Тем самым главной проблемой социального освобождения оказывается уже отмеченная выше проблема свободы для трудящихся здесь и сейчас - в мире, где они заняты преимущественно репродуктивным трудом. Как мы показали выше, эта проблема решается через формирование таких общественных условий, в которых основная масса трудящихся (а в современныхусловиях это прежде всего класс наемных работников) окажется (i) пропитана энергией социального протеста; (2) «возвышена» до включения в мир культуры и (3) интегрирована на основе диалога с субъектами творческой деятельности.
Такой системой общественных отношений (что тоже уже было показано нами выше) является прежде всего ассоциированное социальное творчество. Оно становится господствующей общественной формой только в условиях «царства свободы»2, да и там первоначально происходит
^ Булавка Л.А. Ренессанс и Советская культура // Вопросы философии. 2006. № i2. С. 35-5i.)
: Эта задача была прекрасно известна всем великим революционерам, начиная с В. Ульянова-Ленина. Как она решалась на практике, почему именно так (мучительно противоречиво) - на эти вопросы, на наш взгляд, отчасти отвечает предложенная А.В. Бузгалиным теория мутантного социализма.
2 В классическом марксизме понятие «царство свободы» было тождественно понятию «коммунизм», с чем авторы солидаризируются в полной мере. ^
лишь формальное (касающееся лишь социальной формы - соединения в добровольные открытые ассоциации с целью совместного присвоения общественного богатства) освобождение по преимуществу содержательно нетворческого труда. Ростки такого освобождения - подлинный энтузиазм «комсомольцев-добровольцев» в тяжелейших условиях, киркой и лопатой создававших не только новые города, заводы, школы, но и новые общественные отношения, ценности, мотивы деятельности, т.е. нового Человека, - нам хорошо известны (как известно и их чудовищнопротиворечивое сосуществование - борьба со сталинщиной).
В этой связи не можем не подчеркнуть еще раз, что даже такое, формальное освобождение труда (начинающееся с простейших функций учета и контроля и т.п.) способно в массах рождать потребность в освоении культуры и, в частности, образовании1 (примером чему, при всех противоречиях того периода, может служить культурная революция в СССР, редкостная по широте и силе массовая тяга низов к культуре, знаниям, самодеятельному творчеству везде - в искусстве и спорте, открытии новых земель и конструировании новых машин, педагогике и науке.).
В то же время в реальных условиях генезиса «царства свободы» и сохранения «пережитков» отчуждения в новом обществе принципиально значимой окажется развитие в массовых масштабах деятельности по социальной реабилитации изуродованных отчуждением граждан (от потерявшей - или не нашедшей - смысл жизни молодежи до бомжей, наркоманов). Это будет деятельность «социальных садовников», «социальных врачей», «социальных учителей» (на Западе некоторым аналогом этих видов деятельности является «социальная работа»). Задача этих лиц и их ассоциаций - выращивание новых социальных качеств человека и форм общественной жизни, лечение социальных болезней, воспитание и образование взрослых и т.п. Решаться эти задачи могут и должны на всех уровнях - от отдельной личности и микроколлектива (дворовой компании, например) до общества в целом, и в диалоге, совместной деятельности «учителей» и «учеников». Только по-
^ Однако, поскольку понятие «коммунизм» ныне, как правило, ассоциируется со сталинской системой, мы предпочли использовать в тексте его эквивалент, тем более что понятие «царство свободы» более созвучно основной проблеме данного текста. Что же касается «социализма», то мы обосновали в серии своих работ его понимание как процесса трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» (коммунизм).
i Как было показано выше, в этом взрывном возвышении низов к культуре и образованию - ключ к размыканию замкнутого круга глобальной капиталистической системы эпохи «революции знаний», где бедные [почти] всегда необразованны и не хотят учиться (т.е. «сами виноваты» в своей бедноте), а богатые потому и богаты, что образованы и хотят учиться и учить своих детей.
стоянный совместный диалог и работа тех, кто порабощен отчуждением - потерял смысл жизни или должен оставить любимую работу (а структурные перестройки есть правило постиндустриального общества, и смена профессий будет правилом и для будущего «царства свободы»), оказался «на дне» или еще не нашел призвания. - и тех, кто помогает им, может стать и становится условием постепенного рассасывания социального «болота».
Естественно, что в условиях глобальной гегемонии капитала такая деятельность может осуществляться как исключение и давать лишь крайне ограниченные результаты, оставаясь попыткой частичного, паллиативного смягчения глубинных противоречий. Но вусловиях генезиса «царства свободы» социальная реабилитация должна будет стать (наряду с другими массовыми творческими профессиями) одной
•J с V V "Ч -ч
из основных, если не основной, сферой массовой деятельности «рядовых» творцов: тех, кто (быть может даже не обладая высокими профессиональными знаниями) достаточно открыт для людей и готов помочь им, кто талантлив своей способностью к общению, к совместной деятельности, со-творчеству. И здесь опыт коммун типа макаренковской для нас будет более важен, чем все новейшие западные теории управления ТНК.
В рамках же «царства необходимости» единственно доступными для всех «рядовых» трудящихся формами социального творчества являются социальные реформы и революции. Причем для нас особое значение имеют именно революции, неслучайно названные «локомотивами истории» и «праздником угнетенных»350, ибо в эти относительно краткие периоды предельно обнажается весь комплекс названных выше проблем. Кстати, именно через реформы и революции, посредством них, в них любой член «глобального человейника» уже сегодня и сейчас, в любой точке планеты Земля может возвыситься до личностного включения в процесс освобождения человечества и тем самыим позитивного самоосвобождения.
При этом реформы будут общедоступным паллиативом, переходной формой отчуждения/освобождения, тогда как социальная революция есть общедоступный мир (пространство и время) позитивной свободы в рамках «царства необходимости»).
Социальная революция как качественный перелом, смена качественно различных систем отчуждения (способов производства), а уж тем более как грядущее начало перехода из «царства необходимости» в «царство свободы», знаменуется рядом особо важных для нас характеристик процесса социального освобождения.
Революция как праздник: диалектика созидания и разрушения
Начнем с очевидного: революция ломает старую систему институтов отчуждения и (вплоть до победы нового способа производства) знаменуется кратковременным торжеством отношений непосредственного социального творчества истории, новых общественных отношений самими массами1 и в этом смысле - кратковременным торжеством «царства свободы» (обратная связь здесь состоит в том, что «царство свободы» как снятие отчужденных детерминант жизни человека есть перманентная революция). В момент революции (а она может длиться долгие дни или несущиеся стремглав годы), когда старая система подчинения уже разрушена, а новая еще не возникла, и рождается тот самый «праздник угнетенных», когда вы, кажется, можете своими руками изменять мир как захотите («опьянение свободой»).
^ развиваемых ниже, были нами сформулированы не только в совместных диалогах и диалогах с нашими постоянными товарищами по научной работе (прежде всего Л. Булавка), но и более 10 лет назад в совместной работе с тогда еще студентом МГУ А. Олейником, чья курсовая работа по проблемам социальной революции была пусть и сырым, но многообещающим критическим марксистским исследованием. К сожалению, в дальнейшем, увлекшись институционализмом, он оставил эту тему.
1 Весьма примечательным выглядит в этой связи тот факт, что Максим Горький, в целом жестко-критически отнесшийся к большевикам в 1917-1918 годах, в то же время писал в своих знаменитых «Несвоевременных мыслях»
о прометеевском начале революции, развивающей в массах социальное творчество.
Пока длится революция - этот «праздник» угнетенных, - объективные детерминанты, «ограничители» (в том числе новые производственные отношения, социально-политические институты и т.п.) уже или еще не действуют. Революции снимают (пусть на время - время революции) власть денег, бюрократии, классовое и сословное неравенство, даже разделение труда (в революции рабочий равен профессору, а иногда и ведет его за собой).
В этом смысле революции есть высвобождение в широчайшем пространстве и времени потенциала иной (неотчужденной - нерыночной, неиерархичной) жизни (М. Бахтин его связывал с феноменом карнавала). Но если карнавал - это игра, имитация временного снятия рамок, то революция - это подлинный праздник, «всеобщее празднество» (именно так, например, характеризовалась современниками Парижская коммуна).
Как период снятых внешних детерминант и предельно раскрепощенного социального творчества революции становятся полем широчайших и глубочайших достижений в области самоорганизации и сотворения новых общественных форм. В эти короткие, но предельно насыщенные периоды сами граждане рождают на основе инициативы снизу столько новых общественных отношений, сколько эволюционные периоды не приносят за десятилетия.
Это становится и причиной, и следствием невиданного в иное время всплеска реализованных (реализуемых) человеческих талантов, скрытых среди представителей самых разных социальных слоев и профессий. Именно в революциях поручики и шестнадцатилетние мальчишки становятся великими полководцами, рабочие - общественными деятелями мирового масштаба, и даже в таких сферах, как разведка и контрразведка недавние гимназисты и инженеры, слесари и врачи оказываются способны сделать то, что не по плечу профессионалам.