Вершина этой структуры - элита корпоративного капитала, в которой соединены представители высших слоев как частных корпоративнокапиталистических образований, так национальных и интернациональных государственных образований. И это - не просто высшие менеджеры («вышедшие из народа таланты» - хотя кто-то из представителей этой элиты, подобно советским членам Политбюро в прошлом, может быть сыном рабочего или рядового интеллигента). В современном глобальном мире существует не просто класс капиталистов. Сформировалась новая «номенклатура», которая достаточно устойчиво воспроизводится. В ее среде сложились традиции определенных отношений, в том числе и отношений между поколениями, когда дети высших чиновников и боссов государственного аппарата, топ-менеджеров и частных собственников оказываются студентами привилегированных колледжей и университетов, позже попадают на высокие престижные должности и затем, подобно номенклатуре советского времени, могут перемещаться из государственного аппарата управления в офисы корпораций и обратно, из руководства армией в сферу патронажа деятельности образовательных структур или науки и т.п.
Так формируется корпоративно-капиталистическая номенклатура394
- система полузамкнутых, самовоспроизводящихся социальных структур, персонифицирующих субъектов социального отчуждения в мире глобальной гегемонии корпоративного капитала. Эта номенклатура по ряду качеств отлична от традиционного класса капиталистов, включая не только частных собственников капитала, но и сращенных с ними лиц, формально являющихся наемными работниками или «лицами свободных профессий», но на деле спаянных с «классическими» капиталистами в единую господствующую силу, опирающуюся на систему сложных, связанных не только с экономическим господством, но и со сложной совокупностью внеэкономических социально-политических, духовных, технологических механизмов подчинения человека корпоративному капиталу.
Существование и власть этой номенклатуры является alter ego конформизма трудящихся и как таковая и прямо (через каналы глобальной гегемонии капитала), и косвенно (воспроизводя конформизм масс) становится важнейшей антитезой для развития социального творчества, ибо она стремится монополизировать все основные функции контроля над обществом, управления обществом, причем не обществом как единым целым, а обществом как совокупностью разделенных властных пирамид
- пирамид-государств, пирамид-корпораций.
На эту систему власти работает и современная политическая структура: парламенты и партии, которые мало чем отличаются друг от друга (за исключением ряда антикапиталистических политических организаций и новых социальных движений), но обслуживают борьбу этих пирамид; сложнейший и высокоэффективный репрессивный аппарат, включающий и армию, и специальные войска, и разнообразную тайную полицию; формируемая государством и корпорациями идеология и многое другое.
Соответственно массовое политико-идеологическое производство, осуществляемое профессиональными политтехнологами, с одной стороны, непосредственно реализует интересы этой номенклатуры (как и всякий наемник, профессионально работающий на хозяина, тот же капээсэсный пропагандист, сотрудник Госплана и т.п. в Советском Союзе). С другой стороны, политтехнолог создает для нежелающего быть политическим субъектом конформиста предметы массового политикоидеологического потребления (аналогичные любому другому товару из супермаркета или масскультуре), превращая гражданина как субъекта принятия решений в пассивного агента массового политпотребления.
В дополнение обывателя приучают еще и к постоянно им принимаемому «политическому наркотику» (как и любой другой наркотик, создающий иллюзию жизни, он создает - через возможность поговорить на кухне или в кафе о политике и опустить бюллетень в урну - иллюзию реального участия в политическом процессе). Этим наркотиком в руках политтехнологов становятся разнообразные PR-игры и даже выборы, на «иглу» которых ныне вполне профессионально «подсаживают» большинство обывателей. Средства же массовой информации делают этот наркотик доступным практически для всех граждан.
В то же время в нынешнем мире существуют и альтернативы: развитие культуры и социального творчества (массовых общественных движений и других сил независимого гражданского общества), процессы социализации и гуманизации труда, лежащего «по ту сторону материального производства», создают предпосылки для движения от демократии и гражданского общества, основанных на частном индивиде, к базисной демократии и самоуправлению, основанных на свободной ассоциации. Тем самым формируются материальные предпосылки для демократической победы социально-творческих сил как сопоставимых по своей мощи (мощи всеобщего творческого труда и свободных ассоциаций граждан) с силами капитала. В этих условиях при последовательной реализации хотя бы формальных общедемократических правил и норм складываются новые реальные угрозы господству корпоративной номенклатуры. В свою очередь, прогресс телекоммуникаций и сети Интернет также амбивалентен: последние являются не только средством для развития масскультуры и манипулирования, но и создают в потенции универсальное средство социально-творческого диалога. Вот почему столь значимым для глобальной гегемонии капитала становится ползучее замещение демократии политической гегемонией, осуществляемой посредством массового политического производства.
В-третьих, глобальная гегемония корпоративного капитала (господствующая форма современных экономических отношений) создает экономические основы для реализации механизмов такого манипулирования (политических технологий, PR^ и т.п.). И это не просто политика как бизнес (что отражают различные вариации на тему теории общественного выбора395). Экономические механизмы политической гегемонии формируются как продолжение экономического «поля доминирования» (т.н. рыночной власти) крупных корпораций и подрывают формальные правила демократии так же, как корпоративный капитал подрывает свободную конкуренцию.
При этом государство как капитал (особо мощный, корпоративный, сращенный с ТНК) подчиняет себе функции государства как политического института, призванного обеспечивать определенный баланс социально-классовых сил и институциональную стабильность396, многократно усиливая функции государства как проводника интересов господствующего класса буржуазии.
В-четвертых, размывание классических капиталистических классов и их идеологий, развитие массового производства и подобные им процессы, описанные выше, ведут к формированию номенклатуры глобального капитала и конформистского обывателя, для которых реальная политическая активность граждан становится и опасной (для номенклатуры), и невостребованной (со стороны конформиста). Политико-идеологическое манипулирование, напротив, становится и возможным (в силу концентрации корпоративно-капиталистической власти в руках первых), и алкаемым (в силу привычки к продуктам массового политпотребления и тяги к «политнаркотику» со стороны вторых)397.
Так складывается система политической гегемонии эпохи «заката» «царства экономической необходимости», институты которой становятся еще одним блоком превратного сектора, знаменующего собой тупиковый тип развития процессов, связанных с необходимостью перехода «по ту сторону» отчуждения. Эта политическая гегемония находится в очевидном противоречии с задачами развития креатосферы и ассоциированного социального творчества (свободного диалога творческих индивидуальностей, объединяющихся в свободные добровольные ассоциации), объективную необходимость прогресса которых авторы в меру своих сил аргументировали выше.
Более того, подобно тому, как реальная корпоративная власть может развиваться только в атмосфере видимостного ренессанса свободного рынка и реального «рыночного фундаментализма», так же и массовое политическое производство и потребление развивается в эпоху конца предыстории в атмосфере формального, видимостного ренессанса либеральных политико-идеологических механизмов (неолиберализм), лишь постепенно вытесняемых циничным имперским политповедением.
Пока же «демократия» оказывается таким же внешне сохраняющимся механизмом, камуфлирующим политическую гегемонию, как и «свободный» рынок, камуфлирующий гегемонию экономическую. В результате демократия (в форме современной буржуазной демократии), с одной стороны, остается важнейшим достижением и предпосылкой перехода к миру, лежащему «по ту сторону» отчуждения; с другой стороны -механизмом, камуфлирующим косвенное, но всестороннее и мощное подчинение человека институтам отчуждения в современном мире, что позволяет в рамках относительно мирного, минимально конфликтного процесса социально-политически подчинить (через механизмы манипулирования) большую часть общества корпоративной номенклатуре.
Подытожим: в условиях конца предыстории возникает, с одной стороны, востребованность (со стороны корпоративной номенклатуры и массового конформиста), а с другой - возможность (созданная новыми технологиями и глобальной властью капитала) массового политпроиз-водства и политпотребления, основанных на использовании политических технологий, манипулирования и подобных им средств политической гегемонии398.
В чем же сущность охарактеризованного выше процесса массового политического производства?
Суть любых технологий состоит в том, что они позволяют решать задачу сознательного превращения некоторого пассивного объекта в некоторый искомый результат при помощи некоторых средств [производства]. Политические технологии (как и всякие иные) решают ту же задачу - производства заданного (субъектом - номенклатурой глобального капитала) результата (голосов, отданных за принятое номенклатурой решение) из пассивного объекта (массового конформиста -электората) при помощи некоторых «средств производства» (массме-диа, денег, «административного ресурса» и других, находящихся в распоряжении глобальной номенклатуры)