р, что рынок как экономическая система, обслуживающая большую часть трансакций большей части человечества, окончательно победил только в... началеXXвека. До этого же человечество много столетий мучительно пыталось перейти к рынку и капиталу, заплатив за это ценой кровопролитнейших революций и войн (чего стоит хотя бы самая кровавая война XIX века - между Севером и Югом в США, да и Первую мировую войну явно не большевики развязали), колониального угнетения и т.п. (В скобках заметим: economics вообще «видит» только развитые системы, а то и вообще исключительно американскую экономику, оставляя на долю особых дисциплин, лежащих «по ту сторону» собственно экономической теории, - компаративистики и экономики развития - хозяйственную жизнь 4/5 человечества274.)
Еще более опасен тривиальный вопрос: если рынок есть особая форма координации, одна из многих исторически существовавших форм распределения ресурсов, если он когда-то (как господствующая форма -всего лишь сто-двести лет назад) возник, то это означает, что рыночная экономика - не более чем исторически ограниченная, имеющая не только начало, но и конец, экономическая система? И уж совсем вредоносным станет серьезный теоретический анализ (к тому же анализ самокритичный, указывающий на собственные ошибки и грехи апологетики) реальных ростков реальных пострыночных и посткапиталистических отношений275.
Этот анализ опасен не только тем, что пробуждает излишнюю (для подчиненных без остатка рынку мещанина-потребителя и мещанина-бизнесмена) пытливость ума и вредные вопросы, но прежде всего тем, что показывает:
• историчность рыночной экономики как системы, когда-то возникшей и - как все исторические системы - когда-то долженствующей перерасти в другую экономическую систему (возможно, если следовать букве и духу марксизма, составляющей «всего лишь» базис для постэкономи-ческого «царства свободы»);
• реальные противоречия рыночно-капиталистической экономики, обусловливающие возможность и необходимость ее «заката»;
• различие между видимостными механизмами ее функционирования и существенными чертами товарных отношений и капитала, лежащими в основе этой видимости и скрытыми превратными формами так, как хороший макияж и модные одежды скрывают действительную внешность и возраст женщины;
• ростки и элементы реальных нерыночных (в том числе и постры-ночных) отношений в современной мировой экономике;
• теоретические модели, объясняющие кто, как и почему может и будет способствовать рождению новых, идущих на смену рынку и капиталу, отношений.
И поскольку такие теоретические построения опасны, постольку их можно и должно (с точки зрения адептов «рыночноцентрической» модели) не замечать как не существующие или объявлять маргинальными (что не лишено своеобразных оснований - Коперник и Галилей 500 лет назад тоже были «маргиналами»), а в случае невозможности этого -объявлять ложными. Если же и это не удается, то можно переходить и к административно-политическим методам (в демократических странах последние, как правило, используются редко и осторожно).
И если вопросы замалчивания и административно-политического давления выходят за рамки данной статьи, то вопросы априорной ложности «нерыночноцентричной» теории могут и должны быть нашим предметом.
Мы неслучайно выше написали «априорно»: доказательств по сути дела нет, за исключением попыток критики марксистской теории товара и капитала. Никто, собственно, и не пытался доказать, что (i) не было дорыночных отношений производства, распределения и потребления ресурсов, что (2) сегодня нет пострыночных отношений и (3) завтра невозможно господствующее распространение последних (последнее доказывали, разве что, представители австрийской школы, но после краха «советского блока» и их эта тема перестала интересовать; а зря: критика их «доказательств» была дана давно и ответ на нее был очень слабым.).
По-видимому, легко предположить, что первый тезис никто оспаривать не станет. Впрочем, и здесь возможны некоторые возражения. Зато положения (2) и (3) вызовут как минимум удивление, а то и жесткое отторжение вкупе с обвинением в догматической старомодности и приверженности отвергнутым всем цивилизованным миром пережиткам «коммунизма» (еретики, в общем.).
ДорыночныЕ экономические отношения как феномены практики и предмет теории
Начнем наш анализ с материи, наиболее близкой и понятной читателю - дорыночных экономических отношений. Эмпирически они хорошо знакомы большинству экономистов, хотя на них не принято обращать внимание. В самом деле, такие способы связи производителя и потребителя (координации, аллокации ресурсов) как натуральное хозяйство и различные формы обмена деятельностью в общине (кооперация и разделение труда, дарение, пожертвование и т.п.), бартер (переходное к товарообмену отношение), насилие (в частности, войны, грабежи и т.п.) как способ перераспределения ресурсов хорошо известны. Хорошо известны и такие формы присвоения богатства (труда и его продуктов, человека, земли) и его отчуждения, как азиатская деспотия, рабство, крепостничество и иные разновидности того, что К. Маркс назвал личной зависимостью. Наконец, феномен ренты как особого способа получения дохода, производного от этих способов присвоения (хотя и не только от них), вообще очевиден, а новый институционализм «поиск ренты» числит среди и ныне существующих способов координации. Несколько менее известны законы воспроизводства добуржуазных отношений («азиатский цикл» и др.О, но их несколько меньшая известность не означает их отсутствия.
Перечень можно было бы продолжить, но главное читателю, видимо, уже понятно. Гораздо важнее прокомментировать некоторые возможные возражения. Остановимся на двух.
Первое. Профессиональному исследователю хорошо известно, что в дорыночных системах экономические отношения были синкретично сращены с традицией, отношениями насилия и другими социально-волевыми формами (внеэкономическое принуждение, личная зависимость и т.п.). Эта, уже отмечавшаяся нами в предшествующих текстах, сращен-ность не означает, однако, того, что эти отношения не складывались и по поводу производства, распределения и потребления; что они не обеспечивали и определенное распределение ресурсов; что с ними не были связаны особые мотивы, цели и производства. По-видимому, здесь экономист должен возразить, что эти цели и мотивы являются неэкономическими, так как их субъекты стремились не к максимизации прибыли, денег. Но мы о том и пишем, что экономику нельзя сводить исключительно к товарно-денежным отношениям. Увеличение количества лично зависимых работников, земельных угодий, ренты и т.п. было (и остается) частью процесса воспроизводства, т.е. экономической жизни в широком смысле слова.
Второе возражение. Да, скажут наши оппоненты, когда-то действительно существовали нерыночные формы организации производства и распределения, но это далекое прошлое, и сия проблематика не актуальна для современной экономической теории. Здесь авторам уже можно возликовать: указывая на неактуальность исследования дорыночных экономических отношений, вы тем самым признаете их существование. Следовательно (NB!), вы признаете тот факт, что рынок и товарные отношения исторически ограничены, что они когда-то возникли и потому не могут быть квалифицированы как «естественные». Соответственно, не может быть квалифицирован как «естественный», неотделимый от человеческой природы интерес к максимизации денег (у труда и производства, следовательно, могут быть другие цели и мотивы) и т.п.
Грамотный экономист-теоретик, знакомый с историей экономики и экономической мысли, скажет, что все это - очевидно. Да, согласимся мы: это очевидно. Но при этом позволим себе вопрос: почему же тогда во всех учебниках economics эта очевидность игнорируется и, более того, в неявной форме читателю навязывается нечто прямо противоположное?
А теперь к вопросу об актуальности исследования дорыночных экономических отношений.
Во-первых, как мы уже заметили выше, человечество тысячелетиями осуществляло производство в условиях, когда рынок был лишь периферией хозяйственной деятельности. Рынок стал господствующей в мировом масштабе формой производства и распределения ресурсов в лучшем случае в конце XIX века. Более того, вплоть до середины XX века большая часть производства и распределения в Африке и Азии были сосредоточены в рамках натуральных хозяйств. В России вплоть до начала XX столетия 80 % населения (крестьянство) преимущественно было занято натуральнохозяйственной деятельностью. В Европе (за исключением Англии, Франции, Голландии и Бельгии) еще в XIX веке шла борьба между дорыночным, полуфеодальным и рыночным (включая рынок труда и капитала - т.е. такой, как его ныне описывают учебники, выдавая за «естественный», т.е. как бы вечный) способами производства и присвоения. Рабочая сила стала по преимуществу товаром во многих странах Европы лишь в конце XIX века (а в России - только в XXI веке, может быть, станет), а до этого господствовали различные переходные формы. Может ли серьезная теория игнорировать эти закономерности истории?
Во-вторых, нынешняя экономика, как известно, является глобальной. Но это означает не только рост мировых потоков товаров и капиталов, но и углубление качественных противоречий в мире. В экономике стран третьего мира, особенно беднейших, где проживает, соответственно, пять и более одного миллиарда жителей Земли, и где сосредоточены наиболее жесткие противоречия современности, до сих пор принципиально важна роль названных выше дорыночных отношений и переходных форм, соединяющих современный рынок и иные экономические отношения.
В этих странах не просто велико влияние социокультурных (религия, традиции), т. н. «цивилизационных» факторов на экономику. Противоречия глобализации и внутренние противоречия приводят к тому, что в мусульманских (но не только) странах в XXI веке вновь (NB!) начинают складываться элементы новой (возможно, переходной) социально-экономической системы. Последняя противоречиво соединяет элементы позднего капитализма и восстанавливаемых реверсивным ходом истории в новом виде отношений натурального хозяйства, общинности, личной зависимости (преимущественно, естественно, в новых, специфических, требующих самого пристального изучения формах), государственнодеспотического, замешанного на традициях и внеэкономическом принуждении (клановом, родовом, тейповом и т. п.) способах присвоения и отчуждения, координации, принятия экономических решений, перераспределения ресурсов.