Но довольно примеров. Нам важно было лишь проиллюстрировать выдвинутый в начале текста тезис: познание закономерностей истории и возможность сознательно действовать в соответствии с этими законами есть феномен практики не только обвиняемых в активизме левых, но и провозглашающих стратегию «невмешательства» правых. Вообще активное стремление познать объективный процесс и занять активную позицию в принципе характерно для всякого буржуа-предпринимателя, и лишь сталкиваясь с принципиальной неспособностью частного лица (если, конечно, это не гигантские ТНК) сознательно воздействовать на конъюнктуру рынка, сей активный субъект и его идеолог проникаются гносеологическим пессимизмом (да и как им не проникнуться, когда даже «великий» оптимизм Фукуямы, которому поверило едва ли не 90 % интеллигенции, продержался всего лишь несколько лет, сменившись хантингтонским пессимизмом, мощно подкрепленным практикой НАТОвских «полицейских операций»).
Итак, свобода есть возможность действовать в соответствии с познанной необходимостью; ответ на великий вопрос найден?
Отнюдь. Мы всего лишь сделали еще один шаг на пути понимания этой загадки и вместе с тем «сверхзадачи» всемирной истории. Прежде всего здесь требуется ряд существенных уточнений и дополнений.
Первое. Историческая необходимость всегда диалектически связана со случайностью. Ход истории закономерен лишь в конечном счете, а непосредственный процесс развертывания социальной жизни во времени и пространстве многообразен и во многом случаен.
Более того, рост этого многообразия и вариаций становится одной из предпосылок свободы как выбора. И это касается как индивида, так и целых социумов. К большим рубежам исторических изменений (например, победе рынка и капитала как универсальных форм экономической организации индустриального производства) различные социумы идут разным путем. Для «тока истории»характерно многообразие русел; по некоторым из них социальное время несется как стремительный горный поток, по другим - лениво катится подобно равнинной реке, а третьи ведут в болото застоя.
Именно это многообразие случайных исторических процессов создает объективную возможность (но именно и только возможность!) свободного выбора. Здесь возникает феномен, который мы, перефразируя Д. Лукача316, назвали бы «диалектикой обратимости»: История (как социальный прогресс, но не как сцепление событий) оказывается обратима (и с этой точки зрения она знает сослагательное наклонение). Человек как родовое социально-творческое существо (в конкретных обществах эту нашу - «общечеловеческую» - роль могут выполнять различные социальные силы) обладает (в рамках некоторых объективных ограничений) возможностью (i) выбора путей исторического развития и (2) «изменения» истории, предотвращения (и, в некотором смысле - исправления) исторических ошибок и преступлений. Прежде всего это касается социальных «мутаций» - таких, например, как фашизм (реакционная мутация позднего капитализма), историческая ответственность за предотвращение возникновения которого лежит на всех нас, или сталинистские мутации движения к социализму (мы их отнюдь не отождествляем с фашизмом), ответственность за предотвращение которых лежит на всех социальных революционерах.
Что же превращает эту возможность в действительность? Для ответа на этот вопрос нам следует сделать новый шаг в познании свободы. А посему второе дополнение сделанного выше вывода: социальное освобождение предполагает наличие социального субъекта, способного сознательно воздействовать на случайные исторические процессы.
Исходя из вышесказанного (а мы всего лишь развернули основные тезисы марксизма - прежде всего таких ученых как В.И. Ленин и А. Грамши, проделавших интереснейшие исследования социально-исторического субъекта) это должен быть, во-первых, субъект, способный изменять случайное течение исторических событий. Если мы представим себе стихийный ток истории как некий инерционный процесс (ту же реку), то исторический субъект должен обладать социальной энергией, достаточной для преодоления этой исторической инерции (в нашем примере с рекой - энергией, достаточной для того, чтобы спрямить русло, сделать обводной канал или воздвигнуть плотину в случае «наводнения» и т.п.).
Какие именно способы аккумуляции социальной энергии, оказывающей воздействие на исторические процессы, знает человечество?
Элементарный опыт подскажет два из них: власть (сила, государство) и деньги (в современных условиях - капитал). Но оба эти феномена есть не что иное, как отчужденные формы общественного человеческого труда: и деньги (капитал), и власть (прежде всего способность к осуществлению насильственных действий) есть всеобщий человеческий труд в той или иной (деньги, капитал - современной, предельно гибкой и универсальной, власть - ограниченной, бюрократически-неповоротливой, пришедшей из добуржуазных эпох) отчужденной форме. И именно в силу отчужденной сущности эти формы социальной энергии (1) всегда раздроблены между частными лицами, не поддаются концентрации в общественном масштабе317 и (2) годятся исключительно для видоизменения все той же самой системы отношений отчуждения, которой они порождены. Разрушение порождающей их системы отчуждения приведет к исчезновению заложенной в деньгах, насилии социальной энергии318.
Следовательно, такие формы социальной энергии как деньги (капитал) и власть (государство), равно как и любые другие отчужденные формы, не годятся для осуществления исторических изменений, направленных на преодоление отчуждения, на освобождение Человека. Для решения этой великой задачи требуются иные, неотчужденные формы социальной организации деятельности людей в столь значительных масштабах, сколь значительны предполагаемые исторические изменения. Именно такой формой и является, как будет показано ниже, ассоциированное социальное творчество.
К числу таких действий, способных если не творить историю, то существенно влиять на нее, относится и индивидуальная (с этим связана и выдающаяся роль ряда личностей в истории) творческая деятельность - всеобщий труд, «энергия» которого пропорциональна креативному потенциалу творца и подчас соизмерима с трудом тысяч и сотен тысяч людей (косвенным подтверждением этого может служить способность отдельных ученых и художников создавать общественное богатство, косвенно измеряемое десятками миллионов долларов - стоимостью, создаваемой трудом сотен тысяч работников третьего мира).
Во-вторых, субъект исторического действия должен не только обладать достаточно мощной социальной энергией, но и быть сознательно действующим субъектом - субъектом, способным (1) познать (в меру развития общественной практики, в том числе - культуры данного социума) исторические процессы, выделив исторически случайные и закономерные, и (2) организовать свою практическую деятельность в соответствии с научно выработанными целями, обеспечивая (3) постоянную «обратную связь» - коррекцию целей и методов деятельности по мере обогащения практического опыта.
Творение истории таким субъектом, прогрессивными социальными силами (они различны для различных исторических этапов; для классического капитализма, скажем, это был прежде всего индустриальный пролетариат) превращает познание закономерностей исторического развития в общественную практику (причем практику деятельностнопреобразовательную319). Это происходит в той мере, в какой, во-первых, результаты познания адекватны действительным объективным историческим закономерностям и, во-вторых, прогрессивные социальные силы, как мы отметили выше, способны освоить (в единстве названных выше слагаемых - понимания, организации на этой основе действий, обеспечения «обратной связи») данные «идеи».
В этом, кстати, одно из теоретических оснований известного марксистского тезиса о том, что теории становятся материальной силой, когда они овладевают массами. Нам хотелось бы, однако, акцентировать и обратную связь: идеи перестают быть материальной силой, когда массы (точнее было бы сказать - прогрессивные социальные силы) в них разочаровываются. Последнее также происходит тогда, когда либо сами «идеи» не дают ответа на объективные проблемы прогресса, либо «массы» оказываются в такой мере отчуждены от социального творчества (в том числе в силу омещанивания в застойных социумах), что не способны «услышать» эти идеи: конформизм затыкает им социальные «уши» ватой пропаганды, массовой культуры и т.п.
Возвращаясь к проблеме сознательно действующего исторического субъекта, отметим, что выделенные выше его черты позволяют проложить дорогу и к решению проблемы ограничения «гносеологической гордыни» и активизма субъекта сознательного исторического действия1. Мера доверия знанию и мера активности действия исторического субъекта должны количественно и качественно находиться в пределах, задаваемых реальными возможностями, достижениями практики -таков абстрактно-философский ответ.
Последнее означает, что свободным будет лишь то социально-преобразовательное историческое действие, мера воздействия которого на общественную жизнь пропорциональна мере (i) подтверждаемого предшествующей практикой культурного (научного, художественного, образовательного) проникновения в тайны истории, познания ее закономерностей, (2) освоения субъектом исторического действия этой культуры как его практически-деятельностной культуры и (3) способности к осуществлению общественно-преобразовательных действий в неотчужденных формах (энергии ассоциированного социального творчества).
^ !9б0-!970-х годов (кроме называвшихся выше имен особо подчеркнем работы В. Келле и М. Ковальзона, Г. Багатурии и др.). Однако наиболее шумную известность это понятие получило в связи с публикациями в югославском журнале «Праксис» (практика). Не разделяя многие тезисы ведущих авторов этого журнала (в частности, идей рыночного социализма), не можем не отметить, что дискуссии в нем стали важной частью развития марксистской теории ХХ века, особенно по проблеме «практики».