Но эти формы были именно превратны. Они как бы выворачивали наизнанку реальность, выдавая видимость за единственно возможную реальность и создавая иллюзию наличия иного, «наведенного» (как морок, который колдун насылает на зачарованный город) содержания. Действительным содержанием глобального изменения, действительно имевшего место в конце ХХ века, был кризис первой, величественной, но мутантной и с большой вероятностью обреченной на поражение попытки радикального ускорения исторического прогресса.
В 1917 году мы сделали практикой слова поэта «Клячу истории загоним!»:
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!
Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!202
«Коммуне не быть покоренной, Левой!» - это был мощный вихрь социального времени ХХ века.
Многообразные левые силы во всем мире (а отнюдь не только в СССР) стремились найти пути разрешения глобальных проблем человечества, вызванных борьбой за социальное освобождение, начавшейся трансформацией предшествующей системы отношений общества и природы, экономики и социума, человека и культуры в новую общественную организацию.
Этот вихрь был и созидателен, и разрушителен. Он порождал деформации освободительных тенденций, оборачивавшиеся ГУЛАГами, и он возносил в космос Гагариных; он рождал жертвы и героев, оптимистические трагедии революций и пессимистические победы масштабных социальных реформ.
Этот процесс трансформации начался неслучайно и идет с конца позапрошлого века, порождая объективные противоречия попыток рождения нового и борьбы за сохранение старого.
Он идет через череду мировых войн и глобальных катаклизмов.
Через серию кровавых контрреволюций, фашистских и полуфашистских диктатур (Япония, Италия, Испания, Германия, Португалия, масса стран Латинской Америки и мн. др.).
Через геноцид и уничтожение многих десятков миллионов человек в войнах за сохранение колониального господства (Вьетнам, Камбоджа, Лаос, Алжир, ЮАР и мн. др.).
Через атомную бомбардировку мирных жителей в Хиросиме и Нагасаки.
Через чреду попыток (в конечном итоге неудачных, но давших миру бесценный опыт позитивных и негативных уроков первых революций) снятия этой системы и продвижения к социализму: Франция в 1871 и 1968 гг., Россия в 1917-м, Германия и Венгрия в 1919-м; десятки национально-освободительных революций, многие из которых несли в себе социалистические слагаемые, в 1930-1960-х; революции и начальные попытки строительства социализма в Китае и Вьетнаме, начало социалистических преобразований на Кубе, в Чили 1971 года и т.д. При этом мы нарочито оставляем в стороне страны Восточной Европы второй половины ХХ века, где социалистические шаги делались при активном содействии со стороны СССР.
Процесс поиска нового общества продолжается и в нынешнем веке: стремление к созданию новой общественной системы вновь дало себя знать в Венесуэле, Боливии, ряде других стран, в практиках новых социальных движений.
Вся эта историческая реальность скрыта, однако, под мощным куполом накрывшего мир рыночного фундаментализма и тотального масс-медийного манипулирования, скрыта мороком, создаваемым властью транснациональных корпораций, протоимперий (типа США), наднациональных экономико-военно-политических институтов (типа НАТО) и других глобальных игроков. Этот морок невозможно распознать, если вы не обладаете «вооруженным» [силой научной абстракции] взглядом. Подобно тому как человек, не пользующийся микроскопом, не видит бактерий и не может понять причины многих болезней, так и мы не видим причин многих «болезней» современного бытия. Нам кажется, что мы живем в мире, где в общем и целом господствует честная конкуренция на рынках, где побеждают те, у кого товары лучше и дешевле. Где работники получают достойное вознаграждение за их труд и бедным является только лентяй или неумеха, а честно работающий гражданин принадлежит к среднему классу и имеет достойную и достижимую цель жизни: дом, машину (или две), обеспечение собственной старости и хорошего образования для детей. Где государства защищают инвалидов и стариков и стоят на страже общенациональных интересов. Где на выборах побеждают те партии, которые поддержаны большинством граждан. Конечно, везде есть свои проблемы, но они в общем и целом вполне разрешимы в рамках устоявшейся модели «цивилизованного общества» с его социально ограниченной рыночной экономикой, парламентской демократией и идейным плюрализмом.
Единственное, что мешает этому, в общем и целом неплохо организованному сообществу, так это независимые ни от кого, «естественные» цивилизационные различия народов. Эти различия (столь же «естественно») могут порождать как конфликты (их инициаторами, опять же «естественно», всегда выступают «нецивилизованные» народы Юга), так и более спокойные пути взаимодействия (а их предлагают, «естественно», цивилизованные страны Севера).
Именно такую картину мира активно формирует победившая в конце прошлого века система отношений рыночного фундаментализма, глобальной гегемонии капитала и тотального политико-идеологического манипулирования и именно ее формируют хантингтоны и К°. И человеку, который включен только в эту практику - практику зарабатывания денег с тем, чтобы пойти в супермаркет, посмотреть телевизор, поспать, снова пойти на работу и в супермаркет - иная картина просто не дана. Поверить в то, что существует другой мир, такой человек не может, ибо в общественном бытии он для него. отсутствует. Здесь все то, что нельзя купить и продать, превратить в частную собственность и источник получения денежного дохода, должно быть либо вычеркнуто из жизни, либо низведено до товара и/или капитала. Рынок и капитал активно и целеустремленно или выдавливают все те практики, которые не вмещаются в мир порождаемых ими превратных форм, или превращают их в разновидность товара и/или капитала - это общий закон капитализма.
Современная глобальная гегемония капитала, однако, преуспевает в этом особенно сильно. Она превращает свободное время - в досуг, а досуг - в товар; вдохновенье творца - в профессионализм, а профессионализм - в «интеллектуальный капитал»; образованность, воспитанность, любовь, дружбу - в выгодные инвестиции в свое будущее развитие, а это опять же капитал («человеческий»); солидарность - в доверие, а доверие вновь в капитал (на сей раз «социальный»); знание и истину - в информацию, а информацию - в объект частной собственности и потому опять же капитал («интеллектуальный»); культуру - в шоу-бизнес; природу и социальную ответственность - в «экстерналии», а их - в издержки.
Содержание и формы этих трансформаций мы исследуем во втором томе нашей книги, а сейчас подчеркнем: нечто подобное происходит и в сфере общественного сознания (здесь правильнее было бы сказать -«духовном производстве»203), где господствует система активного масс-медийного манипулирования, которая мощно глушит любые ростки альтернативного миропонимания.
Интеллектуальный собрат «рядового» представителя среднего класса оказывается в точно таком же положении. Он включен в массовое духовное производство стандартных духовных ценностей как единственную общественную практику. Его действительным индивидуальным интересом является обеспечение его индивидуального (семейного) благополучия и стабильности социума, к которому он принадлежит. Последнее сугубо неслучайно: эта стабильность, безопасность - одно из важнейших условий для его индивидуального благополучия (отсюда, кстати, искренний национал-государственный патриотизм). Альтернативное общественное бытие ему знакомо лишь в качестве суммы негативных примеров из практик «реального социализма» (для граждан России они перемешаны с ностальгией по могучей советской цивилизации-державе) и отрывочной информации о некоторых выходках «экстремистских» лиц или группировок, не считающихся с правилами цивилизованного бытия.
В результате человек, в общем и целом удовлетворенный этим «цивилизованным» общественным бытием (а большинство пишущих на темы философии истории западных интеллектуалов вполне им удовлетворены), объективно оказывается глух и слеп по отношению к миру глубинных социально-экономических, общественно-политических и культурно-идеологических противоречий. Он их не может и не хочет слышать и видеть.
Более того, «рядовой», не включенный в альтернативные практики, ученый совершенно честно, но лишь непосредственно (не различая содержание и формы, сущность и видимость) и позитивно (мы бы добавили
- и потому некритически) исследующий этот мир, имеет все основания искренне утверждать: опыт, практика свидетельствуют о том, что ничего такого, что бы не было товаром и капиталом, в социальной жизни нет. И это точная информация: тотальный рынок, гегемония капитала, политико-идеологическое и массмедийное манипулирование всякую иную реальность из обыденной жизни почти выдавили.
Другое дело, что на самом деле существуют не только эти превратные формы, не только мороки превратного мира товаров и капиталов, но и их действительное содержание, которое особенно жестко дает о себе знать в периоды кризисов и социальных сдвигов, разрушающих виртуальные замки финансового капитала и разгоняющих мороки «государства всеобщего благоденствия». Именно тогда становится особенно очевидна существующая и в «обычное» время практика жизни и деятельности всех тех, кто говорят: Another World Is Possible!, World Is Not for Sale!, Occupy! («Другой мир возможен!», «Мир не товар!», «Оккупируй!»). В той мере, в какой сторонники и инициаторы этих практик остаются в сфере исторического идеализма и ориентированы на коррекции общественного сознания и культур, они остаются в пространстве исторического идеализма и говорят о диалоге цивилизаций. В той мере, в какой они включены в практики экономической, социальной и политической борьбы, они обращаются к проблем