Реакцией на эту угрожающую человеку тупиковость глобальных проблем становится постмодернистское безразличие к проблеме прогресса, скрывающее не просто признание, но и пассивное подчинение человека силам нынешней глобальной протоимперии, на откуп которой отдается право на навязывание своих критериев «прогресса» («цивилизованности») методами экономической, политической, идеологической и масс-культурной экспансии61.
В отличие от постмодернистской апологии пассивности постсоветская школа критического марксизма, развивая классические положения марксистской философии истории, подчеркивает активно-созидательную роль Человека как творца общественных отношений, способного на развертывание своих социально-творческих сил в период прогрессивных социальных революций и реформ (будь то Война за независимость в США или хрущевская оттепель в СССР). Однако современный марксизм, в отличие не только от догматических своих ответвлений, но даже и от классики, на первый план выносит проблему границ активизма созидательно-творческой деятельности Человека, и ответственности пассивно-недеятельностного конформиста, способствующего застою и/или регрессу. Подробнее эти проблемы мы рассмотрим в финальной части книги. Здесь же отметим только то, что на предельно абстрактном уровне решение проблемы границ социально-творческого активизма состоит в том, что социально-творческое воздействие общественного субъекта на историю возможно и необходимо в той мере, в какой оно содействует снятию отчуждения и прогрессу Человека. Определение же этой меры - задача всякий раз конкретная, и решается она реальными общественно-культурными силами, для которых всегда стоит дилемма, за правильность решения которой несет персональную ответственность каждый субъект.
Такой подход непосредственно корреспондирует с акцентом современного марксизма на нелинейности общественного развития, возможности и типичности не только прогрессивно-поступательных реформ и революций, способствующих развитию человеческих качеств и росту производительности труда, но и реверсивных общественных процессов - контрреволюций и контрреформ. Такое попятное, реверсивное течение исторического времени становится особенно характерно тогда, когда прогрессивный активизм заходит слишком далеко (относительно объективных и субъективных предпосылок) в своих попытках продвижения к новому обществу и обратное колебание маятника исторического процесса вызывает мощные регрессивные изменения. Последнее, в частности, характерно для постсоветских трансформаций.
Более того, как мы уже отметили выше, современный марксизм, особенно отечественный, показал, что в развитии общественных систем наиболее продолжительными и значимыми, а вместе с тем и наиболее сложными для исследования, являются не столько зрелые, развитые состояния, сколько длительные периоды возникновения и отмирания исторически-конкретных систем, связанные с образованием широкого круга переходных отношений, противоречиями революционных и контрреволюционных, реформаторских и контрреформаторских процессов. При этом данные переходы подчиняются некоторым специфическим закономерностям (нелинейное течение социального времени, мозаичность, расколотость социального пространства, более высокая, чем в стабильных системах, роль неэкономических детерминант перехода, господство неформальных институтов и мн. др.).
Особенности таких трансформационных процессов наиболее подробно нами раскрываются на примере социально-экономических изменений в постсоветском пространстве62. Здесь именно марксистская методология оказалась наиболее востребована в силу объективных особенностей трансформационных экономик63, и именно здесь отечественным постсоветским критическим марксизмом достигнуто наибольшее продвижение. Неслучайно и то, что наиболее интересные результаты в развитии социально-экономической теории оказались связаны с исследованиями именно позднего капитализма, его специфических черт и противоречий на стадии развития постиндустриальных тенденций и глобализации, где, как мы постарались показать, происходит самоотрицание собственных основ рынка и капитала. Причем это самоотрицание, как и в эпоху империализма XX века, происходит в рамках прежней системы и служит ее укреплению.
В России ВОССТАНАВЛИВАЕТСЯ КАПИТАЛИЗМ. СЛЕДОВАТЕЛЬНО... МАРКСИЗМ ПОКАЗАЛ
свою АКТУАЛЬНОСТЬ ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ИССЛЕДОВАНИЮ ПОСТСОВЕТСКИХ СОЦИУМОВ?
Что же позволяет нам говорить об актуальности марксистской теории для России? Ответ на этот вопрос связан как с проблемами объяснения прошлого и настоящего, так и с исследованием объективных тенденций рождения возможного будущего.
Что касается прошлого, то известен тезис Грамши о том, что революция i9i7 года произошла «не по «Капиталу»64. И это действительно так, если смотреть на проблему узко политико-экономически. Но объективно произошедшие в XX веке во многих слабо- и среднеразвитых странах антикапиталистические экономические изменения поставили проблему возможности опережающего развития и решения буржуазных задач (i) прогресса технологии создания позднеиндустриального уклада и перехода к постиндустриальному и (2) обеспечения материального благосостояния на уровне «общества потребления» для значимой части граждан, профессионального образования и т.д.65
Ключ к решению выделенной выше теоретической проблемы отчасти дает методология марксизма, прежде всего теория формального и реального подчинения труда капиталу, о которой мы уже упоминали выше. В частности, мы уже отмечали, что сформировавшиеся «на вырост» производственные отношения капитализма при благоприятных социально-политических условиях (например, в Нидерландах с XVI века) могли обеспечить опережающее развитие технологий. И наоборот, при неблагоприятных условиях индустриальные технологии могли развиваться в феодальных формах (крепостные фабрики в России XIX века).
Отсюда гипотеза возможности развития при благоприятных условиях отношений формального освобождения труда на базе недостаточных для посткапиталистической системы технологических и культурных предпосылок. В СССР социальные и политические условия оказались неадекватны для решения задач опережающего развития, некапиталистические формы решения проблем (i) и (2) не были найдены (или были найдены лишь отчасти - в сферах образования, фундаментальной науки, культуры). Возможно ли нахождение этих форм в других странах в XXI веке - открытый вопрос.
В результате кризиса попыток создания посткапиталистического общества на неадекватном базисе в нашей стране в точном соответствии с «Капиталом» реализовалась модель реверсивного движения к капиталистической системе производственных отношений66.
Это реверсивное движение («шоковая терапия»), однако, также происходило в неблагоприятных (по критериям теории товара, денег и капитала, представленной в «Капитале») условиях. В частности, для экс-СССР был характерен слом многих параметров системы общественного разделения труда (распад СССР и «Мировой социалистической системы»). В наших странах отсутствовали технологические предпосылки обособленности производителей (высокий уровень концентрации и специализации), не было массы свободных рациональных работников, готовых к наемному труду, и предпринимателей, способных вести капиталистический бизнес (пережитки патернализма, специфическая модель ценностей и поведения, существенное влияние криминальной среды и т.п.). Точно так же отсутствовали предпосылки для быстрого накопления капитала, способного поглотить столь большие материальные производственные ресурсы, каковые имелись в СССР.
В силу названных причин (в точном соответствии с «Капиталом») ускоренный переход к «рынку» в этих неадекватных (для развития капитализма) условиях не мог не привести и привел к мутациям капитализма, формированию того, что авторы образно назвали «капитализмом юрского периода» 1 и, как следствие, глубокому кризису. Все это было, повторим, неслучайно и предсказуемо, об этом еще накануне «реформ» писали марксисты, и в том числе - авторы этих строк2.
Наконец, «Капитал» и последующие работы марксистов, исследующих прежде всего производственные отношения и отношения собственности, полезны и для понимания действительной анатомии современной российской экономики, где превратные формы камуфлируют действительное содержание экономических процессов. Названная методология позволяет выделять действительные товарные и капиталистические отношения присвоения, отчуждения, распределения в отличие от добуржуазных, мутантно-«социалистических» специфически-переходных отношений, скрывающихся за видимостными институциональными формами «рынка».
Итак, по мнению авторов, повторим, ключевое отличие современного марксизма (и большинства других социально-освободительных теорий ХХ - XXI веков) от марксизма классического состоит в том, что
^ складывались буржуазные экономические отношения.» (ВоейковМ.И. За критический марксизм: полемика с учеными. М.: Книжный дом ЛИБРОКОМ, 2011. С. 81).
1 См.: Политэкономия провала: природа и последствия рыночных «реформ» в России / Под ред. А. И. Колганова. М.: УРСС, 2013.
2 Авторы об этом писали, в частности, в своих статьях конца 1980-х - самого начала 1990-х гг., позднее включенных в книгу «Трагедия социализма» (М.: Экономическая демократия, 1992).
первый (не всегда осознанно) поставил во главу угла проблему принципиально более масштабную и сложную, нежели «только» вопрос смены капитализма новым общественным строем - уже названную выше проблему «заката» «царства необходимости» и рождения «царства свободы». И потому сейчас мы можем с полной уверенностью говорить о том, что классический и современный марксизм, видящие мир как всемирно исторический процесс нелинейного «заката» отношений социального отчуждения и генезиса пространства-времени свободы, может и должен служить методологическим и теоретическим ключом к решению основных «проклятых вопросов» современности и будущего: