В этот диалог, в процесс со-творчества вступают именно субъекты -свободные, снимающие с себя в этом творческом процессе узы отчуждения люди, которые в своих действиях исходят из всего мирового культурного опыта (практики), так или иначе снятого в их личностном потенциале.
Что означает вся эта философская премудрость для нас с вами, для нашей повседневной жизни? Какое это все имеет отношение к мульти-культурализму, мигрантам, хиджабу и национализму?
Прямое. Только рождаемая мировой культурой и социальным, творчеством (разотчуждением) практика дает Человеку критерии Истины, Красоты и Добра357.
Уточним: мировой культурой - значит бесконечным, открытым в пространстве и времени со-творчеством учёных и художников, «простых» учителей и инженеров; социальным творчеством (разотчуждением)-значит опытом мировых реформ и революций; практика - значит общественная деятельность=отношение; Человеку - значит каждому из нас с вами в той мере, в какой мы включены в эту общественную практику.
Только такой Человек становится сопричастен к творению и распредмечиванию Культуры, а значит - истины, добра и красоты, и рождается эта сопричастность только в культурном и социально-творческом диалоге.
На практике это означает, что, во-первых, человек, изучивший работы Дарвина, Вернадского и их последователей, может доказать, что Солнце, Земля, ее био- и ноосферы не есть творение господа. Что такой человек будет выступать против религиозной пропаганды, за отделение церкви от школы и государства, а вопрос веры или не веры в бога рассматривать как сугубо личное дело каждого, при этом, однако, имея вполне определенную позицию и доказывая, что религия есть форма отчужденного общественного сознания и подчинения человека, и что снятие (не запрет!) религии есть вектор прогресса. Такая позиция будет сугубо отлична от плююралистично-безразличного отношения к тому, учат ли детей в школе закону божьему или нет.
Принципиально важно: такой человек будет именно доказывать, и именно в диалоге, что бога нет, а не принуждать при помощи парткома не верить в бога или при помощи неписанных законов госаппарата верить в того бога, в какого положено верить высшим политическим лицам в данной стране (последнее - проблема не только исламских стран или современной России: попробуйте в США получить высшую государственную должность, публично декларируя, что вы атеист!).
Что, во-вторых, личность, выросшая на поэмах Низами и Пушкина, знает и чувствует, что женщина может и должна быть не только формально равноправна с мужчиной, но и свободна от рабства традиций и носить то, что красиво, а не то, что предписано той или иной системой религиозных догм или дресс-кодом фирмы. Такой человек будет активно, всем своим талантом любящего человека, художника, поэта убеждать, что хиджаб и паранджа - продукт исторических религиозных традиций, закреплявших порабощение женщины, ее статус собственности мужа, что как элемент культуры они хороши разве что в случае костюмированной стилизации (наподобие русского сарафана, придуманного для вечно беременных крестьянок средневековой Руси). Он выступит против запрета носить хиджаб. Но он будет неустанно объяснять, что любой платок любая женщина может одевать или не одевать в зависимости от своих желаний, но обязательное ношение хиджаба для женщины-мусульманки - это не атрибут «восточной цивилизации» и не альтернатива «западной цивилизации», а символ религиозного и бытового закрепощения, часть реакционной средневековой традиции.
Точно так же он будет бороться с рыночным тоталитаризмом моды (но не с новыми веяниями в искусстве одежды) и формально нонконформистскими уродствами субкультур. Не с «западным стилем», а с бескультурьем, даже антикультурностью, ибо большая часть «дресс-кодов» панков, готов и К° есть такое же свидетельство культурного отчуждения, как и хиджаб.
Другое дело, что эта борьба должна идти не при помощи бюрократических запретов или рыночно-маркетингового манипулирования, а через развитие художественного вкуса, через распространение красоты, через создание пространства, где каждый будет действительно свободно и самостоятельно, включаясь в диалог с мировой историей и культурой костюма, а не под давлением религиозных догм (или рекламы, или стандарта субкультурной среды) выбирать себе стиль одежды.
Он будет последовательно и активно отстаивать свою позицию в вопросах искусства, не запрещая то, что лежит «по ту сторону» красоты, но и не уходя от общественных споров о том, что принадлежит, а что нет, к миру культуры.
Позволим себе в этой связи некоторое отступление.
Искусство - это едва ли не самая тонкая и труднее всего поддающаяся теоретическому рассмотрению сфера творчества. Но не недоступная для научного исследования. Ученый способен превращать образы в категории (Л.А. Булавка), хотя делать это едва ли не сложнее, чем открывать законы мироздания. И в той мере, в какой это возможно, мы можем утверждать, что искусство - это выражение (i) отношения (2) субъекта к (3) реальности. В этом, в частности, его отличие и от науки (которая призвана отражать объективные законы реальности ее в-себе и для-себя-бы-тии) и от не-искусства или, что в данном случае точнее, не-художествен-ного не-творчества.
Претензия ученого и общественного деятеля на то, что он может провести границу между искусством и его не-бытием опять же, мы уверены, будет встречена в штыки большинством наших коллег, особенно -зарубежных постмодернистов.
Однако.
Первый аспект - художественное творчество как отношение - есть по сути не что иное, как перефразировка известного тезиса о небезраз-личии подлинного искусства (искусства как художественного творчества, а не как сферы производства артефактов-симулякров) к злу, безобразию и лжи - с одной стороны, Добру, Красоте и Истине - с другой. Тем самым подлинное искусство художественными методами выражает отношение художника, его приятие и воспевание того, что содействует научному, эстетическому, нравственному обогащению человека, и художественную критику того, что ведет человека в мир мороков, безобразия, аморальности.
Второй аспект - субъектность бытия художника (Л.А. Булавка) -предполагает нечто еще более определенное: наличие некоторой позиции творца произведений искусства, его способность и готовность принять на себя ответственность за то, какой импульс - гуманизма или отчуждения, творчества или равнодушия - несет он зрителю, читателю, слушателю.
Третий аспект - художественное отображение реальности во всем многообразии ее бытия: Природы, Человека, его отношений и деятельности, предметов культуры (в т.ч. материальной). Именно реальности, а не симулякров и превратных форм как псевдореальности. Последнее, правда, позволяет методами искусства показать, что симулякр не есть реальность, есть а-эстетический феномен, несущий по большому счету ложь (простейший пример - слоганы в стиле «Все будет кока-кола!»).
Все сказанное, безусловно, вызов. Вызов постмодернистской эстетике, гламуру и уверенности «элитарной» художественной интеллигенции в том, что она, с одной стороны, есть пуп мира, а с другой - не несет никакой этической и эстетической (как минимум) ответственности за то, что она «творит». Наша позиция есть альтернатива этому бытию и жесткое утверждение, что художник, который не несет миру Красоты, Истины и Добра (в любой форме - от рождающей сугубо эстетический катарсис античной статуи до вызывающей сугубо общественную ненависть к фашизму Девятой симфонии Шостаковича) не есть творец. Он всего лишь производитель «художественных» симулякров, являющийся либо марионеткой платежеспособного спроса и корпоративного манипулирования (большая часть «креативного бизнеса»), либо арт-аутистом.
Завершая наше отступление подчеркнем: сказанное имеет прямое отношение и к другим сферам человеческого бытия. Определенность позиции означает, что человек, берущий на себя ответственность различать прогресс и регресс, не побоится сказать, что физиологическое вле-че ние к представителям своего пола есть биологическое исключение и потому его не следует пропагандировать как норму, а уж тем более навязывать как некий отличительный признак гламурной «продвинутости». Его нельзя запрещать, но можно и должно оставлять в рамках физиологически обусловленного исключения, к которому можно и должно относиться как к той или иной особенности организма некоторых людей.
Что, в-третьих, гражданин, впитавший в себя опыт крестьянских восстаний Германии и России, Китая и Индии; буржуазных революций Нидерландов и Северной Америки; социальных реформ европейских и латиноамериканских левых партий и правительств; социалистических революций в России, Германии, Венгрии, Китае, Кубе; великих достижений и трагических противоречий СССР - такой гражданин будет сознательно и последовательно выступать за снятие экономических, социальных и политических форм отчуждения, ведя диалог со своими товарищами и политический спор со своими идейными оппонентами, находясь в непрерывном процессе поиска новых решений, критично относясь к себе и своим товарищам, к прошлому и настоящему. Он будет знать, что идеи и политические поступки могут быть более или менее прогрессивными, и что кроме того есть идейное и политическое мракобесие (такое, как, например, фашизм), борьба с которым должна быть бескомпромиссной. Он будет доказывать свою правоту, при этом оставаясь открытым к аргументам оппонентов и, главное, новым практикам.
Именно такой - определенной, но не догматической, открытой диалогу, но не безразлично-никакой - может (и на наш взгляд должна) быть позиция интеллигентного человека. Такой может (и на наш взгляд должна) быть позиция левых общественных организаций и движений.
Все это позволяет определить и нашу позицию по социокультурным аспектам бытия иммигрантов в странах «центра» и «миссионеров» (назовем так граждан «золотого миллиарда») в странах «периферии». На наш взгляд, вопрос в данном случае не в том, что хиджаб или специфика поведения первых в Париже не соответствует цивилизационным стандартам французов, а полуголые татуированные тела европейских или североамериканских туристов - нормам ислама. Вопросы в другом: