При ближайшем рассмотрении творческая деятельность оказывается двойственна.
С одной стороны, это процесс создания нового, дотоле неизвестного феномена культуры (креатосферы) - статуи Венеры или конструкции и первого опытного образца станка ДиП83, «Гамлета» или макаренковской коммуны. (В скобках заметим, что каждый из этих феноменов в мире творческой деятельности выступает как идеальное - в ильенковском смысле этой категории, - будучи в то же самое время и материальным объектом: статуя есть обработанный кусок мрамора, станок - средство производства, коммуна - материальное общественное отношение.)
Как таковая творческая деятельность всегда не просто конкретна, но индивидуальна (связана с одним-единственным, неповторимым персонализированным видом деятельности). Это не конкретный вид (отрасль) труда, осуществляемый в рамках общественного разделения труда, это всегда уникально-индивидуальная деятельность (хотя она, естественно, может принадлежать и зачастую принадлежит к некоторому классу общественной деятельности или даже - в мире отчуждения - к некоторой отрасли общественного производства - науке, искусству и т.п.).
Далее. В той мере, в какой творческая деятельность является уникально-индивидуальной, она оказывается неразделимо сращена с ее субъектом, субъектна по своей субстанции. Последнее не значит, что иной творец не может вновь воспроизвести некоторые феномены культуры; в науке, например, это возможно; но всякий раз это будет именно и вновь субъектно-определенная деятельность. Точно так же субъект-ность и индивидуальность уникальной творческой деятельности не отрицает того, что ее могут осуществлять широкие ассоциации индивидов, более того, ниже будет показано, что вторая сторона диалектического противоречия творчества состоит в том, что так или иначе ее всегда осуществляют именно такие открытые, «разомкнутые» ассоциации. Субъектность и персонифицированность творческой деятельности становится основой ее (1) неотчуждаемости (по своей природе творчество таково, что его параметры нельзя задать извне, эту деятельность невозможно подчинить внешним социальным нормам; и хотя можно подчинить, превратив в раба или крепостного, ее субъекта, это не изменит того, что в процессе деятельности творец как таковой будет свободен в той мере, в какой эта деятельность будет творчеством, а не принудительно-репродуктивным трудом) и (2) самомотивации (в той мере, в какой деятельность творца является творчеством он как таковой реализует свою родовую человеческую сущность - процесс свободного саморазвития своей личности, что и есть высший мотив подлинно человеческой деятельности; другое дело, что в мире отчуждения всякий творец всегда является и социальным субъектом и потому рабом денег, власти и т.п. внешних мотивов труда). Тем самым мы обосновываем два принципиально важных для последующего изложения тезиса: творческая деятельность предполагает господство неотчужденных общественных отношений и свободное развитие личности как свой второй (наряду с феноменами культуры) результат.
С другой стороны, творчество есть (как показали теоретики субъект-субъектных отношений, от М. Бахтина до Г. Батищева) непосредственно, в своей субстанции и своем процессировании как деятельности общественное отношение, а именно: диалог [многих] субъектов. В этом процессе деятельность и отношение непосредственно совпадают, ибо самое творчество определяется как со-творчество.
Так перед нами встает проблема определения нового понятия - диалога или (в категориальном пространстве Бахтина, Батищева, Библера) субъект-субъектных отношений. В этом взаимодействии Человек рассматривает любую окружающую его реальность (природу, других людей) не как мертвый объект, подлежащий производительному или личному потреблению, а как самостоятельную культурную ценность84. Если это феномен природы, то творец стремится найти в нем красоту или законы его жизни и эволюции, если это человек, то он рассматривается не как носитель некой данной социальной роли - царь или раб, миллионер или бомж, - а как потенциальный субъект иной [творческой] деятельности. И именно (и только) как такой субъект природа и человек могут быть интересны для творца, ибо только так они могут стать «соучастниками» его деятельности.
Отношение индивидов друг к другу как субъектов и рождает диалог, когда вы «снимаете» свое «я», погружаясь в Другого, принимая его логику, ценности, образ и цели действий и отрицая свои качества, в то время как ваш партнер по диалогу также снимает свое «я» и «оживляет» ваше. И именно в этом диалоге вы неотчужденно встречаетесь с другим человеком как особенной личностью, рождая дружбу и любовь, товарищество и солидарность. Но вместе с этим рождая и мощные противоречия (они и являются импульсом творчества), ибо в диалоге могут участвовать неповторимые, своеобразные, отрицающие друг друга личности (в противном случае они будут творчески безразличны друг к другу). Этот диалог принципиально не ограничен и не может быть ограничен двумя участниками. В пределе в таком «полифонировании» (термин Г. Батищева) может участвовать бесконечный (в пространстве и во времени) круг лиц - все те, кому «интересен» (для кого творчески продуктивен) этот процесс. В какой-то момент этот круг стабилизируется, становясь импульсом вашей деятельности, и вы (в вечном диалоге со всей культурой) кричите «эврика», найдя то новое, что и составляет тайну творчества.
При этом было бы наивностью представлять себе этот диалог (поли-фонирование) в виде этакого круга беседующих философов. Он может носить и носит не обязательно форму актуального («живого») спора-общения, протекая во многих случаях как распредмечивание культурных ценностей, как бы «оживляющее» творцов (читая книгу или слушая музыку, вы вступаете в заочный диалог с их авторами, и когда Чайковский превращает пушкинскую «Пиковую даму» в оперу, а Эйнштейн подвергает критике законы Ньютона, они диалогизируют со своими сотворцами).
Здесь требуется некоторая пауза в нашем исследовании диалога. Давайте вспомним о поставленном несколькими страницами ранее вопросе: меняет ли новый объект (отношения со-творчества) самое существо диалектического метода или же предполагает всего лишь некоторые модификации?
С одной стороны, процесс со-творчества выше был описан в категориях «классической» диалектической логики (в частности, было использовано понятие диалектического противоречия) и авторы показали, что они вполне «работают» применительно и к этому новому объекту. С другой стороны, выше мы вплотную подошли к интереснейшей проблеме, позволяющей по-новому взглянуть на диалектический метод -проблеме диалога не только субъектов-личностей, но и логик. В приведенном выше анализе противоречия творчества это были логики деятельности конкретных субъектов. А что если поставить проблему шире, как проблему равноправного диалога, своего рода «со-творчества» двух (многих) разных логик двух (многих) различных систем? Каким может быть диалог (полифонирование) логик разных систем как новый (?) метод исследования мультисистемных и мультисценарных процессов?
У авторов пока нет готового ответа на этот вопрос, а имеющиеся гипотезы пока не имеют сколько-нибудь серьезной аргументации, поэтому в данном тексте мы ограничимся всего лишь постановкой проблемы, которая, однако, на наш взгляд, может помочь найти ключ к одной из самых сложных и интересных проблем методологии (особенно - методологии исследования социальных систем в условиях мира креатосферы).
Постепенное движение к доминированию творческой деятельности в современной социофилософской и методологической литературе редко рассматривается как ключевая характеристика происходящих глобальных изменений. Гораздо чаще делаются другие акценты - на переходе к обществу знаний и сетевых структур. То, что современные авторы делают именно такой акцент, далеко неслучайно: в данном случае (как и во всех названных выше) они тяготеют к исследованию отчужденных форм общественного бытия. Эти формы ближе духу исследователя, некритически воспринимающего существующий мир как данность.
Диалектика в мире сетевых структур
В то же время следует признать, что названные выше характеристики новых форм социальной организации, во-первых, отражают пусть не самые существенные, но реально происходящие изменения. Во-вторых, они подчеркивают именно те черты новой реальности, которые получают наибольшее развитие в условиях современного позднего капитализма - мира, где торжествуют превратные формы и их симулякры.
Посему остановимся несколько подробнее на анализе этих реалий и проблемах их диалектического исследования.
Как мы уже мельком заметили в начале текста, «информационная» реальность создает некоторые вызовы для ее исследования при помощи аппарата «классической» материалистической диалектики, адекватной для работы со «старыми» материальными и идеальными объектами, для которых, как правило, была характерна адекватность содержания и форм, значения и знака. Все более широкое распространение новой реальности - живущих в информационной среде знаков и превратных социальных форм - обусловливает проблему необходимости развертывания новых методологических подходов. Последние «разворачивают» известную нам материалистическую диалектику в сторону анализа кажущегося внепространственным и вневременным бытия знаков. Эта видимость, однако, скрывает некую сущность, а именно то, что знаки могут исследоваться не только в своем отчужденном от реалий бытии (бытии ничего не обозначающих, но функционально взаимосвязанных «номад»), но и как некоторое отображение реально происходящих процессов - прежде всего названных выше процессов опережающего развития мира культуры.
Взятая в своем культурном контексте, информация приобретает вполне адекватный для диа-логики вид неких фиксаций (в виде феноменов культуры) результатов творческой деятельности. Эти феномены культуры (теория как «продукт» научной деятельности, симфония как «продукт» деятельности композитора, новые личностные качества человека как «продукт» деятельности-диалога учителя и ученика, сами эти деятельности и обогащающиеся в этом процессе их субъекты как феномены.) имеют гносеологический смысл только в контексте со-твор-чества, опредмечивания творческой деятельности и распредмечивания ее результатов. Вне этого контекста они не существуют. Вне него существуют только информация и знаки как ее непосредственное бытие. Последние могут быть использованы только как одна из предметных форм общественно-деятельного бытия человека. Как таковые они по своему содержанию могут быть сравнены с деталями, из которых собирают, скажем, автомобиль. Работа со знаками как таковыми становится одной из разновидностей стандартного репродуктивного технологического процесса, аналогичного тому, что осуществляется, например, в рамках индустриального производства. Вводящий, считывающий и перерабатывающий в рамках стандартных процедур компьютерную информацию специалист в этом смысле мало отличается от рабочего, заворачивающего гайки на конвейере. Играющий в компьютерную «стрелялку» подросток так же далек от креатосферы, как и игравший в лапту деревенский мальчишка позапрошлого века.