Важно, что в рамках этой теории понятие Человек неслучайно пишется с большой буквы, ибо его личностное развитие позиционируется как высший критерий прогресса и, соответственно, высшая мера эффективности, позволяющая сравнивать между собой различные общественные (в частности, экономические) системы.
Также в классической политэкономии показывается, что социальноэкономическая природа Человека качественно различна в разных экономических системах. Соответственно, принципиально различны цели и мотивы деятельности, социально-экономические нормы поведения человека и, следовательно, социально-экономическая природа этого актора255.
Следующим ключевым положением с точки зрения классической политэкономии необходимо считать то, что Человек в условиях экономической общественной формации включен в большие социально-экономические структуры (классы, страты и т.п.), которые, в свою очередь, существенно детерминируют тип его экономического поведения, ценности и мотивы, и - главное - социально-экономические интересы.
Соответственно, проблема рациональности не только в классической политэкономии, но и в экономической теории в целом должна стоять не столько как вопрос большей или меньшей рациональности, сколько в качестве проблемы особенного конкретно-исторического типа рациональности. Этот тезис, раскрытый нами в предыдущей части, позволяет сделать вывод, что в экономике существуют качественно различные типы рационального поведения человека, характерные для разных социально-экономических систем и представителей разных социальных страт.
И потому главным для экономической теории является вопрос не столько о том, насколько рационален человек, сколько о том, как он рационален, что и почему он максимизирует/минимизирует: соблюдение личной чести и/или традиций, деньги, творческую деятельность, справедливость и солидарность, благо Родины. И - главное - как и почему он совершает те или иные поступки в своей общественно-исторической практике, как и в какой мере его поведение детерминировано той или иной исторически специфической системой экономических отношений (добуржуазной, капиталистической), как и почему он самоопределяет себя, поддерживая или отвергая эко-социо-гуманитарные реформы, инициируя (поддерживая) или нет революции.
Соответственно, напомним, с точки зрения теории марксизма человек - это не только продукт определенных производительных сил и объективных общественных отношений (прежде всего производственных), но и творец истории256. Это две противоположных и единых в рамках общественной экономической формации ипостаси бытия Человека.
Существенно, что за последние десятилетия в неоклассике и теориях, базирующихся на ее методологии, появились относительно новые разработки в области проблемы человека.
К числу таких «открытий» относятся разработки представителей нового институционализма, обнаруживших, что на процесс принятия решений и выбор индивидов влияют институты. Здесь, что называется, комментарии излишни: это прямое заимствование одного из выводов марксизма. Как мы уже не раз отмечали, представители нашей школы257 столетие назад показали, что, в частности, производственные отношения определяют социальный тип человека, его интересы, ценности и мотивы.
«Перевод» этого тезиса с языка марксизма на язык институционализма и сведение проблемы к описанию форм производственных отношений (без анализа сущности и ее противоречий) - такова была бы «заслуга» данного направления в этом вопросе258, если бы не существенный «нюанс». А «нюанс» этот не случаен и значим: новый институционализм предлагает конкретные разработки, раскрывающие важные для процессов накопления капитала формы отчужденного бытия человека в условиях позднего капитализма. В последнем вопросе новый институционализм действительно преуспел, раскрывая, вслед за Беккером, все новые и новые формы «орыночнивания» человека и его подчинения глобальной гегемонии капитала. Для практики главных акторов рыночной системы (мы скажем жестче и определеннее: буржуазии вообще и номенклатуры глобального капитала, в частности) это, спору нет, весьма важные теоретические результаты, имеющие большие перспективы практического применения.
Так и получается, что в стремлении приблизиться к реалиям экономических отношений новый институционализм вынужден многое заимствовать из марксизма, но делать это так, чтобы никто не заметил заимствования (для чего применяется метод переименований и «перевода» известных положений на новый «язык», что и создает видимость абсолютной новизны) и приспосабливая марксистские методологию и теорию к нуждам практики глобального капитала.
Вернемся к недавним «открытиям» неоклассики в области теории человека.
К числу таких «прозрений» относится формулировка, по сути дела, диалектического противоречия, указывающего на ограниченность неоклассической методологии: по признанию адептов последней, как только эта теория пытается выйти за рамки абстрактно-одномерной модели экономического человека, описание поведения индивида теряет опера-циональность и утрачивает удобства формализации. Так, в рамках «основного течения» возникает выбор: либо слишком упрощенная, но операциональная модель, либо учет реальной сложности объекта, но утеря операциональности.
На наш взгляд, однако, эта дилемма отчасти снята в некоторых современных работах, принадлежащих к неоклассической парадигме. Так, например, этой теории удается начать строить модели, учитывающие, что (1) у людей наличествуют долгосрочные устойчивые интенции к осуществлению действий, направленных на общественное, а не частное благо; (2) люди не только конкурируют, но и вступают в отношения солидарности; (3) существуют не только частные интересы индивидов, но и единые для них общественные экономические интересы (мы еще вернемся к анализу этих разработок во II томе, где мы, в частности, будем рассматривать теории человеческого и социального «капитала»).
Все эти «открытия» в основе своей повторяют основные положения марксистской политэкономии (в том числе - советской), но при этом
(i) дополняют их «операциональностью» и (2) знакомят читателей, не способных (или не желающих) познакомиться с марксизмом, с важными аспектами социально-экономического бытия человека. Как таковые они заслуживают позитивной оценки, которая была бы еще выше, если бы эти авторы указывали марксистские основания своих «новых» идей, не забывая про ссылки на первоисточники. Сие, ко всему прочему, могло бы существенно помочь им в дальнейшем исследовании данного круга проблем при помощи совместных усилий преодолевающих догматизм марксистов и «прозревших» (способных увидеть нерыночные отношения в экономике) неоклассиков.
Наконец, заметим, что для марксистской экономической теории также принципиально значимым является исследование не только индивидов, но и таких акторов, как коллективы, социальные страты, классы. Более того, важен вопрос о том, что есть общество, и может ли оно рассматриваться как самостоятельный актор, обладающий некоторыми реальными общенародными экономическими интересами.
Напоминая, что с точки зрения политической экономии общенародные интересы - это не фикция и даже не только теоретическая абстракция, а реальный экономический феномен, с которым необходимо считаться в практике и который необходимо изучать в теории, приведем только один пример. Общечеловеческий интерес сохранения и рекреации природы - это реальный фактор, обусловливающий необходимость скоординированных на международном уровне экономических действий и осуществления значимых затрат; это феномен, требующий перехода при оценке макроэкономической эффективности к показателям, учитывающим сокращение не возобновляемых природных ресурсов и загрязнения среды и т.п. А ведь этим примером отнюдь не исчерпывается спектр общенациональных интересов, которые включают массу теоретических и практических проблем социальной защиты, экономической безопасности и т.п. с соответствующей корректировкой всех оценочных показателей, и не только.
Вернемся к проблеме различий в понимании ключевых акторов экономики в марксизме и economics.
Не менее сложна, чем вопрос о природе и роли Человека, проблема трактовки государства и его роли в экономике. В политической экономии государство предстает как исторически различный актор, специфический для разных экономических систем, представляющий сложную совокупность интересов (от общенародных до интересов господствующего в данном обществе класса, равно как и интересов государственной бюрократии как особой подсистемы этого института). Соответственно, роль государства в экономике отнюдь не сводится к минимально-необходимому вмешательству, связанному с компенсацией провалов рынка. Она определяется как действия особого экономического субъекта, реализующего особый способ экономической координации - учет, контроль, регулирование, программирование и т.п., развивающего новый класс отношений собственности (общественной), распределения дохода (социальные трансферты, и не только), воспроизводства и т.д.
Мы еще не раз будем обращаться к проблеме марксистской трактовки государства, а сейчас продолжим наш анализ.
Кажущееся сходство в определении «фирмы» в марксистской политэкономии и economics тоже оказывается видимостью.
С одной стороны, economics (и даже новый институционализм) по сути дела заимствовал классическое политэкономическое определение основного хозяйствующего субъекта рыночной экономики: (1) обособленный владелец товара (в развитом виде - капитала), целью которого
(2) является максимизация прибыли и для которого (3) характерны планомерные внутренние и конкурентно-рыночные внешние связи. Все три пункта восходят к классическим предшественникам Маркса и развиты в «Капитале». Неоклассика воспроизводит (только несколько иными словами) и первое, и второе, и третье (в последнем особенно преуспел новый институционализм, который «открыл», что фирма - это система, в рамках которой нерыночные связи эффективнее рыночных, повторив на новый лад старый добрый вывод «Капитала» о внутрифирменной планомерности).