108.
На место Бенджамина Франклина с тем же успехом можно поставить и Перикла (например, он также, будучи отнюдь не бедным, вел подчеркнуто скромный образ жизни). Это значит, что «дух капитализма», особая раннебуржуазная психология были в некотором смысле присущи и передовым полисам классической эпохи Греции.
Но уже с самого начала эпохи эллинизма мы видим принципиально другую картину: во всех эллинистических государствах горожанин, «эллин» — это или непосредственно представитель господствующего класса, живущий за счет эксплуатации (ростовщической, бюрократической и т. д.) сельской периферии, «хоры», «лаой», или же человек, обслуживающий эту социальную верхушку (а значит, тоже так или иначе к ней примыкающий). Т. е. это снова — Старый порядок. Сама же Греция — в упадке, там процветает ростовщичество, широко, как никогда ранее, распространяется рабство, в городах — перманентные социальные конфликты между богатыми и бедными, частые перевороты и гражданские войны, разбой на суше и пиратство на море, упадок, нищета и безысходность (в сочетании с безудержной роскошью и паразитизмом правящих классов), причем — что чрезвычайно характерно! — гегемония принадлежит государствам, целиком относящимся к Старому порядку: Македонии прежде всего, а также феодально–патриархальной олигархии самых отсталых областей материковой Греции — Ахайи и Этолии.
Так проходят третье и второе столетия до н. э. В первом же столетии до н. э. Греция оказывается уже целиком под властью Рима, на смену которой затем приходит уже Византийская империя. И Рим, и Византия — территориальные государства с господством рентополучателей, т. е. страны Старого порядка. Следовательно, для жителей островов и малоплодородных долин Греции куда проще стало эмигрировать в поисках «лучшей доли», чем развивать «вторичный» и «третичный» секторы экономики.
В пятом веке до н. э. Греция переживает наивысший расцвет в своей истории. В третьем веке до н. э. стадиальная флуктуация уже практически «рассосалась»: эллинистическое общество было уже снова почти полностью феодальным (либо откровенно рабовладельческим) по сути. Четвертый же век до н. э. был переходным между двумя этими состояниями: кое–где наблюдался подъем по инерции (особенно в первой половине века), но на фоне все усиливающихся признаков упадка и разложения.
В какой–то степени, помимо ряда передовых полисов Греции VI–IV вв. до н. э., черты стадиальной флуктуации проявляются (хотя и слабее) ещё в один период античности: в Римской империи ее «золотого века», в эпоху Антонинов, особенно в конце 1 — первой половине II вв. н. э. Естественно, что в это время «некоторые императоры ассигновали крупные суммы на содержание специальных школ латинской и греческой риторики, куда ученики переходили с 16 лет. Это было подобие современной высшей школы… В Римской империи высоко ценилось искусство красноречия»109. И теперь, на основе вышеизложенного, для нас совершенно закономерным выглядит следующий факт: «Известно литературное течение 2‑го века н. э. под именем «вторая софистика», стремившееся реставрировать идеи и стиль греческой классики 5–4 вв. до н. э. Оно отличалось учёностью, прекрасным знанием предшествующей греческой литературы… В лице Лукиана оно до некоторой степени продолжило традиции собственно софистики»110.
С. П. Хантингтон среди важнейших черт, которые отличают цивилизацию Запада от других цивилизаций мира, первой называет именно индивидуализм. Как мы убедились, корни индивидуализма — в древнегреческой цивилизации, а софистика была наиболее последовательным выражением его в общественной практике. С. П. Хантингтон подчеркивает вторичный характер западноевропейской цивилизации по отношению к античной и называет четыре основных составляющих античного наследства: «греческая философия и рационализм, римское право, латинский язык и христианство»111. Как видим, «греческая философия и рационализм» снова занимают почетное первое место. Артур М. Шлезингер–младший подчеркивает: «Европа — это уникальный источник идей индивидуальной свободы, политической демократии, верховенства закона, прав человека и культурной свободы… Это — европейские идеи, которые могут стать азиатскими, африканскими или ближневосточными только через заимствование»112.
Выше уже приводились свидетельства того, что первоначальным источником заимствования всех этих идей была классическая Греция, прежде всего Афины при Перикле. «Именно в античных полисах — городах–государствах Древней Греции — впервые прозвучали сами термины «политическая свобода», «равенство людей», «гражданские права». Именно там, в VI–IV вв. до н. э., философы начали напряженно и трагически осмыслять те противоречия, с которыми неминуемо сталкивается общество, стремящееся к самоосознанию и самосовершенствованию. Античные мыслители — софисты, киники, стоики — не просто провозглашали те или иные общественные нормы и ценности, но и старались обосновать (или опровергнуть) их с помощью доводов рассудка и чувства, опираясь на религиозные представления или обходясь без них. К этим же вопросам снова и снова вынуждена будет возвращаться общественная мысль последующих веков и тысячелетий, вплоть до наших дней»113.
Итак, зарождение современной индивидуалистической и рационалистической ментальности целесообразно рассматривать как проявление черт стадиальной флуктуации в духовной сфере, ярким примером которой может служить культура Древней Греции. Можно утверждать, что концепция стадиальных флуктуаций представляет собой вполне надежную методологическую основу для объяснения как феномена «древнегреческого чуда», так и современных черт в духовной культуре доиндустриальных обществ последующих эпох.
Тоталитаризм как пример негативной стадиальной флуктуации
Можно однозначно утверждать, что позитивные стадиальные флуктуации сыграли огромную положительную роль в истории человечества, ускоряя его культурный прогресс. Но не меньшую негативную роль в истории, особенно в истории XX столетия, сыграли негативные стадиальные флуктуации. Речь идет о тоталитарных режимах, принесших столько бедствий человечеству. Угрозу рецидива таких режимов, по нашему мнению, нельзя считать ликвидированной полностью. Поэтому характеристика сущности тоталитаризма именно как отрицательной стадиальной флуктуации может представлять определенный практический интерес114.
Тоталитаризм — это общественно–политический строй, при котором государство полностью подчиняет себе все сферы жизни общества и отдельного человека. Тотальный — от латинского слова totalis — означает всеобщий, всеобъемлющий. Именно всеохватностью своего надзора тоталитаризм отличается от всех других известных истории форм государственно организованного насилия — деспотии, тирании, абсолютистской, бонапартистской и военной диктатур115.
Термин «тоталитаризм» ввели в политический лексикон в 20‑е годы итальянские критики Б. Муссолини, затем он сам использовал этот термин для характеристики фашистского государства. Понимаемый широко — как политический режим, как модель социально–экономического порядка и как идеология — тоталитаризм является безусловным феноменом XX в. Его возникновение связано прежде всего с трудностями модернизации, перехода общества к индустриальной стадии развития, с попытками правящей элиты преодолеть эти трудности путем огосударствления, сверхбюрократизации, униформенной политизации и милитаризации всего общества.
Сущность тоталитаризма заключается в том, что в результате указанных процессов устанавливается бюрократическая (военно–бюрократическая) диктатура, фактически отражающая интересы государственного (партийно–государственного) аппарата, а также — отчасти — интересы представителей разного рода маргинальных групп, деклассированных элементов, из которых в значительной степени этот аппарат формируется и которые им подкармливаются (в этом смысле показательно отношение к уголовникам как к «социально близким»).
В литературе различают два: «классических» типа тоталитаризма — правый (фашизм, национал–социализм) и левый (сталинизм, маоизм). Их противопоставление, по нашему мнению, игнорирует общность внутренней природы обоих явлений, прежде всего огосударствления основных сфер жизнедеятельности общества, неограниченной власти государства над человеком, в т. ч. и через механизмы идеологической «обработки». Наличие этой, самой характерной, черты тоталитаризма позволяет отличать его от авторитарного режима.
Следующие «родовые» черты в совокупности определяют тоталитаризм как явление универсальное при всем разнообразии его этнонациональных и цивилизационных личин:
а) абсолютное неприятие демократических прав и свобод — слова, печати, собраний, объединений и т. д. на фоне их формального декларирования; б) всевластие (включая монополию на информацию) корпоративных организаций иерархического типа; в) государственная и/или находящаяся под жестким бюрократическим контролем частная собственность на средства производства, по крайней мере — на основную их часть; г) административно регулируемый характер экономики, в т. ч. централизованное распределение сырья, продукции (редистрибуция), значительная роль принудительного труда и внеэкономического (в частности, при помощи идеологических рычагов) принуждения в жизни общества; д) официальная регламентация всех сфер жизни обществу и человека, включая ограничения в одежде, передвижении, проведении досуга и т. д., почти исключающие свободный выбор; е) мощный репрессивный аппарат, использующий методы физического и психологического террора по отношению к массовым и даже элитным группам; система всеобщей слежки и доносительства; развитая сеть тюрем и концлагерей с антигуманными методами содержания; ж) мессианская государственная идеология (т. е. сумма убеждений, подменяющих силу веры), долженствующая распространиться по всему миру или хотя бы в его значительной части; з) агрессивный характер внешней политики, сочетающийся с самоизоляцией страны (закрытое общество); и) милитаризация экономики и всего общества, перманентное применение насилия (полицейского и армейского) во внутренней политике; к) общенациональный, наделяемый сверхъестественными качествами, абсолютно глорифицированный правитель (вождь) как ключевой элемент политико–идеологической системы.