Признаки «переходности» демонстрируют и противоречия, сложившиеся на почве соотношений и взаимодействий нарождающегося нового высокотехнологичного уклада (т. н. «новой экономики») и традиционных отраслей.
Как известно, новые технологии дают отдачу не сразу: вкладываемые в течение ряда лет инвестиции окупаются обычно через годы. Поэтому новации финансируются чаще всего или за счет государства (из бюджета), или за счет крупных корпораций, чьи накопления позволяют отвлечь на время часть доходов с расчетом на будущую высокую окупаемость. То есть поначалу, вплоть до периода коммерческого вызревания, инновации всегда подпитывались за счет традиционных отраслей.
В нынешних же условиях — на почве информационной революции и взбесившихся финансов — все это оказалось перевернутым с ног на голову. Искусственное раздувание коммерческой весомости высокотехнологичных сегментов на виртуальной финансово–информационной основе, особенно через биржевые инструменты, вызывает бум капитализации и чрезмерное завышение доходности новых, особенно — информационных, технологий, и обессиливание, а то и деградацию (в том числе и в США) многих традиционных отраслей.
Это искусственное завышение «оценочной стоимости» одних (новых) отраслей и неоправданное занижение «цены» отраслей традиционных является не только проявлением асимметричности и неравновесности, неадекватных реалиям, но и свидетельством иррациональности глобальных процессов. Иллюстрацией последнего обстоятельства может служить хотя бы то, что новый уклад, будучи еще в эмбриональном состоянии, уже дал импульс мощным деструктивным процессам и злокачественным флуктуациям в виде виртуальных пузырей и финансовых обвалов. Получается, что и в этом отношении разрушительные деструкции как бы обгоняют реалии, создавая на пути прогресса искусственные ловушки и тупики. Причем и то, и другое — производные от общей глобальной деструктивности — не ускоряет, а замедляет формирование нового технологического уклада. Ибо естественный ход событий здесь нарушается финансово–информационными флуктуациями.
О нарастающей актуальности упорядочения и ускоренного преодоления разрушительных флуктуационных проявлений нынешней модели глобализации, основанной не столько на объективном, сколько на Западном концептуальном Проекте, свидетельствует и нарастающее расстройство того искусного внутристранового макрорегулирования, той «тонкой настройки», которая заложена была кейнсианством и институционализмом. Становится все более очевидным, что эти сложности и расстройства идут не столько от глобализации как объективной заданности, сколько от абсолютизации Западом (в угоду ТНК и мощным финансовым игрокам) идеологии открытости и дерегулирования, что было заложено Вашингтонским консенсусом.
Об этом же — о доминировании интересов западных глобальных игроков и о продолжающемся «протаскивании» изживающих себя неолиберальных экстремистских подходов — свидетельствует само отсутствие действенных попыток (даже после мирового финансового кризиса!) восполнить институциональный и макроэкономический регулятивный вакуум на уровне глобального экономического пространства976. При этом распространенные на Западе ссылки на неподвластность глобализации как таковой основаны на заведомом нежелании отделить (вначале — на концептуальном уровне) субъективное (а значит наносное) от объективного, с которым действительно нельзя не считаться как с чем–то неизбежным.
Метаморфозы, подрывающие идентичность, характерны и для феномена рынка. Причем перемены в рамках этого института кажутся наиболее парадоксальными.
По внешним признакам может показаться, что глобализация дает рынку невиданный ранее простор; ведь декларируемым Западом императивом является дерегулирование, усиливаемое требованием и давлением на незападные страны в части открытости. И в общем–то механизмы дерегулирования и фактор открытости содействуют, казалось бы, именно рыночной экспансии основных рыночных игроков — международных экономических организаций (это как бы «квази–игроки») и ТНК. Да и фактор доминирования финансов над производством усиливает впечатление от глобализации как модели рыночного ренессанса.
Но, как когда–то было сказано классиком, «если бы видимость и сущность совпадали, то всякая наука была бы излишней». В действительности же и на поверхностном, и, главное, на глубинном уровнях набирают силу псевдорыночные трансформации, подрывающие и даже изживающие рыночную систему, которая, как известно, являлась до сих пор стержневым началом всех моделей капитализма.
Парадокс заключается и в том, что перемены, происходящие в институтах рынка, предопределяют размывание рыночных отношений в противоположных направлениях: во–первых — в русле постиндустриальной (т. е. уже не совсем рыночной) трансформации и, во–вторых — в сфере доиндустриальной рыночной архаики.
Об ударах, наносимых рынку глобализацией, т. е. о подрыве его многовековых устоев, свидетельствует, прежде всего, разрушение ядра рыночных отношений, а именно: механизмов сведения индивидуальных затрат к общественно–необходимым, что было признаком свободной рыночной конкуренции977 Об этом свидетельствует уже то, что в авангардном сегменте экономик высокоразвитых стран — в т. н. «новой экономике» — в распоряжении капитала оказывается интеллектуальный (творческий) труд, который способен создать ценности (а значит — рыночную стоимость), несопоставимо большие по сравнению с затратами. И если в рыночном, в том числе и в индустриальном, прошлом, подобный феномен не влиял на процессы создания стоимости вследствие своей редкости (т. е. уникальности), то в постиндустриальной (глобальной) ситуации интеллектуальный труд как фактор увеличения доходов уже стабильно доминирует.
Не укладываются в систему рынка и такие, типичные для постиндустриализма, факторы, как фундаментальная наука и информация. В сфере науки (именно фундаментальной) рынок, как известно, характеризуется термином «провальный». Что же касается прикладной науки и ее продукта — наукоемких технологий, то и в этих сегментах большую часть жизненного пути идея и изделие «проходят» по нерыночной траектории. Коммерциализация (а значит — погружение в рыночную среду) в этой важнейшей (и набирающей силу) сфере лишь венчает дело.
Информация с ее свойством безгранично (и не обязательно коммерчески) размножаться также лишь отчасти вписывается в процессы функционирования рынка.
Нарастающие вытеснение и обессиливание рыночных отношений происходят и в сфере деятельности ТНК, которые, как известно, в производстве и обращении товарных масс доминируют на глобальном уровне. Доказательства дает уже само по себе изничтожение транснациональными корпорациями тех остатков свободной рыночной конкуренции, которые сохранились в национальногосударственных образованиях периода индустриализма. То есть даже те механизмы рыночной конкуренции, которые были существенно оскоплены и отформованы правилами игры на традиционной государственной арене, ТНК подмяли и (по рыночным критериям) искалечили.
Начнем с того, что методы внеэкономического воздействия играют здесь решающую роль. Уже социо–психологическое воздействие с помощью откровенно манипулятивных рекламных технологий, реализуемых через монополизированные СМИ, дают такие свидетельства. Но ведь к этому внешнеэкономическое давление не сводится. Оно осуществляется и за пределами этих манипуляций в широчайшем диапазоне: от мирного (через подкуп) давления на региональную власть до известных всему миру силовых приемов.
Вытеснению и подрыву в сферах влияния ТНК рыночных отношений содействуют также их (ТНК) масштаб и система сетей. Напомним, что масштабы ТНК подчас сопоставимы со средними странами. И если при этом учесть, что внутрикорпоративные связи рыночными не являются, а ТНК доминируют на огромном пространстве, — то ответ на вопрос «чего стоят рыночные отношения» напрашивается сам собой. Надо признать, что воцарение ТНК — это по сути переход от рынка к квазирынку, т. е., во–первых — от конкурентного регулирования к паутине сетей; и во–вторых — от рыночной игры по правилам, сложившимся внутри государств, к системе контрактов корпоративных структур, покрывающих сетевой паутиной и страновое, и межстрановое пространство. Ведь на обширных пространствах, «покрываемых» сетями, устанавливается квазирыночный корпоративно–тотальный порядок, что жестко предопределяет не только структуру связей и характер разделения труда, но и схемы навязывания клиентам потребительских стандартов, а также способы ухода от контроля со стороны институтов власти и общественных институтов.
Сужение рыночных отношений происходит и на почве тесного межкорпоративного взаимодействия ТНК. Наряду с расширившейся практикой слияний и поглощений, дающей доходы за счет эффекта масштаба, распространение получает практика формирований союзов корпораций, а то и просто действий на основе дружеских договоренностей, последняя дает возможность избегать потерь от межкорпоративной конкуренции в результате сознательного выстраивания корпоративных иерархий, прочно удерживающих именно ту ситуацию, которая является приемлемой и выгодной.
Конечно, обозначенное ослабление и оттеснение рыночных отношений, с точки зрения стадиальной динамики развития человечества, по сути своей является безусловным прогрессом. Человечество посредством таких трансформаций как бы втягивается в какое–то им рационально регулируемое будущее.
Однако и здесь, на этом направлении важнейших перемен, выявляется родовой дефект нынешней модели глобализации, а именно: сопутствующее рывку вперед понятное движение «назад», т. е. архаизация. Архаизация проявляется и через деградацию под влиянием «успехов» ТНК стран третьего мира, и через «обомжевание» (вследствие своего конкурентного бессилия) преобладающей части малого и среднего бизнеса, который оттесняется на обочину, не вписываясь в траекторию прогресса.
Как пример архаизации, в том числе в сравнении с индустриальной стадией, следует оценить участившееся сдерживание глобальными игроками в странах третьего мира перемен в направлении роста заработной платы и социального благополучия. Ведь такие перемены, ориентированные на крупные социальные программы или же на массовый рост зарплаты, обесценивают «в глазах» ТНК слаборазвитую страну: она в этом случае теряет преимущества (дешевизна рабочей силы, низкое налогообложение корпораций), благодаря которым в нее и приходит транснациональный капитал. Реакция ТНК в таких случаях — либо «уход», либо «неприход»; а это в условиях финансовой немощи бьет по стране. В итоге выбор зачастую делается страной в пользу архаизации, т. е. отказа от возможностей достижения высоких жизненных стандартов и от ранее достигнутой прогрессивной «отформированности» рынка.