С точки зрения идеологии для господствующих политических сил наиболее важной задачей в области нормативного массового сознания является поддержание уверенности в стабильности, незыблемости, эффективности данных ценностей и отношений. И именно парадигма economics адекватна для решения этой задачи, ибо в ее рамках и анализ, и обучение ведутся либо прямо «не замечая» (если угодно - игнорируя) наиболее «опасные» (с точки зрения поддержания стабильности данной системы) вопросы об источниках богатства (субстанция стоимости, прибыли), справедливости и исторических границах данной системы, либо давая на них ответы строго в рамках абстрактной теории общего рыночного равновесия250.
Что же касается политической экономии, то даже наиболее близкие к economics фундаментальные теории (предельной полезности, предельной производительности, факторов производства и т.п.) терпимы (ибо обосновывают аксиомы economics), но относительно, ибо вносят в учебные курсы элементы сомнения. Любая политическая экономия как фундаментальная наука (а политэкономия труда вдвойне, так как она критична по определению) неудобнауже тем, что ставит основополагающие вопросы, пробуждая ненужную (с точки зрения бизнеса - бесполезную) и идеологически опасную критичность ума. Поэтому учебный курс (а заодно и исследовательскую деятельность) желательно ограничить лишь использованием выводов, почерпнутых из некоторых школ политической экономии капитала, представляя эти выводы как аксиомы, а не как теории, требующие критического осмысления (опровержения или доказательства, корректировки, на определенном этапе, возможно, радикального обновления - ведь всякая теория устаревает).
Марксизм же с названных точек зрения представляется особо неудобной доктриной. Особенно неудобен марксизм в его современном виде -в виде теорий, критически осмысливающих экономику «реального социализма», представляющих ее как в принципе тупиковую социальноэкономическую систему, дающих крайне далекую от популярных брошюр и учебников в духе сталинского «Краткого курса.» картину современного мирового капиталистического хозяйства. Причины такого «неудобства» также несложно показать.
Во-первых, марксистская теория, на первый взгляд, бесполезна с точки зрения ее использования узким специалистом в какой-либо конкретной области рыночного хозяйства (а именно таких специалистов по преимуществу готовят сегодня, именно такими пытаются стать экономисты-исследователи - на других почти нет спроса). Причина этого проста: классическая политэкономия дает слишком много «ненужных» [для бизнеса] знаний. Более того, она помогает сформировать критически мыслящего и достаточно широко образованного специалиста, которому будет трудно и неприятно работать в своей узкой области, не подвергая сомнению общепринятые правила-«аксиомы».
Во-вторых, критический марксизм как теория, исследующая закономерности генезиса, развития и отмирания экономических систем (в том числе - рыночной), опасен для хозяев общества, ориентированного на сохранение status quo, будь то современное буржуазное общество или «реальный социализм».
^ (Хайек Ф.А. Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма. М.: Изд-во «Новости» при участии изд-ва «Catallaxy», 1992. С. 70-71, 79. Доступ к электронной версии по ссылке: http://www.libertarium.ru/l_lib_conceit_05. Оригинал: The Fatal Conceit: The Errors of Socialism. / Vol. i of The Collected Works of F.A. Hayek. London: Routledge, and Chicago: University of Chicago Press, 1989).
В-третьих, марксизм как политическая экономия труда ставит и заставляет критически осмысливать проблемы собственности, социального неравенства, противоречия общественных интересов, вычленяя их причины, что также опасно для стабильной буржуазной системы (творческий марксизм был опасен и для застойного «социализма» ввиду того, что задавал «вредные» вопросы об эксплуатации, привилегиях, уравниловке в мире «воплощенной социальной справедливости»,).
В силу названных (как минимум) обстоятельств, классическая политическая экономия (ориентированная на вопрос «почему?») вообще, а современный марксизм в особенности отторгаются господствующей сферой практики в буржуазном обществе как бесполезные, а идеологией трактуются как вредные, а потому - ошибочные (в этой извращенной логике - суть идеологии в мире отчуждения).
Но, как мы аргументировали в предыдущей главе, есть и иная практика. Практика как деятельность общественного человека, творящего историю (естественно, в рамках объективно возможных «русел» социального развития), гораздо шире, чем бизнес в стабильном буржуазном обществе. В той мере, в какой мы хотим быть практичными в изначальном смысле этой великой категории2, для нас важно понять законы
1 Неслучайно поэтому столь жестоко преследовались в СССР левые диссиденты. Авторам посчастливилось быть близко знакомыми с одним из крупнейших представителей этого течения - философом П. Абовиным-Егидесом, прошедшим и через лагеря, и через психиатрические лечебницы, и через принудительную высылку из страны, но не изменившим своих взглядов -сторонника демократии и социализма. На таких же позициях стояла и его жена - Т. Самсонова - философ, также вынужденный эмигрировать из СССР. Их позиция была отражена в самиздатовском журнале «Поиск». Среди основных работ П. Абовина-Егидеса: Абовин-Егидес П.М. .И моя вина. Меморандум всем, кто заинтересован в демократическом движении в СССР. Париж, 1987; Абовин-Егидес П.М. Сквозь ад: «в поисках третьего пути». М.: Молодая гвардия, 1991. О жизни и творчестве П.М. Абовина-Егидеса см.: Воейков М.И. П.М. Абовин-Егидес: проблема свободного научного творчества // Альтернативы. 2005. № 4.
2 Напомним в этой связи знаменитый 11-й тезис К. Маркса о Фейербахе: «Die Philosophen haben die Welt nur verschieden interpretiert; es kommt drauf an, sie zu verandern» (Marx K. 11. These uber Feuerbach. Originalfassung. // Marx-Engels-Werke (MEW), 43 Bande, Berlin/DDR: Dietz Verlag, 1956-90, B. 3. S. 535) «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменять его» (традиционный русский перевод - см.: Маркс К. Тезисы о Фейербахе // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 2. С. 4). Здесь важен нюанс: перевод собрания сочинений, вопреки контексту, использует иную, чем в оригинале, форму глагола - «изменить», хотя совершенно очевидно, что здесь речь не идет о разовом, однократном действии, а практически-действенном способе отношения к миру. Подчеркнем: подобное, восходящее к классическому марксизму, понимание практики развито в работах таких последователей марксизма, как Д. Лукач, ^
исторической жизни, исторического прогресса и регресса. Эту задачу помогает решать сложная система теорий, лежащих в рамках той же парадигмы, что и политическая экономия труда. И здесь логичен вопрос: действительно ли можно нащупать точки взаимодействия политической экономии и economics?
Возможен ли синтез economics и политической экономии?
Отвечая на поставленный вопрос, будем исходить из следующих предположений.
Первое. Economics уже есть довольно-таки эклектический (по крайней мере, в большинстве случаев, особенно в макроэкономике) синтез определенных политико-экономических разработок (точнее, снятие, «перевод» этих теорий на «язык» функционирования рынка) - от теорий предельной полезности, предельной производительности, факторов производства до кейнсианства и современных разработок в области экологии.
Второе. Economics достаточно легко может быть дополнен концепциями и выводами (а отчасти и языком) теоретических школ, генетически связанных с разработками неоклассической политэкономии, такими, например, как новый институционализм. Более того, без такого дополнения economics XXI в. принципиально неадекватен даже для отображения практики в им же заданной области (в экономике, где трансакционные издержки примерно равны трансформационным, а права собственности принципиально подвижны, вести исследования, исходящие из установок отсутствия первых и при безразличии ко вторым, по меньшей мере несерьезно). Но эту проблему economics легко может решить и уже активно решает1.
Третье. Собственно проблемой является возможность той или иной модели синтеза (или иного взаимодействия) теоретических основ economics и различных школ классической политической экономии. Это проблема, ибо предмет, метод и содержание этих школ принципиально отличны или противоположны первым. Последнее относится прежде всего к марксизму (особенно - современному марксизму) как синтети-
^ Ж.-П. Сартр и др. на Западе, а также в работах таких советских ученых, как Э. Ильенков, Г. Батищев, Н. Злобин и др. уже упоминавшиеся выше ученые.
1 Капелюшников Р. Экономическая теория прав собственности. М., 1990; Шаститко А Теоретические вопросы неоинституционализма // Введение в институциональный анализ / Под ред. В. Л. Тамбовцева. М.: ТЕИС, 1996. В последние годы вышло немало учебников и монографий в этой области, в России здесь тон задают Р. Капелюшников, А. Шаститко, Р. Нуреев, А. Аузан, А. Олейник и др.
ческой социальной науке и политической экономии труда как его истоку; в меньшей мере - к исторической школе и ее последователям, собственно классическому институционализму, к различным разновидностям социально-экономических теорий постиндустриального общества, к междисциплинарным исследованиям глобальных проблем человечества и т.п.
Этот, третий аспект надо рассмотреть особо. Здесь можно предположить следующие варианты синтеза251:
Первый - «антисинтез» - вытеснение одной из «синтезируемых» парадигм и ее последующее забвение (то, что произошло с economics в СССР, а сейчас происходит с марксизмом в России).
Второй - «снятие» обеих парадигм и генезис новой, творчески вобравшей лучшие их достижения.
Третий - собственно синтез как соединение «лучших сторон» или сходных аспектов различных политико-экономических школ.