.Сказанное выше, однако, - это не более чем некоторые первые наброски, гипотезы, которыми авторы рискнули поделиться с читателем для того, чтобы показать, как, скорее всего, устроен господствующий ныне мир превратных форм и как диалектика позволяет избавиться от мороков жизни, где «кажется то, что есть на самом деле», а действительное содержание скрыто от субъекта, не владеющего диалектическим медом исследования превратных форм.
Завершая наши размышления, несколько провокационно названные «ре-актуализацией диалектики», мы хотели бы еще раз подчеркнуть: этот небольшой текст не претендует на роль нового слова в диалектической логике. Наша задача была прежде всего в другом: показать актуальность и плодотворность диалектического метода, возможные проблемы и перспективы его применения к исследованию существующей реальности, наметить некоторые направления развития диалектики, некоторые новые черты этого метода, развивающегося вместе с тем миром, для исследования которого он рожден.
Постмодернизм стал модной методологической установкой в последние десятилетия ХХ века, и с той поры остается, несмотря на многочисленную критику в его адрес, de facto господствующей парадигмой, отрицающей все и всяческие парадигмы. Мировая «мода» на постмодернизм породила в России широкий круг работ, посвященных этой проблеме - от небольших, но очень содержательных брошюр до грандиозных энциклопедий, не содержащих ни одной сноски на источники. Более того, в последние десятилетия мало какая статья или монография, посвященная методологическим и мировоззренческим проблемам, а также проблемам философии культуры, не обходится без постмодернистских аллюзий1.
1 В конце ХХ - начале XXI веков на русский язык были переведены основные работы Ж. Дерриды, Ж. Делеза, Ф. Гваттари и других столпов постмодернизма (см.: Деррида Ж. О грамматологии / Пер. с фр. М., 2000; Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна. СПб., 1998; Делез Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? СПб., 1998). Вышло множество комментаторских работ, в том числе характеризующих основные принципы и природу постмодернизма. В их ряду хотелось бы выделить содержательную и методически очень удачную брошюру В.А. Кутырева «Философия постмодернизма» (Нижний Новгород, 2006). Далеко не во всем соглашаясь с автором в трактовке глубинных основ постмодернизма (которые этот автор сводит к развитию информационного общества с его виртуальной реальностью), мы во многом согласимся с кратко данными в этой небольшой книге трактовками основных постмодернистских понятий и используем ряд положений автора ниже. Кроме того, в этой работе дан и неплохой очерк истории проблемы. Весьма интересны также аналитикообзорные работы (Терещенко Н.А., Шатунова Т.М. Постмодерн как ситуация философствования. СПб.: Алетейя, 2003).
Несколько особняком стоит теоретическая работа В.Г. Арсланова «Постмодернизм и русский «третий путь». Tertium datur российской культуры ХХ века» (М., 2007). Этот автор, ученик Лифшица, существенно отличен от «обычных» позитивистски-постмодернистских современных ученых. Он одновременно и критикует постмодернизм, и ищет его «рациональное зерно», справедливо показывая неслучайность этого течения, его укорененность в реалиях постмодерна. При этом, однако, он как-то неопределенно и неакцентированно бродит вокруг идеи: если реалии таковы, что они порождают «ложное сознание», то, следовательно, необходимо понять, как и кто может изменить и эти реалии, и это сознание, возрождая в новом качестве Истину, Добро и Красоту. Марксистская критика постмодернизма достаточно развита в Европе (см., например: Jameson F. Postmodernism or the Cultural Logic of Late Capitalism. VERSO. London-NY, 1991; Callinicos A. Against Postmodernism. A Marxist Critique. L., 1989).
При этом само содержание работ, делающих реверансы в сторону постмодернизма и щеголяющих некоторыми его терминами, остается в основном традиционно-позитивистским. Это касается не только работ российских авторов, в большинстве своем отстающих на десятилетие-два от Запада в том, что касается модных тем и «дискурсов», но и работ иных из известных западных постмодернистов нового тысячелетия. Типичный пример - нашумевшие на Западе книги М. Хардта и А. Негри «Империя» и «Множество»118, в которых немало постмодернистских аллюзий, но основное содержание, при всей его бессистемности, следует отнести скорее к позитивистской традиции. Эти авторы нечто утверждают, аргументируют, предлагают (даже позитивную программу), указывают на постмодернистски-размытый, но все же определяемый ими субъект этих действий (maltitude) и в конечном счете становятся носителями нового «большого нарратива». Все это делает их книги методологически неполностью постмодернистскими.
Нельзя пройти и мимо того, что - и мы это уже отметили в начале этой части - на Западе постмодернизм (особенно таких авторов, как Бодрийяр и Джемисон, Деррида и Жижек, Хардт и Негри) принято относить к левым, интеллектуальным течениям. Иные из постмодернистов начинали свою научную деятельность с диалогов с марксизмом, другие, напротив, обратились к нему уже после того, как стали известными теоретиками постмодернизма (наиболее яркий пример здесь - книга Ж. Дерриды «Призраки Маркса»). Третьи принадлежат к левой немарксистской традиции (Хардт и Негри). Четвертые были и остаются левыми (наиболее яркий пример - Жижек с его едва ли не скандальными книгами «13 опытов о Ленине», «Размышления в красном цвете» и др.).
Наличие критически настроенных левых теоретиков-постмодерни-стов, выступающих как раз с позиций достаточно радикального отрицания существующей системы, выглядит, по видимости, парадоксом. Но это внешний парадокс: сочетание левой общественно-политической позиции с постмодернистской методологией приводит к тому, что, с одной стороны, эти ученые, вследствие своей критичной общественной позиции, справедливо выявляют многие негативные черты современной системы (господство симулякров и т.п.), лежащие в основе постмодернистской методологии, и подвергают эти черты заслуженной критике. С другой стороны, в силу господства постмодернистской методологии, они не предлагают системной альтернативы, конструктивной модели снятия критикуемой ими общественной системы. В большинстве своем эти ученые привержены не столько идеям конструктивной критики существующего мира, сколько его абстрактной деконструкции, предполагающей уход ученого в мир нереальностей, текстов, писаний, детер-риализованных «номад» и т.п.
Впрочем, реальная позиция конкретных ученых всегда оказывается много сложнее, нежели абстрактные черты некоторого течения. К тому же каждый из авторов, относимых к этому направлению, как правило, стремится всячески подчеркнуть свою неповторимость и оригинальность и максимально неопределенно и не акцентировано сформулировать свою позицию, ведя постоянную игру с читателем, пытающимся понять, что же тот или иной автор все-таки хочет сказать, и постоянно себя опровергая. Сие можно обозначить как «принцип самонеопределяемо-сти» и это один из атрибутов постмодернизма. Вот почему ниже будет дана критика некоторых инвариантов постмодернизма с попыткой всякий раз привязать их к хоть сколько-нибудь зафиксированным реперным точкам этого размытого течения. И если, прочтя эту критику, последователь Бодрийяра или Делеза, Жижека или Дерриды скажет (перефразируем знаменитые слова Маркса): «Если это постмодернизм, то я не постмодернист», - мы будем считать, что достигли цели.
И это не постмодернистский выверт диалектика. Просто, если последователи данного течения подтвердят, что им и их учителям не по пути с развитием деконструкции, десубъективации, детерриализации и т.п. подходами, и акцентированно подчеркнут, что общественные науки должны от всего этого отказаться, а Бузгалин и Колганов всего лишь неправильно поняли интенции постмодернизма, то мы с радостью признаем себя невеждами, принесем публичные извинения и предложим совместно развивать методологию, в которой есть процесс созидания («конструкции») категорий, активные субъекты (и в онтологическом, и в гносеологическом их бытии), системность, развитие и прогресс.
НЕСЛУЧАЙНОСТЬ ПОСТМОДЕРНИЗМА
И все же постмодернизм как таковой, при всех его модификациях, есть наиболее типичная методология начала XXI в., а распространившаяся как эпидемия мода на постмодернизм сугубо неслучайна. Это течение порождено принципиальными изменениями, объективно происходящими в современном мире, становящемся глобальным и существенно изменяющимся по сравнению с классическим индустриальным капитализмом с его свободной конкуренцией, соединенными в фабричные коллективы наемными рабочими и парламентской демократией. Им на смену идут119:
1) информационные технологии, переносящие большую часть общественной практики в мир виртуальных знаков, распространяющие на все сферы жизни сетевые принципы организации, превращающие человека в продолжение компьютера и заменяющие личность на ее информационное обозначение;
2) новый тип рынка - тотальное, порождающее «рыночный фундаментализм» (термин миллиардера Дж. Сороса) подчинение человека и его бытия превратным формам труда и его результатов120. Эти властвующие над людьми формы тотального рынка хорошо известны. Это порожденные рекламой и масс-культурой стандарты, вкусы, «бренды» имитирующие товары. В результате человек становится не просто покупателем, но покупателем этикеток (кто из нас не обращал внимание на то, как выбирают, скажем, одежку «продвинутые» агенты рынка: они смотрят не столько на само изделие, сколько на «лэйбл», пришитый к подкладке.). Этот рынок проникает во все поры жизни человека - от рождения и до смерти, от любви и до войны.
3) новый тип капитала, господствующей формой которого становится не просто фиктивный, но виртуальный (как сказал бы Ж. Деррида -призрачный) финансовый рынок, а основным институтом - транснациональная корпорация, превращающаяся в своего рода «матрицу», рабом которой становится каждый ее член. Этот капитал подчиняет себе все и вся: личность человека и свободное время, культуру и нравственность -всю жизнь человека без остатка он превращает в свою функцию, выступая в качестве некоего ризоматического монстра-вампира (авторы в данном случае нарочито используют постмодернистский язык);