исле Р. Люксембург и В. Ульяновым-Лениным216) вывести (не постулировать!) заинтересованность класса капиталистов и представляющего их интересы аппарата насилия - национального государства, «империи доверия» (США), глобального союза типа НАТО и т.п. - в ведении войн, позволяющих решать не столько геополитические проблемы захвата территорий (за это уже редко воюют), сколько экономические проблемы акселерации накопления капитала тем или иным путем (создание новых рынков, контроль за ресурсами, подавление системного противника.). В результате капиталистический способ экономического взаимодействия не вытесняет, но мультиплицирует применение военного способа взаимодействия, переводя его, правда, из преимущественно геополитической в преимущественно экономикополитическую плоскость.
Альтернативой им становится только способ взаимодействия индивидов, основанный не на отчуждении (капитале, насилии), а на диалоге неотчужденных индивидов (примеры - подлинная культура, фундаментальная наука, некоммерческое образование, викиномика и т.п.).
Если эта гипотеза верна, то оказывается, что выше авторы, по сути дела, сформулировали некую общую закономерность: чем более объективно значимыми для социума (в силу специфики его социоисторического типа) являются геополитические проблемы, тем чаще используются военные методы взаимодействия социумов.
Невоенные методы решения проблем связаны с доминированием других типов объективно возникающих и становящихся доминирующими проблем и другими субъектами. Здесь работает неустойчивая закономерность-тенденция, которую можно сформулировать так: чем в большей степени субъектами взаимодействия социумов в пространстве становятся не государственные образования и капиталы, а неотчужденные индивиды и их ассоциации, субъекты культурного процесса, субъекты гражданского общества, тем в меньшей мере объективно оказываются востребованными военные методы решения проблем1.
И еще один тезис в рамках этого отступления. Как было отмечено выше, капитал, особенно современный, транснациональный, в отличие от того, что принято о нем думать, не является субъектом, обеспечивающим невоенные методы решения пространственных проблем. Этот капитал, как правило, имеет национальное «место прописки» и сращен с интересами определенных государств, как правило, протоимперских, играющих роль наднациональных игроков. Перспектива их эволюции еще более угрожающа: при неизменности нынешней системы отношений
^ «Милитаризм выполняет в истории капитализма вполне определенную функцию. Он сопровождает накопление во всех его исторических фазах» (Люксембург Р. Накопление капитала. Том I и II / Перевод под ред. Ш. Дво-лайцкого. М., Л., 1934. С. 326).
1 См.: ИстягинЛ.Г. Пацифизм Октября // Альтернативы. 2008. № 2.
ТНК будут еще более сращиваться с наднациональными государствами, вроде США. В зависимости от типа развития и многих других параметров ТНК (так же как и государства) могут использовать или не использовать военные методы решения проблем. Следовательно, чем больше будет контроль граждан и культурных процессов над геополитическими со-циопространственными процессами, в частности над государством и капиталом, тем меньше будет возможностей для использования военных методов.
Особенности «субъективного фактора»
Этот раздел будет совсем коротким. И не потому, что в этом поле специфика российского социума мала, а в силу прямо противоположного обстоятельства: для обществ, регулярно переживающих мощные социальные пертурбации роль субъективного фактора особенно значима. И это очень значимый (шестой из выделяемых нами) специфический параметр таких социумов вообще и России в частности. В нашей стране роль полустихийных общественных движений и отдельных личностей была и остается особенно значима в периоды радикальных реформ, революций и контрреволюций, регулярно переживаемых нашей страной.
Вдвойне этот фактор оказывается значим для России еще и потому, что, как мы показали выше, одним из немногих устойчивых социальных стереотипов у нас является государственно-державный. Он оказался наиболее устойчивой формой и в Российской империи (как и в большинстве других позднефеодальных образований), и в Советском Союзе (в силу мутаций первых попыток построить социализм). А эта форма предполагает существенную зависимость конкретных путей и методов реализации централизованной государственной власти от личности «вождя».
Реформы 1700-х в России были бы осуществлены в любом случае, но их радикально-брутальный вид, унесший жизни более 30% россиян, был во многом связан с личностью Петра. В СССР 1930-х была объективно востребована ускоренная модернизация, но то, что за нее наша страна заплатила жизнями миллионов, во многом на совести Джугашвили (для примера: после краха СССР в 1990-е годы Куба оказалась в не менее трагическиопасном положении, однако вышла из кризиса в условиях блокады без сколько-нибудь значительных политических репрессий).
Следовательно, и эта (седьмая в нашем перечне) особенность нашего социума - «персонализированность» исторического бытия, гипертрофированная роль лидера как символа (а в ряде случаев - реального верховного субъекта) тех или других исторических преобразований, - тоже имеет вполне рациональное теоретическое объяснение в рамках социо-философской парадигмы марксизма.
ПРЕВРАТНЫЕ ФОРМЫ ОБЩЕСТВЕННОГО СОЗНАНИЯ,
или Еще раз о соборности, духовности и т.д. россиян
Итак, выше мы постарались доказать, что поиск особенностей того, что принято называть «особой российской цивилизацией» в традиционной логике выделения некоторых вечных, богом данных особых черт всех россиян, характерных для них во все времена, - тупиковая, с научной точки зрения, попытка. Инвариантных особенностей, которые были бы характерны для всех этапов развития нашей страны на протяжении ее многотрудной истории, найти удастся очень мало. Если же отбирать еще и только те инварианты, которые должны быть характерны для всех социальных слоев, то не останется почти ничего.
Откуда же берется эта упорная, столетиями воспроизводимая уверенность в том, что россияне державны, соборны, православны, общинноколлективны и духовны? Что это, выдумка?
Отнюдь. Да, мы в большинстве своем 200 лет назад были на 90 % религиозны и верили в богоданность крепостничества; 50 лет назад - на 90 % атеистичны, уверены в преимуществах социализма и презирали рынок и спекулянтов; сейчас мы на 50 % не столько верим, сколько хотим верить217 в бога (а также в магию и НЛО), а на 50 % не верим ни во что, и в подавляющем большинстве, особенно молодежь, хотим иметь побольше денег, а конкуренцию считаем «естественным» и главным атрибутом любого цивилизованного общества.
И все же названные выше черты, приписываемые россиянам, не выдумка.
Во-первых, это устойчивый стереотип определенного типа общественного сознания, который неслучайно сформировался как одна из доминант в кругу российской «элитной» интеллигенции в конце XIX века, затем почти исчез в СССР, а в РФ начала XXI века вновь стал быстро превращаться едва ли не в государственную идеологию. И этот тип общественного сознания, равно как соответствующих ему науки, искусства, пропаганды и агитации, неслучайно возникал и был востребован власть предержащими не раз и не два в нашей истории. Причины этого мы уже назвали, и они опять-таки вполне материальны и исторически объяснимы: такой тип общественного сознания был адекватен запросам и власти, и значительной части социальноактивного общества сто - сто пятьдесят лет назад. Такой тип общественного сознания адекватен союзу бюрократии и олигархов, а также большей части «политического класса» в современной России, стремящейся стать «периферийной империйкой». Более того, он адекватен большей части уставших от трансформаций, униженных распадом СССР и провалом «демократических» реформ нынешних граждан РФ.
Во-вторых, и это особенно важно, названные выше черты российского социума и его типичных представителей действительно существуют как. превратные, особым типом духовного производства «переваренные» проявления действительных особенностей нашего общества и его членов. Как мы постарались показать выше, наша э- и инволюции привели к тому, что относительно долго и устойчиво у нас воспроизводились только близкие к позднефеодальным и мутантно-социалистическим формы социальной и политической организации - приоритет внешнего, государством навязываемого единства («соборность»), территориальной целостности («державность») и др. Наше бытие на перекрестке различных социальных пространств и постоянные трансформации ослабили экономическую и социально-классовую детерминацию и повысили значимость субъективно-политических факторов, личности («вождизм», привычка к патернализму) и культуры («духовность». Перечень легко продолжить, ибо именно эти черты мы выводили (не постулировали!) выше на основе социально-исторического исследования, выдержанного в основном в рамках современной марксистской школы.
Другое дело, что эти действительные особенности ныне преподносятся в виде особых превратных форм - форм, создающих видимость иного, чем действительное, содержания.
Поясним. Нам внушают, что россияне - соборны. Истинно это утверждение? По видимости, да. Действительно, такие черты считаются типичными для россиян в среде современных идеологов, церковных иерархов и т.п., и значительная часть россиян думает (или, что точнее, хочет думать), что соборность для них типична. Поэтому эта форма действительна. Но она превратна, ибо в сущности современные россияне очень различны в своих базисных, наиболее значимых интересах. И бизнесмен, и наемный рабочий в своих практических действиях и поступках в большинстве своем и в Российской империи сто лет назад, и в сегодняшней России ориентированы прежде всего на частную выгоду, а не на благо «державы». Соборности как реально доминирующей, «естественной», изначально и вечно присущей России общественной скрепы не было и нет.