Агробизнес развивался транснациональными корпорациями, проводившими политику активной скупки земель в странах третьего мира: например, американские корпорации приобрели до 35 млн гектаров земли в Бразилии, что составляло 10% ее территорий, пригодных для ведения сельского хозяйства согласно цензу 1960 г. Транснациональный агробизнес начал проникать в сельское хозяйство третьего мира, превращая его в поставщика продукции как для местных прослоек с высоким уровнем доходов, так и для внешних рынков. Такая экспортная ориентация имела целый ряд отрицательных последствий, а именно: уменьшение площадей, которые отводились для культивации основных продуктов потребления для местного населения, падение импорта такой продукции и возрастание производства «нетрадиционной» сельскохозяйственной продукции для экспорта в страны центра. Как результат наблюдалось уменьшение потребления основных продуктов питания подавляющим большинством населения третьего мира, происходившее на фоне возрастания экспорта в метрополию.
Сахельская засуха, которая повторяется с цикличностью раз в сорок лет, очередной раз случилась в середине 70‑х годов XX в. Она послужила причиной голодной смерти свыше четверти миллиона жителей этого региона. Такое большое количество жертв «сахельского голодомора», как А. Эскобар назвал эту трагедию, произошла не в результате ухудшения естественных условий, а из–за «коммерционализации сельского хозяйства, потравы пастбищ, уничтожения лесов и использования воды ради выращивания сельхозпродуктов на продажу, преимущественно на экспорт. Такая деятельность в течение предшествующих десятилетий «развития» серьезно нарушила экологический баланс региона»377 Другими следствиями голодомора были массовая продажа земли и скота беднейшими прослойками сельского населения, а, соответственно, концентрация этих ресурсов в руках меньшинства и маргинализация большинства.
В этом контексте заслуживает внимания франковское объяснение недостатка продовольствия в Чили времен администрации С. Альенде. Если ортодоксальное объяснение, в особенности популярное в кругах критически настроенных практиков «реального социализма» — советских и постсоветских «интеллектуалов», склонно обвинять социалистически–распределительную политику, проводимую этим президентом, то А. Г. Франк обращает внимание на резкое возрастание доходов малообеспеченных слоев населения, приведшее, соответственно, к увеличению потребности в продуктах питания, которую сельское хозяйство страны не могло удовлетворить мгновенно378.
Изменение ориентации многих стран третьего мира с индустриализации, призванной удовлетворить потребности рынка в импорте с помощью собственной экономики, на индустриализацию, стимулируемую экспортом, также, по мнению А. Г. Франка, осуществлялось под воздействием внешних факторов. С точки зрения исследователя, «колониальные, а потом и неоколониальные, сателлитарные или клиенталистские государства периферии, которые сперва именовались «неразвитыми», потом «недоразвитыми», а теперь «развивающимися», продолжительное время принимали участие в международном разделении труда, главным образом, с помощью экспорта первичных продуктов и импорта индустриальных изделий»379. Стремление экономик Запада к снижению затрат на рабочую силу обусловило перемещение целых областей промышленности (в особенности легкой, электроники, а позднее — автомобилестроения) в страны третьего мира и даже «социалистического лагеря».
Поощрение экспорта как основы развития, по мнению А. Г. Франка, не оправдало ожиданий, которые возлагались на эту политику странами третьего мира, поскольку не улучшило баланс платежей и не оказало содействия технологическому прогрессу и снижению безработицы. Хотя промышленность третьего мира в период между 1960 и 1975 годами возрастала темпами, которые превышали аналогичные показатели индустриальных капиталистических и социалистических стран (годовые темпы возрастания составляли 7,4% и 6% соответственно), это развитие распределялось чрезвычайно неравномерно, поскольку концентрировалось в относительно небольшой группе стран: «В Бразилии (24%), Мексике (11%), Аргентине (9%), Южной Корее (8%), Индии (6%), Турции (5%), а также Иране, Индонезии, Гонконге и Таиланде (от 2% до 3% на каждую страну)»380.
В эпоху увлечения индустриализацией, стимулируемой экспортом, наступившей в 60‑х годах минувшего столетия, образцовыми примерами успешного воплощения такой политики становятся Южная Корея, Тайвань, а также города–государства Гонконг и Сингапур. Не последнюю роль в поддержке экономической жизнеспособности и политической стабильности этих преимущественно авторитарных режимов сыграла внешняя политическая поддержка, главным образом со стороны США, ведь первые три страны рассматривались в качестве важного союзника в борьбе с распространением ленинизма в Восточноазиатском регионе.
Импортзамещающая индустриализация быстро исчерпала свой потенциал и потерпела поражение, как и индустриализация, стимулируемая экспертом. Они столкнулись с аналогичными проблемами: потребность в импорте технологий ради создания индустриальной инфраструктуры уменьшает валютные резервы страны, преследующей такую политику, и приводит к отрицательному балансу платежей. А. Г. Франк доказывает, что существует прямая связь между продолжительностью и успешностью индустриализации, стимулируемой экспортом, и размером внешней задолженности страны. Уже в 70‑х годах задолженность таких стран, как Бразилия, достигла 50 млрд долларов США, Мексики — 50 млрд, Северной Кореи, по разным оценкам, — от 7 до 10 млрд, а суммарный внешний долг этих стран составлял, по свидетельству А. Г. Франка, «60% частной внешней задолженности приблизительно 130 стран третьего мира»381.
Сверхэксплуатация масс третьего мира требовала постоянного применения военно–политических репрессий ради поддержки экономической «дисциплины», недопущения организованного рабочего движения (которое могло бы защищать права пролетариата с помощью таких мероприятий, как забастовки и давление на работодателей во время заключения коллективных соглашений с ними) и политической «стабильности». Примером такого акцента на стабильность и дисциплину может служить Индия времен чрезвычайного положения, которое было введено правительством И. Ганди 25 июня 1975 г. А. Г. Франк указывает, что прогресс в сфере производственных отношений (industrial relations) достигался благодаря атмосфере страха, а работодатели с энтузиазмом приветствовали репрессии правительства против профсоюзов в случае сопротивления со стороны последних. Ученый приводит высказывание одного из индийских промышленников, который заявлял: «Теперь (то есть после внедрения чрезвычайного положения. — Авт.) ситуация просто замечательная. Раньше мы имели очень серьезные проблемы с профсоюзами. Отныне, если они создают нам какие–то проблемы, то правительство просто их подвергает аресту»382.
Экономическим объяснением сверхэксплуатации является, с точки зрения А. Г. Франка, стремление капитала из стран центра сохранить нормы прибыли, несмотря на кризис. Основой концепции сверхэксплуатации стало марксовское замечание о том, что мотивом, который двигает капиталистический процесс производства, и его определяющей целью является как можно большее самовозрастание капитала, то есть все большее производство прибавочной стоимости, и, соответственно, усиление эксплуатации рабочей силы капиталистом383. Ученый определяет сверхэксплуатацию как стремление капитала к снижению доходов рабочих, которые становятся меньше, чем это необходимо для воспроизведения рабочей силы, и, таким образом, превращают фонд необходимого потребления рабочего в фонд накопления капитала.
Хотя А. Г. Франк и прав в том, что оценка инвестиционного климата в странах периферии и полупериферии со стороны правительств и капитала центра очень часто изменялась к лучшему с приходом там к власти авторитарных режимов, его эксплицитное предположение о постоянной причастности правительств центра к таким политическим изменениям далеко не всегда отвечает историческим фактам. Например, переворот 1961 г. в Южной Корее под руководстводом генерала Пак Чан Хи не вызвал со стороны США никакого энтузиазма, и лишь полная пассивность «законного» правительства этой страны, не оказавшего сопротивления мятежникам, заставила американских лидеров признать новую хунту.
Кризис накопления послужил причиной политического кризиса, следствием которого, как правило, было установление авторитарных режимов. Среди радикальных теоретиков стало популярным применять концепцию фашизма по отношению к латиноамериканским военным хунтам. Дос Сантос, например, еше в середине 90‑х годов минувшего столетия продолжал утверждать, что фашизм является «режимом монополистического капитализма, который базируется на терроре. Именно это и произошло между 1964 и 1976 годами в Латинской Америке и других регионах третьего мира»384.
Позиции А. Г. Франка относительно этой проблемы присуща как логическая четкость, так и социологическая адекватность. По его мнению, хотя латиноамериканские диктатуры и были результатом «альянса интернационального капитала с ограниченными сегментами локальной (антиколониальной) монополистической буржуазии (там, где она существует), или с бюрократической и военной (мелкой) буржуазией, или с объединениями обоих»385, они принципиально отличались от фашистских режимов. В противоположность классическому фашизму, который был направлен на внешнюю экспансию и опирался на массовую мобилизацию, репрессивные режимы третьего мира зависели от внешних сил и сдерживали массовую мобилизацию.