Примеры таких форм хорошо известны из «Капитала» К. Маркса. Это прежде всего феномен товарного, денежного фетишизма, создающего видимость того, что товар и деньги есть высшая ценность человеческого сообщества и нечто, определяющее жизнь человека115. Весь мир товарных отношений доказывает, что это именно так, хотя на самом деле деньги и товары - это не более чем одна из специфических исторически ограниченных форм экономического богатства.
Другая категория - заработная плата. Она неслучайно создает видимость того, что это - плата за труд. Между тем труд - это процесс, который сам по себе не продается и не покупается. Продается и покупается товар «рабочая сила», стоимость которого принципиально отлична (меньше), чем та стоимость, которую создает труд наемного работника. Точно так же превратной формой является категория «прибыль», которая в марксистской системе категорий создает опять-таки объективную видимость того, что «избыток» (прибавочная стоимость) создается всем капиталом, а не только трудом наемного работника, рабочая сила которого покупается за часть капитала («переменный капитал»).
Впрочем, эти примеры говорят что-то только тем, кто хорошо знаком с марксистской политико-экономической теорией. Ниже мы приведем другой, более простой пример. Представим себе базарную площадь, на которой танцует барыню косолапый медведь и ряженая баба. Доверчивый крестьянин удивляется тому, что медведь танцует лучше бабы и радостно хлопает в ладоши. Чуть более внимательный и менее пьяный посетитель базара, однако, заметит, что медведь-то на самом деле не медведь, а мужик, напяливший на себя шкуру этого зверя; а вот баба, напротив, наряженный в цветастое платье медведь, которого научили танцевать под дудку. И в первом, и во втором случае перед нами простейшие примеры превратных форм. Неискушенным посетителям базара кажется то, что есть на самом деле (заметим: последнее также есть одно из определений превратной формы: она существует там и тогда, где и когда кажется то, что есть на самом деле). Кажется, что хорошо танцует медведь. И в рамках базарного мира все так и есть: тот, кто надел медвежью шкуру, действительно хорошо танцует. Отсюда «наведенное» содержание - медведи танцуют лучше баб; мужики счастливы и платят деньги. Но эта правда базарного мира есть не более чем видимость, превратная форма («настоящее», не наведенное содержание состоит в том, что человек танцует лучше медведя, хотя факты базарной жизни доказывают обратное).
Этот простейший пример указывает на первый серьезный шаг в понимании природы превратных форм: в той мере, в какой мы остаемся в рамках общественных процессов, вызвавших к жизни эти превратные формы (на базаре - в нашем примере), «наведенное» содержание остается единственно реальным. Это содержание имеет весьма специфическую природу. Оно существует не как таковое, не как содержание некоторого реального феномена (мужик и медведь, танцующие на площади), а только как следствие доминирования превратных форм. «Нормальная» связь между содержанием (оно первично) и формой (она вторична, хотя и оказывает на первое обратное влияние) в случае с превратными формами и «наведенным» содержанием «переворачивается»; последнее не просто порождается формой, оно порождается единственно формой и вне этого порождения не существует (медведь танцует лучше бабы только потому, что это видимость, «наведенная» на зрителей костюмами, надетыми на мужика и зверя). Само же это «наведение», вызывающее переворачивание действительного содержания, порождено той системой, в которой единственно и живет эта форма и это содержание - системой базарного представления.
Эмпирические феномены, факты базарной жизни доказывают только одно: есть формы, которые выглядят «обычными» (танцуют обычная баба и обычный медведь), есть содержание, подтверждаемое фактами (хорошо танцующий медведь и плохо танцующая баба), есть закономерности их соотношения (медведь танцует лучше бабы). Проникнуть в то, что здесь произошло превращение, переворачивание действительного содержания и «наведение» видимостного, порожденного господством превратных форм, можно только одним путем - путем диалектического исследования парадокса (медведь танцует лучше бабы). Это исследование предполагает рассмотрение данного парадокса не как факта, который подлежит фиксации (прагматизм), или, в лучшем случае, обобщению, выделяющему некоторые функциональные связи (позитивизм, математическое моделирование), а как открытой проблемы, которую предстоит «разложить по полочкам».
Начать этот процесс исследования следует с того, что признать факт не догмой, а формой, которая может переворачивать (а может и адекватно отображать - исследователю предстоит еще в этом разобраться) некоторое содержание. Далее следует исследовать, какое именно содержание скрыто за данной формой. Для этого необходимо понять, что кажущееся содержание (баба танцует плохо, медведь - хорошо) может быть ложно. Ложно оно или нет, можно понять только при условии системного историко-логического подхода, который покажет границы той системы, в рамках которой единственно и существуют данные превратные формы и «наведенное» содержание.
Так, вне системы «базар» артист, снявший медвежью шкуру, конечно же, умеет плясать лучше медведя, а избавившийся от тряпок зверь мечтает побегать в лесу, а не мучиться, изображая танец. Точно так же рабочая сила не была товаром, не продавалась и не порождала превратной формы заработной платы в условиях некапиталистической экономики.
Поэтому, введя понятие качественных (исторических и теоретических) границ системы, ее системного качества, мы, выводя некоторый феномен за границы той системы, в которой он имеет исключительно превратную форму, можем показать, как данный феномен «снимает» с себя тот «морок», который «наводит» на него создающая превратные формы система. При этом, правда, следует иметь в виду, что выходя за рамки данной системы мы попадем в рамки другой системы, где, скорее всего, так же будут царить превратные формы и мы вместо одного морока получим другой. Впрочем, сравнение этих мороков может показать, что это именно превратные формы и ничто иное.
Доказательством же того, что исследователь показал именно превратность форм, раскрыл действительное содержание, которое скрыто за наведенным содержанием, может быть только общественная практика, которая снимает мороки, революционизируя действительность и очищая ее от превратных форм.
Здесь, однако, следует еще раз вернуться к сделанной выше в примечании оговорке: даже в мире отчуждения далеко не все эмпирически данные феномены есть формы и далеко не все формы являются превратными. Почему, как и когда возникают превратные формы?
Самое интересное, что в известных нам работах по диалектической логике этот вопрос не рассматривается специально. В этой связи можем предложить лишь некоторую гипотезу ответа на этот вопрос.
В самом общем виде причиной возникновения превратных форм являются отношения отчуждения, которые делают мир объективных общественных отношений неподвластным индивиду, «закрытым» для него, господствующим над ним. В результате субъект в этой системе оказывается в итоге марионеткой неких внешних, над ним стоящих и ему не понятных общественных сил (только включенный в практику социального творчества, «плывущий против течения» субъект обретает способность познавать эти силы и противостоять им). Г осподство отчуждения - это необходимое, но не достаточное условие превращенности (превратности) форм.
Чтобы найти достаточное условие, нужно сделать еще один шаг. Диалектическая система и отражающие ее категории, как мы уже отметили, в своем развитии проходит ряд этапов. В самом грубом приближении это этапы становления, развития на собственной основе вплоть до достижения системой зрелости и «заката» (в «Науке логики» Гегеля некоторой параллелью им могут быть «Бытие» и «Сущность»; «заката» у Гегеля нет: в III книге у него появляется субъективный дух116). Для первого этапа становления системы характерна адекватность внутри-себя-бытия и наличного бытия (то, что можно с некоторым упрощением назвать содержанием и формой), ибо здесь система отчужденных отношений, возникая в борьбе против «старой», регрессивной системы, является тем общественным образованием, где общественные формы должны давать и дают простор для развития производительных сил, человека (к проблеме возможной непрогрессивности, мутирующей от рождения и потому и в исходном пункте имеющей превратные формы системы мы еще вернемся). Такое прогрессивное развитие системы невозможно, если формы не адекватны содержанию хотя бы относительно: форма всегда несколько «изменяет» содержание. Более того, задачи прогресса общественная система может решать только при помощи адекватной ее природе активной преобразовательной деятельности общественного субъекта. Человеческое общество устроено так, что новую общественную систему всегда творит некий социальный субъект, делающий это более или менее сознательно, но - главное - в общем и целом адекватно объективным законам становления этой новой системы. Это еще одна причина объективной необходимости хотя бы относительно адекватных содержанию форм проявления общественных связей, в которые включен революционизирующий общественную практику субъект.
При этом, однако, те системы, в которых господствуют отношения отчуждения, с момента своего рождения содержат в себе определенную фетишизацию объективных процессов. Эта фетишизация является, как уже было отмечено, предпосылкой возникновения превратных форм, но не ими как таковыми. Разница здесь в нюансах, но существенных. Фетишизм (наиболее известный пример - товарный фетишизм) характеризует «всего лишь» систему общественных отношений, в которых внешние объективные силы (например, товары) господствуют над человеком. Здесь есть элемент превратности, характерный для всего мира отчуждения в целом: человек, творец истории, в этом мире выступает как марионетка внешних объективных сил. Но сами отношения здесь могут иметь адекватные, а не превратные формы (пример - форма стоимости). И лишь затем «обычные», адекватные отчужденному (от человека как творца истории) содержанию формы начинают превращаться в превратные - искажающие даже это, отчужденное, но действительное содержание и создающие видимость наличия иного, «наведенного» содержания.