Однако с принципиальной точки зрения (если не брать во внимание материальный носитель и социальные обстоятельства) они могут бесконечно распредмечиваться («потребляться») сколь угодно широким кругом лиц и на протяжении сколь угодно продолжительного периода времени88.
В процессе распредмечивания такой «ресурс» всякий раз как бы «оживляется», превращаясь из потенциальной в актуальную культурную ценность.
Более того, ценность феноменов культуры определяется именно тем, сколь широко и сколь долго они служат одним из «партнеров», субъектов для диалога, для со-творчества, для распредмечивания.
С другой стороны, эти всеобщие «ресурсы» ограничены, но иначе, нежели в мире материального производства: это ограничение связано с мерой их социокультурной ценности, востребованности (одно из проявлений этого - «устаревание» некоторых феноменов культуры), а не физической нехваткой или ограниченностью спроса. Кроме того, культурные ценности сталкиваются в своем распространении с некоторыми абсолютными границами: они имеют некоторые изменяющиеся, но жесткие экологические и гуманитарные ограничения. В «царстве свободы» природа, предметный мир культуры или человек выступают не как ресурс, не как предмет потребления или источник производства вещей, а как ценность, которая не может и не должна быть потребляема в физическом смысле этого слова.
В этом мир культуры качественно противоположен миру материального производства, который нацелен на безграничное физическое потребление природных и человеческих ресурсов. Напротив, для мира культуры задачей становится воспроизводство и прогресс (а на первом этапе - восстановление и сохранение) биогеоценозов, предметного мира культуры и человека как ценностей.
Кстати, отсюда, несколько забегая вперед, можно сразу же вывести необходимость системы социальных, гуманитарных, экологических (а в потенции и эстетических!) нормативов как границ «жизненного пространства» «царства необходимости». Это абсолютное требование мира, рождающегося «по ту сторону материального производства».
Вторая черта: на смену ресурсам, которые являются воспроизводимыми и массовидными, приходят «ресурсы», являющиеся уникальными по своей природе. И речь в данном случае идет не только о развитии и все большем распространении потребления уникальных предметов в рамках современного мира. Здесь-то (в бутиках и на подиумах) как раз мало что поистине уникального создается.1
Речь идет прежде всего о другом - о том, что всякая культурная ценность уникальна и невоспроизводима (лишь тиражируема) по своей
^ знаний редкость ресурсов заменяется на расширение ресурсов» (Crawford R. In the Era of Human Capital. N.Y., 1991. Р. 11). Спустя еще десяток лет эту идею сделал центральной для своей книги «Революционное богатство» Элвин Тоффлер.
i Именно на этом делает акцент большинство теоретиков постиндустриального общества (подробнее см. упомянутые работы О. Антипиной и В. Иноземцева, в которых цитируется большое количество зарубежных источников).
природе. Нельзя многократно производить шестую симфонию Чайковского, «Гамлета» или «Сон в летнюю ночь» Шекспира - это неповторимые произведения. Можно тиражировать лишь материальные носители этих культурных феноменов, а сами по себе они уникальны с момента своего рождения и навсегда89. В этом смысле опять-таки данное качество «ресурса» мира культуры является отрицанием предшествующего качества ресурсов в системе материального производства.
Наконец, третья черта, которую мы, по сути дела, уже вывели выше и сейчас лишь фиксируем: «ресурсы»мира культуры непотребля-емы, они подлежат лишь распредмечиванию. Они могут выступать лишь как феномены, с которыми можно вступать в творческий диалог90.
Итак, по основным качествам «ресурсы», лежащие «по ту сторону собственно материального производства», отрицают основные характеристики ресурсов материального производства.
Соответственно, и потребности в условиях нового мира становятся иными: они качественно безграничны, не утилитарны, но при этом они ограничены количественно, и это [NB] самоограничение91. В этом их отличие от утилитарных потребностей, которые качественно всегда ограничены существующим уровнем развития материального производства, а количественно всегда безграничны.
Мир культуры характеризуется (опять же на принципиальном уровне) иной системой потребностей, которые безграничны качественно, в том смысле, что человек никогда не ограничен данным кругом культурных феноменов. Он всегда стремится к новому, и эта новизна, не искусственная, а действительная творческая новизна, является главным импульсом и главной ценностью.
В то же время эти потребности сугубо ограничены количественно. И не потому, что здесь присутствуют некоторые внешние ограничения, связанные с господством той или иной экономической или институциональной формы (напомним, что, например, в мире развитого материального производства, имеющего форму рынка, вам всегда не хватает денег для того, чтобы купить достаточно потребительских благ, а в «экономике дефицита» у вас не было возможности достать необходимые блага, даже если у вас и были деньги).
В мире культуры суть ограничения в ином. Индивид сам и сугубо добровольно ограничивает свои актуальные потребности. Поясним этот тезис. Своего рода «потребление», а на самом деле распредмечивание, культурных ценностей предполагает сложную творческую деятельность, требующую времени, усилий, энергии от того, кто хочет эту ценность «потребить». Здесь само «потребление» превращается в проблему.
Даже сейчас, даже в условиях «царства экономической необходимости», вы можете свободно, почти без ограничений пользоваться довольно широким кругом культурных благ. Практически общедоступными в развитых странах являются крупнейшие библиотеки. Довольно легко включиться в систему телекоммуникаций и «качать» информацию из мировых информационных сетей. Вы можете участвовать в системе обучения практически в любой сфере, и даже если это обучение платное, то последнее - внешняя социальная граница, не связанная с внутренними ценностями «царства культуры».
Во всех этих случаях возникает другая проблема - ограниченность вашей собственной способности «потребить» те или другие культурные ценности, поскольку это потребует от вас времени, энергии, знаний, умений и высокого культурного потенциала, иными словами, напряженной деятельности.
Поясним: человек утилитарный хочет как можно больше того, что он видит и знает, и не обладает потребностью в том, чего он не знает. Человек творческий видит проблему в любом феномене бытия и желает невозможного и неизвестного: новых знаний, новой музыки, новых форм общения, новых принципов образования. В области же утилитарной его потребности ограничены кругом предпосылок его деятельности.
Итак, старая проблема - «всего на всех все равно никогда не хватит» - в данном случае приобретает прямо противоположное звучание: «Всё для всех всегда есть, но каждый ограничен в своих возможностях рас-предметить культурные ценности».
Достаточно понятно, что к новым феноменам - «ресурсам» и потребностям мира культуры, - рождающимся «по ту сторону материального производства», принадлежат практически все культурные блага, которые могут быть использованы в процессе обучения и научной деятельности, в процессе художественного творчества и социального новаторства.
В данном случае важно добавить, что природа в этом мире также выступает как феномен культуры92, ибо она подлежит распредмечиванию: изучению, художественному восприятию и т.п. Человек взаимодействует с природой не как с «мастерской» или «источником ценного промышленного сырья», а как с равноправным субъектом со-творче-ства (научного, художественного, воспитательного)93. Природа как культура может и должна быть также своего рода партнером по рекреации человека при использовании им свободного времени для создания предпосылок нового творческого процесса.
Существен вывод, который мы можем сделать: ограниченные материальные ресурсы и утилитарные потребности в силу своей природы, с объективной необходимостью, порождают такие социально-экономические отношения (и в силу наличия обратных связей порождаются такими отношениями), которые ограничивают доступ индивидов и институтов к ресурсам и ограничивают определенным образом ихутили-тарные потребности. Ресурсы не могут быть социально не ограничены (общедоступны) в условиях «царства экономической необходимости», потребности не могут быть социально не ограничены, ибо в этом случае возник бы мир, в котором ресурсы были бы исчерпаны практически мгновенно по определению алчным потребителем «царства необходимости».
Такие ограничения создаются как уровнем развития производительных сил, так и, еще раз подчеркнем, социально-экономическими отношениями.
Это могут быть добуржуазные отношения, где доступ к ресурсам ограничивали традиция и внеэкономическое принуждение. Например, возможность использования земли была ограничена для работника необходимостью превратиться в раба или крепостного, вступить в отношения вассальной зависимости или участвовать в той или иной системе насильственных действий, например в Крестовом походе, междоусобной войне и т.п.
В буржуазной системе, в условиях рыночной экономики, эти ограничения связаны прежде всего со стоимостью товаров, деньгами, капиталом. Именно денежное, стоимостное богатство создает предел как потреблению, так и использованию ресурсов. Вы можете использовать ресурсы, удовлетворять свои потребности только в той мере, в которой располагаете капиталом, деньгами или товарами.