Отмеченная двойственность, дающая о себе знать повсеместно, является источником противоречивости развития, сдерживающей достижения и усиливающей неустойчивость. А в каком–то контексте — даже подтачивающей сами основы существования человечества. В целом же планетарные глобальные реалии подталкивают к системным переменам, по сути — к формированию той новой человеческой общности, которая в конце концов должна обрести устойчивые свойства и качества.
Чисто внешне ситуация выглядит так, будто доминирование на нынешнем этапе именно глобализации порождает трансформационное тяготение совокупности локальных (в том числе и страновых) явлений именно к этим (т. е. глобальным) процессам. И это даже при том, что сама глобализация предстает как феномен, лишенный в его нынешнем варианте устойчивой и завершенной судьбы. И в особенности такое тяготение испытывают компоненты традиционного пласта действительности, которые глобализация втягивает в свое русло.
Но из–за незавершенности и неустойчивости самой глобализации все втягиваемое в глобальную воронку выглядит или обреченным, или к этому неподготовленным. Так, развивающиеся страны, вовлекаемые в незрелом состоянии в глобальную открытость, не только испытывают бедствия в виде потрясений, кризисов и нищеты, но и, как кажется, в перспективе лишаются шансов выйти из подобной ситуации. Тем более, что неравенство стартовых возможностей стран авангарда и развивающихся стран предопределяет устойчивую и углубляющуюся стратификацию, т. е. распределение ролей в качестве стран успешных и стран деградирующих, а то и «безнадежных». Причем именно глобальная открытость, усиленная соответствующим давлением Запада (в том числе в отношении принятия единых правил игры), порождает при неравенстве возможностей не только отставание, но и конфликты между фаворитами и аутсайдерами. И эти, равно как и другие, обстоятельства дают понимание того, что без гармонии высокоразвитого и слаборазвитых миров сама глобализация оказывается несостоявшейся.
Разрывы в уровнях развития — как стартовые, так и благоприобретенные по законам конкуренции — усугубляются в последние годы резким смещением потоков инвестиций и торговли на линию взаимодействия высокоразвитых стран между собой. К тому же фактор высокотехнологичности, доступный в основном лишь странам «Золотого миллиарда» и все больше смещающий доходы «в свою сторону», снижает заинтересованность высокоразвитых стран Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР) в ресурсах и дешевой рабочей силе развивающихся стран. А это дополнительно усугубляет отставание.
Парадокс состоит и в том, что из–за глубоких травм, наносимых развивающимся странам глобальными процессами, и сами страны мирового авангарда по глобальным же критериям не могут полноценно состояться. Сама их глобальная победоносность оборачивается «ударами бумеранга» со стороны таких факторов, как наркомания, терроризм, теневизация экономики, международная преступность и, наконец, угроза потери идентичности в условиях захлестывания западных стран мигрантами. Все это, нарастающее именно в меру глобализации, как снежный ком, заставляет сам Запад закрываться и отгораживаться от деградирующих стран незападных миров; на этой основе происходит и его (Запада) перерождение.
Многое определяется тем, что глобализация, в том числе посредством вынужденной открытости, разрушила механизмы планетарного макроэкономического регулирования. Ни сами высокоразвитые страны, ни международные организации не в силах теперь поддерживать правила рыночной игры и балансировать разрастающиеся диспропорции. Расстыковки и разбалансированность стали доминировать в условиях глобализации не только в «третьем мире», но и в отношениях между ведущими государствами. Чего стоит только лишь задолженность Соединенных Штатов. То же происходит и в надстрановых явлениях и процессах. Достаточно сослаться лишь на разрыв между материально–вещественными и финансовыми потоками, который измеряется десятками раз.
Расстыковки и взаимное отторжение происходят и по линиям реализации политических глобальных стратегий. Так, стратегические установки благополучных стран отторгаются другими народами. И здесь не помогают ни прямые угрозы, ни мессианство в виде принуждения к свободе и демократии. Народы считают такие глобальные давления несовместимыми с традициями или же со своим достоинством.
Входить в переходное состояние, а вместе с тем и демонстрировать растущую несостоятельность стали прежде всего институты государства. Утрачивая под влиянием глобализации свою былую самодостаточность, они, с одной стороны, как бы затягивают экономику и весь общественный организм в новый глобальный общественный уклад, а с другой — наталкиваются на растущие преграды в своем стремлении обрести какую–то определенность. То есть в этом случае, при подрыве суверенности, у глобализирующихся стран нет ощущения, что дело движется от прежней к иной стабильности — в направлении формирования устойчивого глобального человеческого сообщества.
Получается, что сам факт болезненного размывания былой национальногосударственной обособленности ничем, исходящим от глобализации, не компенсируется. А если к унижающим государство обстоятельствам подрыва суверенитета добавить полнейшую зависимость большинства развивающихся стран от прямых иностранных инвестиций, от ТНК, от внешних рынков и технологий, — то картина судеб государств стран третьего мира становится совсем безрадостной. Впрочем, и сами высокоразвитые страны под влиянием глобализации все больше обретают сомнительную судьбу. Ведь прочность и победоносность этих стран всегда определялись системой евроатлантических ценностей. Сейчас же именно в этих странах происходит размывание цивилизационной идентичности, что несомненно таит угрозу подрыва их успешности.
Кстати, и сам человек, как и страна, в которой он живет, все больше вползает в ловушку неопределенности. С одной стороны, под индивидами все больше размывается национально–государственная почва, а с другой — и гражданами мира они пока не становятся, хотя признаки характеристики индивида как частицы мира уже налицо. Кроме того, человек с его психофизической и интеллектуальной ограниченностью оказывается узким местом прогресса. И это сдерживает или же уродует взаимодействие с глобализацией страновых и других локальных явлений.
Получается, что формируемая под давлением глобализации система — результат подтачивания и расшатывания сложившейся ранее планетарной архитектуры с двух сторон: и со стороны целостности, и, со стороны противоположного полюса — полюса индивида как субъекта общественных, в том числе экономических, отношений.
Подход к анализу противоречий, связанных с глобализацией, с позиций двух противоположных полюсов — полюса целостности и полюса индивида — исключительно важен в методологическом отношении. Ведь состояние промежуточных уровней (и соответствующих субъектов отношений), таких, как коллектив, государство или региональное сообщество, — это есть — в условиях доминирования глобализации — в конечном счете синтез качеств и свойств, заложенных, с одной стороны, в глобальной целостности, а с другой — в «человеческом материале», т. е. в индивидах, оцениваемых в социально–экономическом и духовно–нравственном контекстах970. Поэтому необходимо, не ограничиваясь общими положениями, обратиться к конкретным проявлениям тех признаков переходного состояния системы, которые обнаруживаются как на уровне глобальной целостности, так и на линиях трансформации индивидов.
Решающим фактором, трансформирующим глобальные процессы, а равно и локальные закономерности, являются высокие постиндустриальные технологии, а среди них, прежде всего, — технологии информационные. И причина этого — во флуктационной природе самого характера воздействия информатизации на всю окружающую среду, а не только на организационно–хозяйственные компоненты экономической деятельности.
Отмеченные обстоятельства — флуктационность и широчайший диапазон воздействия информационных технологий — выступают, как нам представляется, главным источником глобальной асимметрии и нарастающей неравновесности планетарных (не только глобальных, но и страновых) процессов.
Начнем с того, что в условиях индустриализма само воздействие новых технологий имело достаточно стабильную внутреннюю логику. Традиционно объектом непосредственного влияния производственно–технологических факторов были экономические формы и механизмы, т. е. организационные структуры и элементы (механизмы, формы, рычаги и т. д.) хозяйствования. В такой ситуации влияние технологических переворотов на свойства личности и человеческие отношения было непосредственным лишь на микроуровне — в сфере трудовых отношений. Что же касается перемен в экономических отношениях как целостности и в системе общественных отношений, то они испытывали влияние технологий лишь в конечном счете, т. е. через множество опосредствующих звеньев.
Принципиально иным оказывается влияние на общество постиндустриальных информационных технологий. Необычным здесь является уже то, что сами эти технологии выступают в качестве не только технологического базиса, но и своего рода надстройки — надстройки информационной. В дальнейшем постиндустриальные информационные технологии — в отличие от индустриальных, а также неинформационных постиндустриальных технологий — влияют на общественную (а не только экономическую) жизнь и непосредственно, причем в широком диапазоне, в том числе независимо от экономических сил. И это при том, что экономическая жизнь того или иного общества в рамках национально–государственного образования чаще всего по–прежнему определяется индустриальными, а не постиндустриальными факторами, и традиционным потребительством.
Получается, таким образом, что решающее постиндустриальное информационно–технологическое воздействие во многом как бы «перескакивает» через экономику как таковую.
Причем влияние на внеэкономические процессы оказывается настолько мощным и разнообразным, что перемены в сфере собственно общественных отношений идут «в отрыв» от экономики, поскольку получают импульс на опережение. В итоге — экономическая и внеэкономическая сферы приобретают разноскоростную динамику. Экономика в ее производственно–потребительской ипостаси оказывается — сравнительно со сферой общественной, трансформируемой информатизацией непосредственно, — существенно более консервативной. Это проявляется, в частности, и в незначительном влиянии информационных технологий на производительность труда, в том числе и в странах мирового авангарда. Так, статистика стран ОЭСР (т. е. высокоразвитых стран) свидетельствует о том, что по итогам информационной революции темпы роста совокупной производительности труда в этих странах существенно замедлились.