Естественной реакцией большинства «традиционалистских» марксистских теоретиков (особенно в СССР и затем в странах СНГ) на произошедшие в ХХ веке теоретические сдвиги стала критика акцента на глобальной гуманистически-социоэкологической проблематике. Она вновь (как и во времена брежневизма) стала рассматриваться как едва ли не предательство интересов классовой борьбы наемных рабочих и ревизионизм.
В этой критике, заметим, есть и доля правды: проблемное поле трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» не может и не должно полностью вытеснять «традиционных» марксистских вопросов исследования анатомии позднего капитализма, его «заката», сил и путей формирования посткапиталистической общественной системы (социализма) .
Так перед марксизмом нового века встает целая серия задач, среди которых первоочередными, на наш взгляд, являются следующие. Во-первых, реабилитация во всей его полноте вопроса о глобальной трансформации «царства необходимости» в «царство свободы» как генетически-всеобщего основания всех проблем эмансипации Человека, Общества и Природы. Во-вторых, проблемы содержательного исследования природы, противоречий и путей снятия позднего капитализма. В-третьих, соединение этих двух проблемных областей в рамках единой теоретической парадигмы. В-четвертых, конструктивная критика узкого прагматизма и постмодернизма как по большому счету тупиковых методологий. Подчеркнем: единственно возможной позитивной основой для такой критики станет дальнейшее развитие марксистской методологии, превращающееся для левых теоретиков в одну из задач первостепенной важности.
Формационный подход не объясняет «столкновения цивилизаций» и зигзагов современного исторического развития: марксистская социальная философия устарела?
Среди фундаментальных социофилософских идей Маркса едва ли не наибольшей критике подвергался и подвергается формационный подход, который при этом, как правило, строится на «трех китах». Первый «кит» - сталинская «пятичленка» - трактовка всемирной истории как линейной смены пяти общественных формаций (первобытнообщинной, рабовладельческой, феодальной, капиталистической и коммунистической). Второй - утверждение, что развитие производительных сил приводит к смене общественно-экономических формаций, а базис определяет надстройку. Третий - однозначно-классовый подход к анализу любых общественных событий. Все три уже давно показали свою ограниченность и не составляет труда доказать, что они сугубо недостаточны для исследования социальной динамики. Но: они никогда не были характерны для марксизма как такового, если только не принимать за него ряд догматических учебников сталинской поры и изложения основ марксизма в работах наиболее примитивных антимарксистов57.
Парадоксом, однако, является то, что большинство серьезных исследователей, которые вопреки внеисторической методологии позитивизма и постмодернизма все же берутся исследовать качественные изменения в экономической жизни, как правило, так или иначе, используют те или иные из этих упрощенных подходов. Наиболее часто - тезис об определяющем влиянии технологических изменений на экономику и институты58 - тезис сам по себе справедливый, но требующий учета и обратных связей, о которых мы уже упоминали и еще напишем.
Между тем начиная с середины прошлого века и в России, и за рубежом в гуманистической философии истории марксизм сделал ряд важных новых акцентов.
Начнем с того, что для нашего течения характерно переосмысление ортодоксальных представлений о структуре общества (производительные силы, определяющие производственные отношения и базис, определяющий надстройку). Мы в полной мере унаследовали от творческого марксизма ХХ века признание активной роли национальных, политических, социокультурных факторов, в основе своей определяемых «базисом», но оказывающих в те или иные периоды времени решающее воздействие на общественное развитие. Это прежде всего периоды радикальных трансформаций, когда базисная детерминация ослаблена старая система производственных отношений уже разрушена, а новая еще не сложилась. Постсоветская школа критического марксизма добавила к этому анализ причин и последствий возрастания роли этих факторов в период «заката» экономической общественной формации. Последнее, кстати, косвенно отражается в неслучайно возросшей ныне популярности «цивилизационного» подхода: выход на первый план не-базисных различий и конфликтов типичен для периода перехода «по ту сторону» материального производства, происходящего, однако, в превратных формах глобальной гегемонии капитала.
Именно этот процесс, как показано в наших исследованиях, создает видимость «столкновения цивилизаций»:. За этой видимостью скрывается, однако, сущность, которая существенно отлична от видимости. Эта сущность - противоречия субъектов и объектов гегемонии глобального капитала, где первые монополизировали высокие технологии, институты экономического (ТНК, МВФ, ВТО.) и политического (НАТО и т.п.) господства, информационно-образовательные и масс-культурные каналы манипулирования, обрекая вторых (прежде всего беднейшие и относительно самостоятельные страны второго и третьего миров - от Югославии до Ирака, Ирана и т.п., включая в будущем, возможно, Россию) на поиск альтернатив в, по видимости (NB! именно видимости), единственно не монополизированных глобальным капиталом формах общественной жизни - в реакционно-добуржуазных формах фундаменталистских традиций, религии и т.п. Поскольку же господство первых имеет видимость доминирования западной цивилизации, а обособление вторых - борьбы за сохранение «традиционных ценностей» восточной, постольку названные противоречия и получают видимостную окраску столкновения цивилизаций, за что и хватаются стремящиеся не различать сущность и явление исследователи-позитивисты.
В основе обозначенного выше метода решения проблемы «столкновения цивилизаций» лежит давно известное, но многими ныне «забытое» положение о наличии в марксизме принципиально более сложной, нежели сталинская «пятичленка», теории периодизации общественного развития59.
Здесь авторы предложили мультипространственную модель выделения и сравнения социально-экономических систем (о ней подробнее в одном из последующих текстов этой книги). Эта модель предполагает выделение сложной системы взаимосвязанных параметров, определяющих особенности генезиса, развития и «заката» этих систем, а также их трансформаций. Ключевым параметром среди них являются определяющие сущность каждой из систем отношения работника и собственника средств производства. Этот тезис университетской («цаголовской») школы, восходящий к работам Маркса, выделявшего периоды личной и вещной зависимости (отношения внеэкономического принуждения или капиталистической, «экономической» эксплуатации, предполагающей овещнение человеческих отношений), а также свободной индивидуальности.
Еще более важен для нас выделенный выше акцент на процессе перехода от эпохи господства материального производства и отчужденных экономических отношений («царства необходимости») к новому обществу, лежащему «по ту сторону» (К. Маркс) этих отношений («царству свободы»). Этот переход, внешние формы которого фиксируются теориями постиндустриального (информационного и т.п.) общества1, является ключевым пунктом исследования всех современных процессов, так что мы можем сказать: если классический марксизм вырос на базе исследования противоречий, пределов и объективно возможных путей снятия капитализма, то постсоветская школа критического марксизма вырастает на базе исследования противоречий, пределов и объективно возможных путей снятия мира отчуждения в целом («царства необходимости»)2.
Данный подход позволяет раскрыть характерное для «царства необходимости» фундаментальное противоречие исторического процесса. Одна сторона этой противоположности - господство в условиях «царства необходимости» системы отношений отчуждения, превращающих человека в марионетку объективных сил - разделения труда, личной зависимости, рынка, капитала и государства. Другая - творчество как родовое свойство человека. Именно творческая деятельность Общественного Человека в материальном производстве, культуре, общественной жизни изменяет этот мир по законам Истины, Добра и Красоты, обеспечивая
^ М: ИПЛ, 1959. С. 8); о скачке из «царства необходимости» в «царство свободы» (Маркс К. Капитал. Т. III // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 25, ч. II. М: ИПЛ, 1962. С. 386-387), о переходе от личной зависимости к вещной зависимости, и от последней - к свободной индивидуальности.
1 Подробнее анализ этой связи см. в: Бузгалин А.В. Постиндустриальное общество - тупиковая ветвь социального развития? // Вопросы философии. 2003. № 2.
2 Следует отметить, что эта постановка проблемы содержится и в работах самого К. Маркса (особенно в его экономико-философских и экономических рукописях), и в работах ряда его последователей в ХХ веке.
технический, научный и культурный прогресс, осуществление социальных революций и реформ, позволяющих преодолеть рабство и крепостничество, колониализм и ужасы дикого капитализма, а в дальнейшем и саму капиталистическую систему.60
Тем самым мы не только восстанавливаем и реаргументируем в полемике с постмодернизмом классический марксистский критерий прогресса - свободное всестороннее развитие личности, - но и показываем его актуальность. Этот критерий в современную эпоху становится не просто абстрактным социально-нравственным императивом, восходящим к Аристотелю и Канту, но и практически актуальным критерием экономико-социально-политических действий. В самом деле, переход к обществу, основанному на превращении творческой деятельности в главный «фактор», «ресурс» (авторы нарочито используют здесь прагматично-экономическую терминологию) развития, аналогичный по своей роли земле в добуржуазных системах и машине в капиталистической, автоматически вызывает необходимость в развитии креативного потенциала человека как «сверхзадаче» общественного развития. Другое дело, что глобальная гегемония капитала загоняет эту тенденцию в узкий коридор «общества потребления (пресыщения)» и «общества профессионалов», ведущий в итоге в тупик глобальных проблем.