Даже этнонимы украинцев «черкасы», «козацький народ» безусловно свидетельствуют о том, что на протяжении нескольких столетий казачество воспринималось как эталон, квинтэссенция украинства вообще. И это не случайно. Без постоянного вооруженного отпора кочевникам земледелие на большей части Украины было вообще невозможно. Поэтому обычного для феодальных обществ численного соотношения между крестьянами и феодалами здесь было недостаточно, т. е. наличие массовой прослойки свободных трудящихся–воинов было необходимой основой способа производства. А это значит, что значительная часть украинского общества (подобно исландцам, фризам или шотландским горцам) не имела феодального характера, что порождало здесь парадоксальный для обществ Старого порядка уровень личной свободы, определение высокого социального статуса человека по его личным качествам, а не по его сословному происхождению121.
Украинское казачество имело своих непосредственных предшественников уже во времена Киевской Руси, на южных окраинах которой типичные для Старого порядка феодальные отношения так никогда и не сформировались. Это были обитатели Поросья, берладники и другие пограничные жители, часто жившие чересполосно со «своими погаными» — «черными клобуками» и другими союзными Руси тюркскими племенами. Но в особенности такими предшественниками были бродники — отряды вольных древнерусских степных поселенцев, живших на среднем Дону и на нижнем Днепре (само слово «бродить» близко по смыслу тюркскому корню «каз» — «кочевать», от которого образовалось слово «казаки»)122. Притом бродники также играли очень важную роль в международных отношениях. Так, в победоносном восстании Петра и Асеня против Византии (1 185–1 187), которое привело к восстановлению независимости Болгарии, приняли активное участие, по словам местного летописца, «и те, что происходят из Вордоны, презираюшие смерть, ветвь русских, народ, любезный богу войны» — т. е. бродники, жившие в том числе и в низовьях Дуная123.
Археологические данные свидетельствуют, что это славянское население продолжало жить там же и позднее, до XV столетия включительно. «Удается проследить и ряд общих черт между бродниками и позднейшим запорожским казачеством. Главным условием существования и бродников, и казаков было наличие достаточно значительных по размеру регионов, которые фактически находились вне юрисдикции какой–либо державы. А Южное Поднепровье было именно таким регионом. Другим условием их существования было наличие у этого населения достаточно высокого военного потенциала, в использовании которого были бы заинтересованы соседние государства. Так, бродников использовали древнерусские князья, а позднее татары, а в казацких силах в разное время были заинтересованы Литва, Польша, Москва и даже Крым. Третьим условием существования этих своеобразных объединений было наличие собственной экономической базы. Археологический материал свидетельствует о наличии значительного экономического потенциала оседлого населения, проживавшего в этом регионе. В мирное время это были хлеборобы, охотники, рыбаки, торговцы, ремесленники, но при необходимости все они становились воинами»124.
На юге Киевской земли в состав казачества уже с конца XV века постепенно влились также многочисленные боярство–слуги — служилые воины, не вошедшие в число шляхты125.
Позднее «оказачилась» и значительная часть украинского крестьянства, а казацкий строй стал отождествляться с украинской политической нацией вообще, отсюда — титул П. Сагайдачного «гетман Украины». Наконец, в результате восстания Б. Хмельницкого возникла независимая Украинская казацкая держава.
В историографии весьма распространена точка зрения об особой примитивности социального строя украинского казачества. Так, еще А. Я. Ефименко в своей «Истории украинского народа» писала: «Переворот такой силы, какой пережило южнорусское общество с Хмельницким во главе, нечасто встречается в истории… Украина зажила иной общественной жизнью, представляющей в общих чертах переход к более простому, архаическому строю. Тип отношений, сохранившийся в казачестве, распространился на всю территорию». Среди основных черт такого типа отношений она выделяет отсутствие сословных различий, равенство прав всех граждан, «господство выборного начала в управлении, самосуд, полное право земледельца на обрабатываемую им землю»126.
На этом же настаивает известный современный российский историк А. Л. Станиславский, подчеркивая сходство общественных порядков русского и украинского казачества: «Недавно Н. И. Никитиным обоснована аналогия между общественным устройством «вольного» казачества и доклассовыми обществами периода «военной демократии». В этой связи интересно проведенное Л. Самойловым сближение первобытного общества и современного уголовного мира в исправительно–трудовой колонии (например, общей для них трехкастовой структуры)… Обращалось внимание и на возможность влияния на казацкие общины кочевых народов, находившихся на стадии патриархально–феодальных отношений. Но как бы то ни было, «вольное» казачество Дона, Волги, Яика и Терека начала XVII в. по своему социальному развитию было много архаичнее общественного устройства Русского государства того же времени»127.
Но не все так однозначно. Та же А. Я. Ефименко приводит слова путешественника той поры Павла Алеппского, которому довелось пожить и в Украине, и в Московии: «С той поры, как мы увидели Печерский монастырь, блестевший в отдалении своими куполами, и как только коснулось нас благоухание этих цветущих земель, сердца наши раскрылись и мы излились в благодарениях Господу Богу. В течение этих двух лет в Московии на наших сердцах висел замок, а ум был до крайности стеснен и подавлен, ибо в той стране никто не может чувствовать себя сколько–нибудь свободным, кроме разве коренных жителей. Напротив, страна казаков была для нас как бы наша собственная страна, и ее обитатели были нашими добрыми друзьями и людьми вроде нас самих». Заметим, что Павел — спутник антиохийского патриарха Макария, сириец, т. е. уроженец страны, которая в XVII веке по уровню развития культуры и по цивилизованности очевидно превосходила Московию, притом же человек совершенно посторонний. «По всей земле казаков мы заметили возбудившую наше удивление прекрасную черту, — говорит Павел. — Все они, за исключением немногих, даже большинство их жен и детей, умеют читать и знают порядок церковных служб и церковные напевы; кроме того, священники обучают сирот и не оставляют их шататься по улицам невеждами; после освобождения люди предались с большой страстью учению, чтению и церковному пению». В особый восторг путешественника привело обилие храмов, большей частью только что отстроенных («казацкие живописцы заимствовали красоты живописи лиц и цвета одежд от франкских и ляшских живописцев и художников и теперь пишут православные образа, будучи обученными и искусными»), а также бурное развитие торговли в Украине, повсеместное распространение базаров, даже в стороне от больших дорог128. Очевидное культурное превосходство «архаичной» Украины над Россией в начале XVIII века — факт общепризнанный.
Достаточно высокий уровень грамотности был характерен и для собственно Запорожья. «Церковь с звонницею, на одной стороне ее шпиталь, а на другой школа составляли необходимую принадлежность всякого православного прихода в Запорожском крае»129. Кроме того, еще в 1620 году Запорожское войско в полном составе вступило в Киевское православное братство и с тех пор оказывало ему постоянную материальную помощь, на которую в значительной мере и содержалась Киево–Могилянская академия — первый вуз в Украине (а в 1770 г. в число запорожских казаков был торжественно принят и великий математик Леонард Эйлер)130. Среди же доходов Сечи основными были как раз доходы от внешней и внутренней торговли131, причем основную часть продовольствия (прежде всего хлеб) его население получало как раз за счет этой торговли. Экспортировали запорожцы продукцию скотоводства, мед, но прежде всего — рыбу и соль, добыча которых была организована знаменитыми чумаками на вполне капиталистических началах.
Не менее интересно выглядит экономика Слободской Украины конца XVIII в. Здесь–то (в отличие от Запорожья) земледелие было развито очень хорошо, край был практически весь распахан. В «Описаниях Харьковского наместничества» той поры особо подчеркивалось, что украинские крестьяне едят значительно лучше русских, постоянно употребляя хлеб из хорошей пшеничной муки и мясо, к тому же очень широко занимаясь винокурением (производством водки). Однако зерно для этой водки ввозилось… из России! Вообще хлеб составлял основной предмет ввоза из России, вывозили же туда прежде всего как раз именно водку, т. е. готовую продукцию, полученную из переработки этого же хлеба. Но главным предметом вывоза из Слободской Украины была продукция скотоводства (причем оно «не дикое, как у степных народов», а интенсивное стойловое и на окультуренных пастбищах, попеременно используемых как удобренная пашня), а также продукция садоводства, пчеловодства («форма пчеловодства есть не русская, но немецкая») и «всякий овощ»132. Этот тип сельского хозяйства вызывал восторг у наблюдателей из России и очевидно имел некоторые общие черты с «высоким сельским хозяйством».
Вывозили и ремесленные изделия (особенно кожаные, меховые и шерстяные, стеклянные и гончарные изделия). При э