Все это не означает отсутствия в этом социально-экономическом пространстве рынка и капитала - там, повторим, господствуют переходные отношения, но это означает, что рыночноцентрическая, более того, исключительно рыночная экономическая теория сугубо недостаточна (если вообще продуктивна) для анализа этих развивающихся новых реалий социально-экономической жизни.
В-третьих, так называемые «посткоммунистические», трансформационные экономики также требуют отказа от теоретического рыночного фундаментализма. Дело в том, что здесь (особенно в странах СНГ) в результате попыток насильственной реализации рыночных реформ в условиях, неадекватных технологических (высококонцентрированное производство, переутяжеленная структура экономики и т.п.), социокультурных, политических и т.п. факторов (а об этом написаны десятки книг и сотни статей) возникла крайне странная экономическая система, имеющая лишь видимость рыночной (и даже капиталистической), но в действительности скрывающей сложноструктурированный пласт малоизученных и крайне специфических отношений.
И дело здесь не только в том, что в результате перехода от плана к якобы рынку в СНГ быстрее всего в массовых масштабах стали расти дорыночные (добуржуазные) и полурыночные (переходные) отношения - а это и натуральное хозяйство, и «поиск ренты», и личная зависимость во всем многообразии форм власти новой «аристократии» (от боссов организованной преступности - этих полулегальных «баронов» новой России - до новой номенклатуры из лона высших государственных чиновников и сращенных с ними олигархов - «графов», «князей» и «генерал-губернаторов» XXI века276).
Дело в том, что основой экономики России и других стран СНГ все более становятся кланово-корпоративные (номенклатурно-олигархические и зачастую полукриминальные) структуры, имеющие вид «обычных» корпораций, но в сущности представляющие собой сложные переходные формы, включающие не только отношения акционерного капитала и наемного труда, но и сложные механизмы личной зависимости и внеэкономического принуждения.
Опять же заметим: это далеко не классические феодальные отношения, но это отношения, анализ которых будет малодостоверен (ибо он будет скользить по поверхности) в рамках маркетоцентрической парадигмы.
Более того, маркетоцентрическая парадигма, будучи применена к анализу социально-экономических трансформаций в наших странах (а это господствующий подход, как в отечественной, так и в западной науке), приводит к доминированию телеологического, нормативного подхода, который существенно искажает картину действительных отношений в нашем мире. Сторонники этой парадигмы практически всегда исходят как из аксиомы из того, что в наших странах происходит переход именно к рыночным отношениям. Спорят о том, как быстро он должен осуществляться, какой тип рынка должен быть создан, но, как правило, не задаются вопросом: какие экономические отношения действительно развиваются в России, СНГ и т.п.?
Причины этого достаточно очевидны: эта парадигма в принципе не позволяет увидеть никакого иного выхода, кроме рыночных механизмов, ибо все остальные социально-экономические отношения в крайне поляризованном свете рыночноцентрического экономического либерализма просто не видны.
Да, конечно, в мире ныне господствуют рыночные отношения, руководство страны строит рынок и все официальные институты имеют рыночные имена. Но это еще не означает, что мы на деле движемся исключительно в этом направлении. В СССР и других странах «реального социализма» уже был опыт нормативно-телеологического подхода, когда треть человечества провозгласила социалистическую систему, власти заявили, что мы строим коммунизм, все официальные институты имели социалистические имена, а подавляющее большинство не только граждан, но и ученых (в том числе - западных советологов) были уверены в том, что экономический строй в СССР имеет социалистическую природу. И что же? Ныне очень мало кто из критически мыслящих ученых (кроме догматически-ортодоксальных коммунистов и некоторых дино-завров-антикоммунистов) однозначно соглашаются с этой тезой.
Так и ныне экономический либерализм на веру принимает идеологополитические установки и, исходя из них, более чем предвзято ищет им подтверждения на практике. И методология «рыночноцентризма» для этого нормативно-телеологического подхода крайне полезна, более того, необходима.
Между тем реальная экономическая жизнь трансформационных экономик много сложнее, и «рынок» (да и то крайне специфический) есть лишь один из многих сложноструктурированных пластов нашего социально-экономического пространства, доказательству чего мы посвятили немало своих (уже упоминавшихся выше) работ по проблемам российской экономики.
Возвращаясь к проблеме нерыночных отношений в современной мировой экономике, заметим, что, в-четвертых, капитал развитых стран
- транснациональных корпораций и других глобальных игроков на полях мировой экономики (НАТО, ВТО, МВФ и т. п.) - включает в свой арсенал широкий спектр нерыночных (во всяком случае, в классическом смысле economics^) методов власти и подчинения работников и клиентов, не описываемых на стандартном «маркетоцентричном» языке.
Существуют ли пострыночныЕ
экономические отношения?
И все же главное для нас в данном случае - подчеркнем - это не столько доказательство актуальности изучения дорыночных отношений (они, согласимся с оппонентами, ныне составляют весьма важную, но не основную часть социально-экономического пространства), сколько иной, уже предложенный выше в качестве гипотезы, а ныне в меру сил объясненный вывод: рынок (как его трактует economics, т.е., повторим, в единстве рынков товаров, капиталов, труда) есть исторически ограниченная экономическая система.
Но если это так, то тогда вполне логичным выглядит уже сформулированное выше утверждение: рынок как исторически ограниченная экономическая система имеет не только свое начало, но и свой конец. Иными словами, перед нами встает вопрос: существуют ли в современной экономике ростки пострыночных отношений, приходящих на смену товарным отношениям по мере исчерпания ими своего потенциала стимула и формы развития технологий, роста производительности? Существуют ли потенциальные пострыночные (более того, посткапи-талистические) способы координации, присвоения, распределения и воспроизводства и если да, то каковы реально существующие ростки этих отношений?
Анализ проблем пострыночной экономики мы начнем с фиксации простейшей связи: по мере обострения противоречий классической, развитой рыночной экономики (Первая мировая война, Великая депрессия и т.д.) даже в рамках economics возник тезис о провалах рынка - тех экономических (в широком смысле слова, выходя за рамки сведения экономики к обмену товаров и денег, что, кстати, вынужденно, но не замечая [NB!] этого, делает здесь economics) функциях, которые рынок не может выполнить или выполняет с большими потерями для общества, Человека и природы (NB! здесь опять «контрабандно» в экономическую теорию вводятся, не оговариваясь, нерыночные параметры, которые, правда, замазываются применением словечка «экстерналии»).
Не будем пока вдаваться в проблему, какие отношения, как и почему заполняют эти «провалы».
(В скобках заметим: сам термин «провалы» весьма сомнителен и прямо указывает на «рыночноцентричность» economics’а: все, что не рынок - его провал. Как похоже на религиозное мировоззрение: все, кто не христиане - язычники; или наоборот - все, кто не мусульмане -неверные; в любом случае они не более чем «провал» христианства или ислама.)
Зафиксируем другую, принципиально важную для нас связь: если
(i) провалы рынка появились в массовых масштабах на практике (и были, соответственно, отображены в теоретических работах представителей экономического либерализма и даже в учебниках) лишь в условиях «позднего», развитого рынка (мы бы, как марксисты, сказали капитализма, но в данном контексте это не так важно); если они (2) выполняют те функции, которые рынок выполнить эффективно не может; если эти провалы (3) лежат, как правило, в областях, наиболее важных для перехода человечества к новому качеству развития (образование, фундаментальная наука, экологические и другие глобальные проблемы, развитие человеческих качеств), то мы можем достаточно обоснованно предположить, что во всех этих случаях речь идет не о до-, а о пострыночных отношениях, которые могут решать те важнейшие социально-экономические проблемы, которые не могут решить рынок и капитал.
А теперь постараемся дать хотя бы краткий перечень тех сфер современной глобальной экономики, для которых характерно развитие и ростков пострыночных и посткапиталистических отношений.
Это, во-первых, система отношения сознательного регулирования межхозяйственных взаимодействий (выражаясь языком советской политэкономии, мы бы их назвали ростками планомерности^:
• многообразная система экономических функций государства, включающая перераспределение от 30 до 50 % ВНП и существеннейшим образом влияющая на образ жизни, решение экологических, гуманитарных и социальных проблем, качество роста и мн. др.;
• нерыночное воздействие крупных корпоративных структур на внешние для них экономические параметры (включая манипулирование потребностями и потребителями, частичное регулирующие воздействие на цены и мн. др.)277;
• систему регулирования экономики со стороны общественных (некоммерческих) организаций, органов местного самоуправления и т.п.;
• образование во многом не рыночных «анклавов» экономической жизни во взаимодействии различных предприятий внутри крупнейших корпоративных структур (особенно ТНК, объемы производства которых сравнимы с объемами ВНП средних государств)278, где внутрихозяйственные отношения дивергируют с межхозяйственными, стирая границы отношений внутри и вовне хозяйственного звена;