Первое, что абсолютно необходимо подчеркнуть, это наличие глубокого содержательного (конкретно-всеобщего) единства практически всех массовых социальных выступлений последних лет. Это единство присутствует, несмотря на то, что внешней, формальной общности между ними мало. Они, во-первых, проходили в самых различных экономических, социально-политических и культурных пространствах мира (от Арабского мира до ЕС), имеющих огромное количество специфических атрибутов. Во-вторых, они имели самые различные формы: от мирных митингов до вооруженных столкновений и завершившихся (если они вообще завершились.). В-третьих, их результатами стали в одних случаях всего лишь подвижки в общественном мнении (движение «Оккупируй!»), в других - смена политической власти (Египет), в третьих -гражданские войны (Ливия, Сирия, Украина). И все же мы настаиваем на наличии такого единства.
Его глубинная основа - противоречие между искренними и энтузи-астичными движениями (их многообразие и неодинаковость есть их атрибут) масс и мощным, политико-идеологическим манипулированием этими социально-творческими процессами со стороны разнообразных гегемонистских сил (от ТНК и государственных структур «Центра» до фундаменталистских структур, претендующих на свою долю мирового «пирога» государств «Периферии»).
Материальной основой этого противоречия стали новые информационные технологии. С одной стороны, Интернет, мобильные телефоны и социальные сети стали абсолютно необходимой материально-технической базой, которая позволила (i) максимально быстро (в считанные часы), с (2) минимальными организационными и материальными издержками (такая организация акций практически не требует ни больших оргусилий, ни значительных денег) и (3) на основе сетевого принципа (что создает предпосылки для неиерархической организации протеста и протестующих) сделать реальностью национальные и интернациональные акции сотен тысяч и даже миллионов граждан.
С другой стороны, эти же технологии уже давно стали основой перерождения демократии (даже там, где она есть) в массовое политикоидеологическое манипулирование.
Не менее значимо и то, что новая природа этих конфликтов, накла-дываясь на использование новых (в том числе - высокоточных) видов оружия и военной тактики, обусловливает весьма специфическую форму и логику вооруженных действий, порождая феномены «сетевых войн», в которых нет ни ярко выраженных фронтов, ни строгой границы воюющих сторон, ни четкой определенности противоборствующих экономических, политических и идеологических конфронтаций, ни явной границы между армией и мирными жителями.
Следствием этих противоречий стали крайне разноплановые и опять же противоречивые результаты социальных выступлений. С одной стороны, почти везде на их плечах к власти пришли отнюдь не силы, намеренные реализовывать интенции социального протеста (единственное, но очень важное исключение - Исландия). С другой стороны, все эти социально-творческие действия показали, что и новом веке массовые и мощные выступления граждан возможны и реальны.
Наконец, в рамках и «арабских весен», и европейских и североамериканских «оккупаций» и демонстраций в самых различных формах проявили себя все те принципы и противоречия, о которых мы писали выше в связи с анализом альтерглобализма. И это неслучайно: в мире складываются новые социально-творческие отношения, некоторые сущностные черты которых мы и постарались показать выше.
А теперь об украинской весне 20i4-ro.
Начавшаяся в братской стране гражданская война в дни, когда писался этот текст, была далека от завершения. И кровь наших сограждан по СССР, постоянно льющаяся на этой необъявленной войне - плохой контекст для беспристрастного анализа. Но некоторые важные тезисы мы можем сформулировать уже сейчас.
И здесь наиболее значимы те противоречия и те новые интенции, которые проявило народное сопротивление на юго-востоке Украины в первой половине 20i4 года (о дальнейшем мы пока не загадываем).
Сформулируем их на строгом методолого-теоретическом языке с тем, чтобы не подчинить задачи исследования бурлящему напору переполняющих авторов чувств негодования.
Во-первым, это движение, как и арабские выступления, оказалось перекрестием двух противоположных пространств: геополитического и социального противостояния. О первом пишут все. Второе большинство вообще не видит, а оно между тем является той основой, на которой выросла борьба в донецком и луганском регионах и без которого этой борьбы вообще бы не было. Эта основа - низовая инициатива и самоорганизация граждан, которые выступили против крайних форм социального отчуждения - прямого насилия (избиений, репрессий, убийств, бомбардировок.) по отношению к ним и их семьям, соседям, знакомым и незнакомым товарищам по беде, не только близким, но и «дальним».
Существенно, что акторами этого насилия стали представители предельно антигуманных сил отчуждения - правонационалистические и фашистские формирования, а также стоящие за ними и поддерживающие их силы политико-экономической гегемонии глобального капитала (лидеры США и НАТО в целом) и их украинские сателлиты.
Не менее существенно, что противостояние этим силам Зла (в точном смысле этой философской категории, ибо зло, как мы постарались показать в I томе, есть нравственное измерение отчуждения) стало вооруженной борьбой, в которой ее субъекты самой своей жизнью доказывают, что у людей были, есть и будут общественные интересы, цели, идеалы, которые можно и должно отстаивать совместно и платя за это самую высокую цену - цену жизни.
Во-вторых, это вооруженное сопротивление, т.е. решительная и предельно конкретная борьба против крайних сил отчуждения, ведущаяся силами ополченцев и жителей Донецка и Луганска, вплоть до начала июня 20i4 года оставалась в то же время очень неопределенной по своим социально-экономическим, внутриполитическим и идеологическим императивам.
Нет, у этого сопротивления были и есть социально-экономические корни: недаром юго-восточные олигархи - хозяева большей части экономики этого региона - либо не поддержали ополченцев, либо прямо выступили против них. И, напротив, шахтеры и другие представители рабочего класса выступили в большинстве на стороне защитников новых республик. Но возникающие в результате борьбы ополченцев протогосударственные образования не заявили (во всяком случае, повторим, пока не заявили) никаких четких социально-экономических и внутриполитических стратегических интенций - ни в программах, ни в действиях. Более того, на словах большинство их лидеров вообще не намерено сколько-нибудь существенно менять природу их экономической системы. И это притом, что по факту они действуют на основе посткапиталистических принципов. Их борьба и работа по преимуществу основана на отношениях солидарности, не завязана на денежные, капиталистические интересы, не ориентирована на приобретение/передел частной собственности.
Возможно, что эта неакцентированность стратегии временна и в будущем логика их победы (а мы всеми силами будем ей содействовать) приведет их к необходимости и политико-экономических преобразований, как это произошло, например, на Кубе, где первоначально далекая от левых интенций борьба против благоденствующей под прикрытием США диктатуры Батисты привела к началу социалистических преобразований.
Это противоречие существенно, ибо оно во многом воспроизводит противоречия «арабской весны», первого Майдана и большинства других протестных движений последнего десятилетия.
В-третьих, опыт Донецка и Луганска - это опыт формирования новой власти на основе действий, идущих преимущественно снизу и осуществляемых «рядовыми» гражданами. Она привела к созданию протогосу-дарственных структур, выросших из этой борьбы, а не из формальных демократических процедур. Принципы добровольной ассоциации, низовой демократии проявили себя в данном случае вполне рельефно, но и вместе с тем в предельно брутальных формах. Более того, одним из жестких противоречий этих протогосударств стало то, что лидерами этих по сути свей базисно-демократических образований стали люди с державной, имперской, государственнической, а иной раз даже монархической идеологией.
Это противоречие неслучайно, ибо оно проявило феномен, названный В.И. Лениным «черносотенным демократизмом^.
Последний свойствен большинству авторитарных систем с патерналистским государством, сохраняющих мощные патриархальные тра-
: О противоречиях «темного мужицкого демократизма» и о «черносотенном демократизме» см.: Ленин В.И. О черносотенстве / Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 24. С. i8-ig.
диции (в одной из частей I тома мы показали, почему эта черта устойчиво воспроизводится на постсоветском пространстве, апеллируя не к непознаваемым особенностям «русского духа», а к рациональным особенностям социоисторической эволюции нашего мира). Он свойствен и для наших стран, где размытость классовых противоречий приводит к формированию народно-творческих сил, проявляющих себя там и тогда, где и когда возникает угроза именно всему народу - его культуре, будущему, самой жизни - в условиях, рождающих то ли народные бунты, то ли отечественные войны.
Эти силы несут в себе как реакционный, так и прогрессивный заряд, причем последний оказывается тем сильнее, чем более их оппоненты (как в случае с киевскими властями в 1914-м) оказываются марионетками глобальной гегемонии капитала, скрывающейся за вывесками формального демократизма и постмодернистского плюрализма.
В результате этого противоречия в конкретной истории наших стран реальными силами разотчуждения зачастую становятся не постмодернистские левые интеллектуалы, а рядовые граждане, являющиеся к тому же в ряде случаев носителями идей патриархального консерватизма. В случае, когда эти силы становятся частью более глубокой и стратегически ориентированной борьбы за социальное освобождение, они могут сыграть прогрессивную роль. В случае, если они оказываются самодостаточными, результатом их борьбы обычно пользуются консервативные силы. Пример первой линии - прогрессивная роль, сыгранная частью патриотически настроенного российского офицерства, перешедшей на сторону красных в период Гражданской войны. Примеры второго - усиление крепостничеств