сближением технологии и мистического прозрения перспективы, пророческого заглядывания в информационные программы будущего. Ведь и мистическое видение, и технологические программы сходятся в том, что трансцендируют возможное бытие: видение — через фантазию, программы — через проектирование. Но в обоих случаях возникает нестандартная ситуация, когда то, что принимается за реальность, становится реальностью по результатам (так называемая «аксиома Томаса»). В таком мире потенциального исчезает ложь, так как в нем действует продуцирующая сила проекта или веры, стирающая грани между утопическим и реальным. Именно это имел в виду Н. А. Бердяев, когда высказывал мысль о том, что страшнейшая особенность утопии состоит в том, что она легко осуществляется.
Продуктивное воображение задает особую сферу трансцендентного взгляда. А в ней, как подчеркивает американский эссеист А. Генис, имеют место необыкновенные правила: изобличая ложь, мы не приближаемся к правде; но и умножая вранье, не отдаляемся от истины. Складывание и отнимание в равной степени принимают участие в процессе изготовления выдуманных миров951. Благодаря такому широкому спектру перспектив искусственного мира в историческом универсуме человеческой деятельности становится возможным невозможное — проектирование истории, когда ей придается какая–то миссия. Именно таким способом в ретроспективе истории сложились два универсальных проекта ее осуществления. Сначала, как формулирует это обстоятельство российский исследователь К. Кантор, история определялась смыслами первого парадигмиального проекта — христианства, которое сделало возможным и необходимым создание второго парадигмиального проекта всемирной истории — марксизма952.
Продолжая эту идею на проектном языке, укажем, что в христианстве и марксизме действительно наблюдаются все характерные особенности проектирования. Прежде всего допускается высший проектный центр (Бог или единственно верное учение), который с высоты абсолюта задает канон истории, программируя ее осуществление по заведомо определенным образцам.
«… В божественной премудрости, — писал Фома Аквинский, — находятся прообразы всех вещей, которые мы называем идеями или образцовыми формами в уме Бога… Сам Бог есть первичным образцом всего»953. Первичные образцы относительно хода истории задаются и марксистским проектом коммунистического будущего. В нем, как и в христианском вероучении, имеют место все структурные компоненты проектирования.
Исходной частью этих проектов является программа построения «царства Божьего» на Земле или коммунистического общества на идеях справедливости, равенства, екуменизма (интернационализма), уничтожения социального отчуждения и капитала. Это предусматривает грандиозный прыжок из «царства необходимости» в «царство свободы», коренное революционное преобразование бытия («новая Земля», «новые Небеса», «новый Человек») и истории, которая выходит за собственные пределы (или теряя черты «предыстории», или входя в фазу «конца времен»).
Номологической схемой указанных проектов является опора на Закон (то ли в виде Завета Бога, то ли в виде безусловных принципов марксистского катехизиса) и признание исторической неизбежности праведного будущего. А реализующая часть христианского и марксистского проектов истории (так называемый проектор) связывается с «богоизбранным народом», носителем веры; или пролетариатом, вооруженным марксистской идеологией. Их активность определяется коллективными усилиями, которые опираются на единство теории и практики или веры и поступков и мерой руководства со стороны партийных организаций (Церкви во главе с Мессией или вождизм ЦК).
И, в конце концов, вариативное поле этих проектов истории характеризуется (если иметь в виду не региональные, а парадигмально–типичные варианты) двумя альтернативными моделями. В марксизме — это революционно–практическая и реформистская модель; в христианстве — это модель фундаменталистская и спиритуалистическая. Можно выделить и интегративную для них модель христианско–демократического типа. Марксистская революционная модель выходит из требования практического уничтожения сатанинских сил капитала, а спиритуалистическая — надеется на победу над сатаной верой, коллективным богостроительством души, любовью и братством с ближним.
Интегральная модель делает акцент на формировании «нового человека», который осуществляет моральные стимулы работы и нормы христианского общежития, своего рода «демократию соучастия». Этот «новый человек» воплощает сверхиндивидуальное сознание человечества, становящегося богочеловеком. В таком понимании молодой Маркс ставил задачи «осуществить в себе идею человечества, то есть по духовному совершенству стать равным Богу»954. Анализ интегральных попыток проектирования истории в его христианском и марксистском вариантах свидетельствует об определенных границах универсализации проектной деятельности. Ведь если эту деятельность расширять за продуктивную сферу ее применения (в данном случае определять на универсуме истории), то проект из синтетической формулы интеграции теории и практики превращается в свою противоположность — утопию. Значимость проекта и его процессуального выявления в проектировании определяется не столько широтой применения, сколько возможностью проекта обогащать человеческую экзистенцию зондажем потенциальных миров, способностью актуализации возможного в соответствующей действительности.
Трансформация социальных стратегий на рубеже тысячелетий
Эпоха завершения второго тысячелетия нашей эры и перехода к новому тысячелетнему зону истории демонстрирует резкое изменение характера, темпов, форм протекания и смыслов мирового исторического процесса. Именно эти изменения и связывают наш анализ современности с вопросом о «конце истории»; о природе исторического движения, его отличия от повседневности; о «разрыве времен» и поколений людей, которые их репрезентуют; о корреляции технологического и персоналистического аспектов истории; о метаисторических ценностях и конечных смыслах радикальных исторических событий.