256.
В экономическом отношении интеграция Макрохристианского мира определялась усилением в Западной Европе спроса на благородные металлы, экзотические товары, продукцию традиционного сельского хозяйства (хлеб и пр.) и плантационного земледелия, отдельные категории сырья и пр. Это, соответственно, было связано с увеличением в протестантско–католической Европе числа людей, непосредственно не занятых в аграрной сфере, с усилением там социально–имущественного расслоения и повышения уровня престижного потребления верхов (достаточно сравнить Лувр Людовика XI или даже Карла IX с Версалем Людовика XIV), с ростом товарного (все более — мануфактурного) производства и денежного обращения в ведущих государствах Запада.
Традиционные сельскохозяйственные товары где–то с середины XVI в. во все увеличивающемся объеме начинают поступать на Запад с территории Польского королевства, сперва из собственно Польши и Галиции, а после Люблинской унии 1569 г. — и с подчиненных поляками Волыни, Подолии и Приднепровской Украины (Украины в собственном, изначальном значении этого слова), а также, в большем чем ранее объеме, из Литвы и Белоруси. Возраставший экспорт хлеба в Нидерланды, Англию и страны Балтийского бассейна способствовал утверждению в польских владениях фольварочно–барщинной системы, вполне укрепившейся уже в XVI в. После названной унии процесс закрепощения земледельческого населения переносится на Украину, что ведет к массовому оттоку населения в порубежные со степью казачьи районы, усиливает роль Запорожья и стимулирует ряд казацко–крестьянских восстаний, главными требованиями которых было признание за основной массой населения казачьих прав и (после Брестского собора 1596 г.) ликвидация церковной унии.
Наибольшее развитие польской торговли зерном приходится на первую половину XVII в. (до восстания под руководством Б. Хмельницкого в 1648 г.), когда через Гданьск ежегодно экспортировалось около 200 тыс. тонн зерна. Рекордная цифра, почти 260 тыс. тонн, приходится на 1618 г. Кроме зерна из Речи Посполитой в Западную Европу вывозилось также большое количество леса, поташа, воска. Главными же предметами ввоза являлись промышленные изделия, особенно предметы роскоши, и дорогие вина. В 1650–1660 гг., в связи с отделением Украины и постоянными войнами, разорявшими и собственно Польшу, наступил упадок ее зернового экспорта.
С середины XVII в. в торговлю с Западом (преимущественно через Архангельск) постепенно начинает втягиваться и Московское государство, внешнеэкономические связи которого до того были ориентированы (преимущественно по Волге) на прикаспийско–среднеазиатские мусульманские страны. Особую роль начинает играть экспорт мехов, что во многом и стимулировало столь быстрое покорение Сибири, сопровождавшееся наложением ясака, т. е. дани мехом, на ее коренное население. На экспорт шла и прочая продукция лесных промыслов. Новые перспективы для российской торговли с Западом открылись с завоеванием Петром I части Восточной Прибалтики.
В течение XVIII в. объем экспорта сельскохозяйственных товаров и продукции лесных промыслов из Речи Посполитой и Российской империи на Запад неизменно возростает. Потребность дворянства в деньгах и престижных вещах во всех ориентированных на агропроизводство землях обоих держав стимулирует усиление крепостного гнета, прежде всего, в виде барщинной эксплуатации все более лишающихся элементарных человеческих прав крестьян. Этот процесс охватывает и освободившуюся ранее от польского владычества и навязанного шляхтой крепостного ига Украину, утратившую казачьи права и свободы в правление Екатерины II. Крепостничество становится нормой повсеместно, и помещичьи крестьяне превращаются в объект купли–продажи, т. е. фактически низводятся до положения рабов. Принудительным трудом обеспечиваются и возникавшие с петровских времен рудники, заводы и мануфактуры.
Еще более выразительно та же, в сущности, тенденция имела место и в Америке. Здесь неприкрытые формы внеэкономической эксплуатации утверждались легче в силу факта завоевания земледельческого индейского населения на территориях древних цивилизаций и массового ввоза негров–рабов, при параллельной охоте на индейцев, которых также обращали в рабство, во многих районах Южной Америки (например — на территории Парагвая, где действовали охотники за «живым товаром» с территории Южной Бразилии — так называемые «паулисты» из Сан–Паулу).
Продукция тропического земледелия поступает в XVII — сер. XIX вв. в Европу главным образом с рабовладельческих плантаций Нового Света. Возраставший спрос на хлопок, табак, сахар, кофе способствовал интенсификации и рационализации их производства, нарастанию его объемов, что расширяло сферу применения подневольного труда. Понятно, что многие виды промышленной продукции, товары престижного потребления и пр. ввозились преимущественно из Европы (а затем и северной части США). При этом подневольный труд широко применялся и на рудниках Центральной и Южной Америки, что также соответствует развитию металлургического производства в России, в особенности на Урале, за счет использования труда приписанных к заводам (так называемых «посессионных») крестьян.
Таким образом, создание межрегионального разделения труда, при котором Западная Европа (а потом и север США) закрепляли за собой промышленное, в особенности техноемкое, производство, требовавшее относительно образованной и квалифицированной рабочей силы, а тропические и субтропические области Америки, равно как и Восточноевропейско–Евразийский регион, превращались в ее аграрно–сырьевой придаток, имело для последних (и обескровленной работорговлей Африки) тяжелые (даже трагические) последствия.
В то время как на Западе нормой становилось использование в производственной (как и в любой другой) сфере свободного наемного труда — т. е. буржуазные, экономические методы эксплуатации человека человеком, то в регионах, становящихся аграрно–сырьевыми придатками Новоевропейской цивилизации, утверждались жесточайшие формы внеэкономической эксплуатации: барщинное крепостничество в Восточной Европе, практически не отличавшееся от рабства, поскольку барин мог продать крепостного; пеонат и родственные ему формы зависимости в большинстве испанских владений Америки; прямое рабовладение в Бразилии, Вест–Индии и юго–восточной части Северной Америки.
Установленная зависимость между развитием капитализма в Западной Европе и усилением эксплуатации подневольного труда в названных регионах Америки и Евразии представляется вполне закономерной.
Чем более высокого экономического и технического уровня достигал Запад, тем более он испытывал потребность в называвшихся выше категориях сельскохозяйственной продукции и сырья. А эти товары производились простым, малоквалифицированным трудом, продуктивность которого зависела не от уровня образованности или внедрения новых технологий, а прежде всего от длительности и интенсивности самих физических усилий.
Это определяло заинтересованность плантаторов и помещиков в непосредственном увеличении норм эксплуатации. Последнее достигалось самым простым способом — удлинением рабочего времени и усилением надзора за подневольными работниками — рабами–неграми или православными крепостными. При этом подобными методами не гнушалось и государство, особенно Российское, где, как отмечалось, само промышленное производство, начиная с петровских времен, создавалось на эксплуатации труда практически бесправных лиц.
И если рассматривать Макрохристианский мир XVIII — первой половины XIX вв. в качестве целостной структурно–функциональной суперсистемы, то можно с уверенностью утверждать, что нигде и никогда ранее труд невольников (рабов и крепостных) не имел такого удельного веса в общем объеме производства, как именно здесь. В Античном и, тем более, Мусульманском мирах (в других цивилизациях рабовладельческий уклад вообще не играл существенной роли, а крепостничество с правом продажи людей — сугубо восточноевропейское явление Нового времени) невольничество имело по преимуществу локализованный характер.
В Древней Греции оно обычно не выходило за рамки работавших на рынок (преимущественно — внешний) ремесленных мастерских. В Карфагене и Римской империи оно было ограничено рудниками и небольшим числом наиболее крупных городов с работавшими на обеспечение их продуктами питания виллами в радиусе не более 60 км. В странах ислама свободный труд всегда полностью господствовал в производственной сфере. Тем более это относится к средневековым Индии, Китаю и Японии.
Иными словами, освобождение труда и успехи капитализма в Западной Европе обратной стороною имели закрепощение и порабощение труда на полях Восточной Европы и плантациях обеих Америк. И этот факт имел далеко идущие последствия, в том числе и для мировой истории в XX в.
Асинхронность развития в пределах Макрохристианского мира Нового времени(Ю. В. Павленко)
Если социально–экономические последствия вовлечения в систему экономического доминирования Запада для большинства регионов Америки и Восточной Европы были в сущности сходными, то этого никак нельзя утверждать по отношению к политической сфере. Здесь мы наблюдаем принципиально противоположную картину в обоих, «подстегнутых» к Западу, макрорегионах257.
В первом случае, в Мексике и Перу, имело место завоевание, тотальное уничтожение предыдущих местных цивилизаций (при физическом истреблении масс коренного населения) и превращение региона в зону колониального господства абсолютистски–бюрократической Испании. В других областях истребление первобытного индейского населения, мало пригодного для работы на плантациях, сопровождалось ввозом более привычных к земледельческим работам негров. Однако повсеместно утверждался колониальный режим, сохранявшийся на большей части Америки (кроме провозгласивших независимость США) до конца первой четверти XIX в.
При этом существенно подчеркнуть, что в рамках испанских владений в Новом Свете внутреннего самоорганизующегося единства не было. Администрации вице–королевств — Новой Испании (Мексики с прилегающими территориями), Новой Гранады (север Южной Америки), Перу (с Чили), Рио–де–Ла–Платы (Аргентина с Уругваем, Парагваем и Боливией) имели на Мадрид самостоятельный выход и общих структур между собой (тем более с португальской Бразилией) не имели. Минимальными между ними были и экономические и культурные связи (при общности языка и веры).