На эти вопросы, скорее всего, у большинства читателей ответ будет однозначным. Критерии прогресса, закамуфлированные под критерии «цивилизованности» в экономическо-политической сфере, как правило, признаются.
Но не в сфере обыденной жизни, семьи, религии и культуры.
Между тем они есть и там. И по большому счету эти критерии прогресса едины для всех сфер человеческого бытия: мера снятия социального отчуждения и эмансипации человека определяет меру прогрессивности того или иного сообщества и поступков человека. Нравственное измерение разотчуждения позволяет судить о мере добра, эстетическое -красоты.
Это жесткое утверждение, но именно оно позволяет сделать шаг «по ту сторону» социокультурного безразличия.
Здесь мы могли бы поставить точку, ибо главное сказано.
И это главное состоит в том, что человеку нужны достаточно четкие критерии прогресса, а значит - добра и зла, красоты и безобразия, истины и лжи. Нужны везде: в быту, в политике, в семейных отношениях, в любви и ненависти, в дружбе и вражде. В культуре и в науке. У станка и в супермаркете. В театре и у телевизора.
И если мы, интеллигентные и просвещенные люди, отказываемся от определенности, ее привносят в наше сознание национализм и расизм.
Да, безусловно, у этих зол нашего мира есть экономические, социальные, политические корни. Но мы сейчас о другом: о нашей - интеллигенции - ответственности за их распространение. Задумаемся: едва ли не главное, чем привлекательны национализм и расизм - это наличие в них простоты и определенности. Ложных, но четких критериев, позволяющих судить о добре и зле, красоте и безобразии, о том, кто прав, а кто нет, кто друг, а кто враг. Националистические, расистские критерии лживы и примитивны, но они есть, и они неслучайны. Интеллигентский же плюю-рализм, отказываясь от критериев прогресса, выплескивает с грязной водой примитивизма и ребенка определенности.
Существенно: этот отказ от всяческой критериальности видимостен: за ним скрывается жесткое деление на «своих» (правильно отказывающихся от определенности и не забывающих получать за это вполне определенный гонорар) и «чужих» (отказывающихся от гонорара, но не от борьбы с социальным отчуждением). Между тем «простой» человек всем опытом своей жизни убеждается (убеждается практически!), что всякий раз, когда тебе надо совершать поступок и отвечать (как минимум перед самим собой) за его результаты - всякий раз в этом случае ты сам должен определиться: добро ты делаешь или зло. Добро или зло несет твое действие (в большинстве случаев - осознанное, мы же все-таки пока еще люди, а не скоты) другу, возлюбленному, ребенку, старику, соседям, согражданам, стране, ее культуре, миру, истории.
Да-да, именно так: «простой» рабочий и учитель, служащий конторы и нянечка в больнице - все мы, совершая поступок (или отказываясь от его совершения), так или иначе, соизмеряем это [не]деяние с некоторыми критериями, затрагивающими не только ближних, но и «дальних». Пусть не всегда до конца осознанно, компетентно, пусть на кухне или сидя с приятелем у телевизора, но мы думаем о «больших нарративах». Мы все - и дворники, и профессора, - думаем о том, прав или нет политик, отправляющий наших парней на очередную «локальную» войну во имя демократии или национальной целостности, враги ли нам требующие равноправия мигранты, красива ли сделанная на соседней площади клумба и должен ли наш ребенок учиться вместе с бесцветными ребятишками, не уважающими старших и не имеющими столь глубокие и прочные историко-культурные корни, как мы - сыны и дочери народа NN.
И именно потому, что мы, так или иначе, но всегда думаем об этом, именно потому, что мы должны и можем совершать осмысленные поступки, нам претит якобы плюралистичный, а на деле - безразличный взгляд многих представителей «элитной» интеллигенции на проблемы каждодневного бытия и культуры. Нам каждодневно нужны критерии добра и зла, красоты и безобразия, истины и лжи. Иначе мы не сможем воспитывать детей и уважать стариков, дружить и любить, помогать товарищам и бороться с врагами. Мы не сможем совершать поступки. Мы не сможем отвечать за них.
«Интеллектуал» же как раз этой определенности и не хочет - он не хочет совершать интеллектуальный поступок, беря на себя ответственность за истинность или ложность предлагаемого им решения социальной проблемы; за то, красоту или безобразие, добро или зло разбудит в душе человека его музыка или картина. Он хочет уйти от ответственности перед Человеком.
Но при этом (и это только по видимости парадокс) он жаждет признания рынка. Единственный критерий «истины», «добра» и «красоты», который он признает - деньги, которые ему заплатят. По большому счету все равно за что: за «деконструкцию» или за проповедь неприкосновенности частной собственности, за тезис о «конце истории» или за теорию «клэша цивилизаций». А можно еще продавать эпатажные р-р-радикально-левые идеи: если они достаточно «круты», тотальный рынок и из них сделает ходкий товар, превратив в симулякр борьбы за социальное освобождение.
Так в повестку дня снова встает проблема социофилософского определения понятий отчуждения и освобождения, Человека и его деятельности, прогресса и его критериев. Причем не только в политике, но и в культуре, семейной жизни, быту.
Да-да, социальный философ, ответственно и определенно для себя занимающий позицию служения истине и добру, может и должен говорить человеку, что с его точки прогрессивно, а что нет и почему.
Вы спросите: а кто и что дает вам право судить об истине и лжи, добре и зле, красоте и безобразии?
А кто и что дает право врачу решать, ампутировать или лечить пораженную гангреной ногу? Судье выносить оправдательный или обвинительный приговор? Учителю ставить высокую или низкую оценку? Политику отстаивать свою правоту в парламенте или на баррикаде?
Солдату - убивать? Человеку на оккупированной врагом территории -продаваться противнику или идти в сопротивление?
Во всех этих случаях каждый человек должен совершить поступок (в данном случае мы всего лишь опираемся на разработки Михаила Бахтина), сам отвечая перед обществом и историей, своими близкими и - главное - перед самим собой, за его правомерность и прогрессивность. И основанием для этого поступка становится культура, знания, идеология Человека - сознательно действующего существа.
Почему мы беремся столь определенно делать такой вывод? Потому что мы сами, будучи, возможно, пигмеями, опираемся на плечи гигантов: на наследие Маркса и Грамши, на деятельностный подход советской школы критического марксизма (Ильенков, Леонтьев, Выготский), на философию поступка Бахтина. Эти полемические заметки - не место для развертывания этих теорий, да они и без нас хорошо известны образованному читателю. Здесь уместна только одна оговорка: отсылая к авторитетам, мы не снимаем ответственности с себя. Ответственности за адекватность распредмечивания их наследия, за правомерность его применения именно к данной теме.
А теперь вернемся к мультикультурализму и попутно ответим на, по-видимому, уже не раз возникавшее у иного читателя желание обвинить нас в идейном тоталитаризме, попрании индивидуальной свободы и сталинистском подходе к культуре.
Маркс, Бахтин
и культурная ответственность интеллигента
как условие социального освобождения:
проблема диалога
Начнем с неожиданного для таких «обвинителей» (но логичного с точки зрения заявленного выше методологического подхода) обращения к другой, не менее важной, чем рассмотренная выше деятельностноопределенная философия поступка и ответственности, стороне проблеме - теме диалога. Дело в том, что наши критики действительно имеют немалые основания подозревать нас в сталинизме: у последнего в ряде случаев прослеживаются сходные основания, которые в конечном счете и привели к тому, что иной раз верховным судеей в вопросах искусства и науки становилось Политбюро ЦК КПСС, а проблемы развода выносились на партком. (В скобках заметим: адепты СССР нам скажут, что это бывало далеко не всегда и что критерии рынка и выгоды тоже не лучшие советчики в вопросах культуры и любви, и будут правы» но зачем же одно зло - власть денег - заменять на другое - власть бюрократии?)
Каково же решение названной дилеммы? Какуйти от методологического безразличия, но не впасть в ересь теоретического, а то и идеологического диктата?
Принципиальное решение этой проблемы давно известно, но ныне почти забыто. Как мы уже писали выше, в 60-е годы прошлого века и на Западе, и в СССР произошло «открытие» в принципе и ранее известных работ К. Маркса (экономико-философские и экономические рукописи 1844 и 1857-I859 гг.), Д. Лукача (тексты о родовой сущности Человека) и М. Бахтина («Проблемы поэтики Достоевского» и др.), в которых, помимо прочего, много внимания было уделено проблемам отчуждения, творчества и диалога. Именно тогда сформировалась целая плеяда исследователей (в СССР -Э. Ильенков, Г. Батищев, В. Библер и др.), которые показали, что отчуждение есть подчинение человека вне него стоящим общественным силам (разделению труда, рабству, деньгам, капиталу, государству, религии), а творчество есть всегда со-творчество, диалог (и даже поли-лог) особенных субъектов особенной деятельности, субъект-субъектное отношение.
Эти, прямо скажем, непростые философские изыскания и стали основой для наших очень жестких выводов, одна часть которых уже была сформулирована выше, а другая будет сформулирована сейчас. Это вывод о том, что снятие отчуждения, продвижение по пути прогресса всякий раз есть не что иное, как диалог творчески-деятельностных субъектов.
Здесь важны все нюансы.
Диалог - это со-творение, спор, соревнование равноправных субъектов. В диалоге нет готового, заранее заданного результата; нет тех, кто прав и кто не прав, кто заранее знает, что истинно, а что нет, что красиво, а что безобразно, что есть добро, а что есть зло.
Но эта неопределенность снимается в процессе деятельности, у которой есть результат и он определенен, и именно ему общественная историческая практика говорит, истинен ли он, прекрасен ли он, добр ли он. Сказав это, практика всегда открывает тем самым дорогу к новой [само]критике, к новому диалогу-творчеству.