(3) обеспечивали такую систему взаимодействия индивидов, когда рост свободы, самореализация неповторимых качеств одного не ограничивает, а расширяет возможности свободного развития всех других.
Таков первый (но не единственный и не самый существенный) блок «требований» к отношениям и к категории свободы, рождаемый анализом противоречий капиталистического миропорядка и либеральной теории.
«Позитивная свобода»:
от познания необходимости к социальному творчеству (к критике теории либерализма)
Поиск в жизни ростков таких отношений освобождения, о которых мы говорили выше, окажется возможным только тогда, когда мы овладеем теми особыми методологией и теорией исследования реальности, которые помогают увидеть в жизни то, что большинство не замечает (подобно тому как телескоп и микроскоп позволили увидеть буквально над нашими головами и под нашими ногами миры, ранее не виданные никем). Для этого нам предстоит вооружиться (пока как гипотезой) теорией освобождения как ассоциированной деятельности людей, не только познающих необходимость (в частности, закономерности истории.}, но и, на этой основе активно воздействующих на нее (творящих историю)310.
Такой подход к проблеме свободы, акцентирующий внимание прежде всего на сознательном творении истории, восходит своими корнями к классическому марксизму311, являясь вместе с тем последовательной критикой и сталинизма, и либерализма.
В первом случае свобода сводится практически без остатка к познанию необходимости, которое (в рамках этой доктрины) осуществляется партийной наукой (de facto - наукой, подчиненной верхушке бюрократической системы). Деятельность же по «сознательному использованию познанных объективных законов» возлагается на централизованно организованное общество с жестким разделением (характерным для всякой бюрократической структуры) функций управления (это прерогатива «центра») и исполнительского труда (это участь «совокупного работника»).
Во втором случае (а полемика с «умным» либерализмом для нас важнее, чем критика «оглупленного» марксизма) сомнению подвергается как способность человека познать объективные законы (прежде всего социальные), так и результативность сознательного воздействия на них. «Гносеологическая гордыня» и «активизм» - таковы с точки зрения либерала смертные грехи всякого критика слева устоев либерализма (в терминологии Поппера-Сороса - «открытого общества»). В популярных ныне вариациях на эту тему (Гидденс и др.), ставших чрезвычайно популярными в России в последние годы, история вообще теряет всякую логику и закономерность, превращаясь в «сосуд случайных событий», которые в рамках того или иного социума могут «слипнуться» в определенный «кластер».
Можно было бы, конечно, оставаясь в рамках традиционного марксизма, опустить эти возражения, оставив их на совести ученых мужей, являющих собой «сосуд» случайно почерпнутых из разных источников знаний, «слипшихся» в постсоветский «кластер». Однако для нас эта проблема принципиально важна, ибо если у социальной истории нет законов, то, следовательно, и познать их невозможно, а вне познания объективных законов истории и, на этой основе, ее «творения» объединенными индивидами, свобода для марксиста невозможна.
Вполне отдавая себе отчет в том, что на нескольких страничках текста невозможно дать аргументированную критику доктрины, насчитывающей не одно столетие, воспользуемся лишь невольной самокритикой либерализма, указав на несколько очевидных примеров того, что либерализм defacto основывается на (i) познании [либералами-теоретиками] законов истории (когда и насколько оно истинно - второй вопрос) и (2) сознательном воздействии [либералов-практиков] на стихийное развитие исторических процессов (прежде всего в тех случаях, когда эти «объективные» и «непознаваемые» процессы идут вразрез с экономическими, геополитическими и т.п. интересами правящих элит «либеральных» государств).
Пример № i. Классический либерализм XVIII века начинает ни с чего иного как с. просвещения, т.е. критики существовавшей тогда системы; причем критики как теоретической (доказывая, что прежнее общественное устройство отжило свой век, мешает развитию человека, наук, промышленности и т.п., то есть, выражаясь марксистским языком, «познавая законы истории» и на этой основе делая вывод об исторической регрессивности феодально-монархического общественного устройства), так и практической (используя сии плоды просвещения как идеологию буржуазных революций, когда идеи, овладевая массами, становились силой материального преобразования общественного устройства). Эти черты необыкновенно ярко проявляет ранний, радикально-критический либерализм (за что его, кстати, всячески стремятся «забыть» современные либералы и всячески стремятся «оживить» творческие марксисты)312.
Особенно в этой связи нам хотелось бы выделить подвиг российских декабристов - революционеров, выступивших (рассуждая теоретически) с позиций умеренного (по сегодняшним меркам) либерализма, но ставших в своих действиях подлинными героями борьбы за позитивное освобождение Человека. Их цели, мотивы их действий лежали прежде всего в поле подлинно человеческих качеств. Ими не двигало ни стремление к повышению своего социального статуса (многие руководители восстания и без того принадлежали к элите дворянства), ни жажда наживы, но интенции социального освобождения, стремление к продвижению (в меру тогдашних весьма скромных возможностей) российского общества по пути к «царству свободы». Более того, в отличие от проповедующих невмешательство в объективные процессы либералов ХХ века, декабристы с самого начала и до конца действовали (вспомним, как они держались на эшафоте, что они делали в тюрьмах, на каторге, в ссылке) как ассоциированные преобразователи общественных отношений, социальные творцы. Тем самым в своих целях и действиях декабристы объективно ушли далеко вперед по отношению к относительно узким задачам антифеодальной революции в России, став борцами за социальное освобождение Человека. Именно поэтому, мы думаем, так не любят вспоминать о них нынешние либералы и так помнят о них подлинные коммунисты.
Пример № 2. Известная работа К. Поппера «Открытое общество и его враги» является одним из наиболее мощных теоретических «доказательств» правомерности либерализма и утопичности (а также реакционности) марксизма как одной из самых опасных теорий, ведущих к «закрытости» общества. Работа содержит систему аргументов, призванных доказать теоретически и с отсылками к историческим фактам, что «открытое общество» по всем основным параметрам и во всех основных сферах (экономике, политике, духовной жизни) эффективнее, демократичнее, гуманистичнее закрытых. Оставим пока в стороне доказательность аргументов Поппера (хотя их, конечно же, можно и нужно оспаривать) и обратим внимание на его методологию: наш суперлиберал по сути стремится доказать (1) познаваемость исторического развития и (2) наличие прогресса (ибо иначе в чем превосходство открытого общества перед закрытым?), т.е. использует. марксистский подход к исследованию истории313.
Более того, став идеологией истеблишмента «первого мира» (прежде всего США), идеи открытого общества опять же превратились в материальную силу - силу вооруженных «акций», направленных на привнесение (при помощи ковровых бомбардировок, напалма, «особо точного оружия», государственных переворотов и других «либеральных» методов) принципов открытого общества во Вьетнам, Никарагуа, Чили, Югославию.
Нам менее всего сейчас хочется сводить дело к осуждению «либерализма крылатых ракет». В данном случае перед нами стоит другая задача: показать, что либерализм de facto стремится познать законы истории, доказать правомерность именно своих представлений об этих законах и, более того, активно воздействовать на исторические процессы, исходя из этих своих представлений (а прежде всего исходя из интересов социальных сил, всячески пестующих и насаждающих либеральные представления).
Пример № 3. Не менее известная в 1990-е годы (хотя ныне уже вышедшая из моды) книга Ф. Фукуямы «Конец истории» вообще вернула нас к гегелевской методологии философии истории (а идея свободы как познанной необходимости восходит именно к Гегелю, хотя великий немецкий диалектик трактовал эту категорию много сложнее314; причем позаимствована оказалась не диалектика, а конъюнктурный вывод Гегеля о том, что история может достичь конца, придя к некоему идеальному государственному устройству: каждому ученому, даже великому, иногда хочется польстить государю). Фрэнсис Фукуяма именно в этом решил последовать примеру своего учителя, «закрыв» открытое общество в его социовременном измерении, путем. обнаружения нового абсолютного идеала - неолиберальной модели, базирующейся на власти ТНК, НАТО и других «сил освобождения» (не будем забывать, что «либерти» означает «свобода»). Так «познание законов истории» (вывод о крахе коммунизма) опять было использовано для (1) понимания окружающей действительности и (2) выработки нового геоэконо-мического и геополитического курса «большой семерки»315.
Пример № 4. Широко известный в России бестселлер Дж. Сороса «Кризис глобального капитализма» (NB! Чего стоит одно название, выдержанное в ортодоксально-марксистском духе!), написанный автором после того, как он «прозрел» (потеряв, говорят, 2 млрд. долларов в России в августе 1998 г.) и понял суть власти глобального капитала, свидетельствует вновь о том, что претендующие на роль мыслителей «капитаны большого бизнеса» стремятся познавать закономерности истории и делать отсюда определенные практические выводы. Сам Сорос «вдруг». открыл велосипед, обнаружив, что «открытое общество» и прежде всего «свободный» рынок при неконтролируемом развитии несут в самих себе мощные угрозы Человеку и обществу.