И. Валлерстайн убежден, что методология изучения общества, сочетающая подходы множества общественных дисциплин, является наследием либерализма XIX в. Последний постулировал существование аналитически самостоятельных сфер, таких как государство и рынок, на которые делится общество. Напоминая своей категоричностью К. Маркса и Ф. Энгельса периода написания «Немецкой идеологии», в которой они утверждали отсутствие самостоятельной истории у таких форм идеологии, как мораль, метафизика и религия, поскольку они являются простыми «испарениями» материального жизненного процесса, что можно установить эмпирически, и их связанность с материальными предпосылками402, И. Валлерстайн демонстрирует глубокое убеждение, что три «арены коллективного человеческого действия — экономика, политика и социокультурная плоскость — не являются автономными сферами социального действия. Они не имеют отдельной логики. Мы подчеркиваем, что существует единый «набор правил», или единый «набор ограничений», в рамках которых эти разнообразные структуры оперируют403. Более того, по мнению И. Валлерстайна, отличия между искусственно институционализированными дисциплинами очень часто менее значительны, чем отличия между разветвлениями каждой такой «дисциплины».
Методологические основы мир–системного анализа также принципиально отрицают традиционный водораздел (обозначенный еще неокантианством и творчески переосмысленный М. Вебером) между будто бы идеографическим характером истории, которая сосредоточивается на описании/постижении индивидуального в социокультурной реальности, и номотетической природой общественных Наук. которые будто бы призваны предлагать общие модели, могущие обеспечить историков концептуальными ориентирами и структурировать их эмпирические данные.
С точки зрения И. Валлерстайна, «оптимальным методом является осуществление анализа в систематических терминах, достаточно продолжительных во времени и достаточно больших в пространстве, чтобы включить руководящую «логику», «детерминирующую» наибольшую часть последовательных событий, которые случаются в реальности; в то же время необходимо осознавать то, что эти систематические конструкции имеют начало и конец, а потому не могут рассматриваться как «вечные» феномены. Это означает, что в каждом случае мы стараемся разыскать как систематические конструкции («циклические ритмы» системы), которые мы описываем концептуально, так и образцы внутренней трансформации («секулярные, т. е. рассматриваемые с исключительно длительной перспективы, тенденции» системы), которые в перспективе приведут к исчезновению системы, а именно это исчезновение мы описываем как последовательность событий. Историк и обществовед не существуют; реальностью является исторический обществовед, анализирующий общие законы конкретных систем и особый ход событий, являющихся характерными для этих систем…»404. Другими словами, теоретизирование не может рассматриваться как деятельность, являющаяся обособленной от анализа эмпирических данных.
И. Валлерстайн убежден, что именно такое событие, как Великая Французская революция, легитимизировало две новейшие концепции — идею, согласно которой социальные изменения являются естественными, и тезис о народе как источнике власти, таким образом дав толчок возникновению институционализированной деятельности и исследованию соответствующих изменений с помощью рационалистических общественных наук. Впервые с того времени мир–системный анализ подвергает сомнению традиционную единицу анализа общественных наук. С точки зрения И. Валлерстайна, общественная жизнь и изменения происходят в рамках исторических систем. Отказ от общества как единицы анализа в пользу понятия «историческая система» позволяет концептуализировать аномалии, которые с необходимостью накапливаются, если исследователь сосредоточивается на традиционном предмете — обществе, и помогает постигнуть те сферы человеческой деятельности, которые оставались без объяснения.
Исторические, или, как иногда называет их И. Валлерстайн, социальные системы характеризуются тем, что они являются преимущественно самодовлеющими и большей частью имеют внутреннюю динамику. Такая характеристика, как самодостаточность, обосновывается им с помощью теоретического эксперимента, который аргументирует от противоположного: «…если систему… отделить от всех внешних сил (что в реальности фактически не случается), это определение утверждает, что система продолжила бы функционировать существенно неизмененным способом»405.
Такая разновидность исторических систем, как мини–системы, осталась в далеком прошлом — они характеризовались небольшими размерами и недолгой продолжительностью существования, а также высокой культурнополитической гомогенностью. Экономически мини–системы базировались на элементарном, эквивалентном обмене.
Другой тип исторических систем — мировые империи (Рим, Египет, Византия) — «являются разветвленными политическими структурами… и охватывают широкий круг культурных образцов. Логикой такой системы является получение дани от локальных, самоуправляющихся в других аспектах производителей (главным образом, сельских). Дань потом сосредоточивается в центре, после чего перераспределяется среди тонкой, но важной сети чиновников»406.
И, наконец, мир–экономики «представляют собой разветвленные, неравные сети интегрированных структур производства, которые являются разъединенными из–за существования многочисленных политических структур. Основной логикой такой системы выступает неравномерное распределение прибавочного продукта в пользу тех, кто имеет возможность достигать временного монопольного статуса внутри рыночных сетей. Это является «капиталистической» логикой407.
И. Валлерстайн, в очередной раз демонстрируя уклон в сторону экономического детерминизма, считает, что мировые экономики являются более жизнеспособными, чем мировые империи, поскольку экономические деятели имеют больше возможностей для маневра и присвоения прибавочного продукта (так, дож Венеции Энрико Дандоло отказался от короны Латинской империи — государства крестоносцев, возникшего на обломках Византийской империи после Четвертого крестового похода, но тем не менее требовал и достиг монополии торговли с этим новым для Венеции политическим образованием408).
В то же время, демонстрируя определенную непоследовательность, И. Валлерстайн утверждает, что мир–экономики были слабыми образованиями, которые не могли существовать продолжительное время — они традиционно или дезинтегрировались, или трансформировались в мир–империи. Особенностью современной эпохи является то, что одна из мир–экономик была в состоянии избегнуть такой судьбы и, начиная с XVI в. (надо заметить, что ученый оперирует броделевским «длинным 16‑ым столетием», которое продолжалось приблизительно 200 лет — с 1450 до 1640 года), заложила устои современной мир–системы, которая имела время развиться именно как капиталистическая экономика, охватить весь земной шар и поглотить все существующие мини–системы и мир–империи. Таким образом, утверждает И. Валлерстайн, «в конце 19‑го столетия — впервые в истории — существовала лишь одна историческая система в мире. Мы находимся в этой ситуации и сегодня»409.
Рассматривая капитализм как систему, противостоящую свободному рынку (еще одно возражение против обычных «очевидностей» обществоведения), американский социолог подчеркивает, что «капитализм базируется на постоянном принятии политическими образованиями экономических потерь на себя, в то время как экономические достижения распределяются среди «частных» деятелей»410. Единственную альтернативу современной капиталистической мир–системе И. Валлерстайн усматривает в интеграции систем политического и экономического принятия решений с помощью создания мирового социалистического правительства.
Следует заметить, что, будучи марксистом троцкистского толка, И. Валлерстайн отрицал сталинскую теорию развития «социализма в отдельной стране» и соответственно подвергал сомнению «социалистичность» Советского Союза, высказывая более ортодоксальные взгляды на социалистическую революцию как глобальный процесс. С точки зрения политики мир–системы, СССР был лишь инструментом американской гегемонии в Восточной Европе и Азии.
И. Валлерстайн предлагает такое понимание капитализма, которое резко отличается от классических подходов А. Смита, К. Маркса и М. Вебера. Если традиционная интерпретация этого феномена делала акцент на таких чертах этой общественно–экономической организации, как конкуренция свободных товаропроизводителей, которые используют формально свободную рабочую силу, то И. Валлерстайн определяет капитализм как производство ради продажи на рынке, целью которого является максимальное увеличение прибыли. «В рамках такой системы, — пишет ученый, — производство постоянно расширяется до того времени, пока оно является прибыльным, а люди постоянно изобретают новые способы производства вещей, чтобы увеличить уровень прибыли»411.
Уточняя свою дефиницию, И. Валлерстайн подчеркивает, что капитализм является способом производства, сориентированным на прибыль, но он совсем не обязательно должен носить индустриальный характер. Европейская мир–экономика формируется именно на основе капиталистического сельского хозяйства. Таким образом, использование рабского труда или зависимого крестьянства не противоречит существованию капитализма, если только экономическая система ориентируется на мировой рынок. Это и отличает капитализм от феодализма, где такая ориентация не существовала. «Ситуация свободных рабочих, — пишет американский исследователь, — работающих за заработную плату на предприятиях, которые принадлежат свободным производителям, является редкой в современном мире»