Вообще следует заметить, что проблема власти в экономике является одной из центральных скорее для марксизма. Особенно явственно она рассматривалась в работах, посвященных экономическим проблемам империализма - начиная с исследований Дж. Гобсона, Р. Гильфердинга, Н. Бухарина, Розы Люксембург, В.И. Ленина и заканчивая работами советских специалистов по проблемам государственно-монополистического капитализма. Как мы уже отметили, она поднимается и в работах авторов, принадлежащих к направлению классического институционализма и близких к нему школ107. В то же время практика позднего капитализма заставила взглянуть на нее более пристально и неоклассику.
Пожалуй, наиболее активно эти проблемы рассматриваются в рамках нового институционализма, продолжающего во многих отношениях методологическую линию именно неоклассики. Новый институционализм также не обошел вниманием этот феномен, выделив такой параметр взаимоотношений рыночных агентов, как «переговорная сила». Но в рамках данной школы этот феномен представлен как бы нейтральным: позитивно фиксируется наличие возможностей использования некой «силы» в переговорах о параметрах сделки. Сами эти возможности расписаны достаточно подробно (что следует признать явной заслугой этого направления), хотя и на уровне видимости1. Впрочем,
1 На языке нового институционализма эти параметры могут быть интерпретированы следующим образом:
1. неравенство в распределении (степени монополизации) собственности на определенный вид ресурсов;
2. асимметричный характер распределения специфических ресурсов;
3. асимметрия в распределении информации между сторонами обмена или отношений «принципал-агент»;
4. различная величина издержек для сторон обмена, связанных с «выходом» из отношения с данным агентом и поиском альтернативных источников получения ресурса (блага);
5. отсутствие равновесия спроса и предложения на конкурентном рынке;
6. неравный доступ к ресурсам принуждения или насилия (государственным и частным);
7. неравная эластичность спроса на блага (ресурсы), которыми обладают стороны трансакции;
8. неравная значимость для сторон трансакции ресурсов, которыми обладают стороны обмена;
9. асимметрия покупательной способности (purchasing power) экономических агентов.
Если сравнить эти общеизвестные «позитивные» достижения нового институционализма с «апологетическими» разработками советской политэкономии, кратко суммированными в одном из предыдущих текстов, окажется, что большинство из них были раскрыты в теории т.н. «монополистической планомерности». Ее авторы, в частности, показали, что крупнейшие капиталы:
10. обладают возможностью прямого и/или косвенного участия в системе отношений собственности контрагентов (от владения акциями до личной унии и внеэкономического воздействия на собственников и/или менеджеров контрагентов);
11. контролируют ресурсы в определенной сфере рынка;
12. имеют большую информацию о параметрах рынка и контрагента (вплоть до возможности прямо манипулировать такой информацией);
13. «привязывают» к себе контрагентов технологически, экономически, финансово, информационно, затрудняя возможность отказа от взаимодействия с крупным капиталом;
14. контролируют значительную часть технологий, производства, рынка, не только ограничивая альтернативы «контрактов» для контрагентов, но и создавая устойчивое неравновесие в соотношении спроса и предложения (отсюда, в частности, феномен монопольной цены, о которой так много писалось в советской политэкономии империализма);
15. формируют технологическую зависимость контрагентов от крупного капитала;
16. воздействуют на финансовые параметры контрагентов, порождая их финансовую зависимость, и др.
Ниже мы предложим авторскую версию систематизации, обобщения и развития этих параметров в рамках нашего анализа нового качества рынка.
теоретики этого направления в этом видят скорее достоинство, ибо именно такой анализ позволяет предпринимателям использовать теоретические выводы для выработки и принятия решений, что именно и является критерием успешности позитивной экономической теории.
Но, согласитесь, возможность дать совет о том, что и как можно использовать для усиления позиций своей фирмы на переговорах об очередной рыночной сделке, это не то же самое, что сказать: закономерностью рыночных трансакций, начиная с ХХ века, является устойчивая асимметрия «переговорной силы» во взаимодействии крупных корпораций и других агентов экономики, причиной этой асимметрии является то-то, следствиями - то-то... Впрочем, у некоторых представителей институционализма, выросших на диалогах с марксизмом, можно найти и нечто похожее на сформулированный выше тезис108.
Итак, в рамках практически всех школ, так или иначе, отмечается феномен регулирующего воздействия крупного корпоративного капитала на экономику и ее агентов. Этому явлению уже более сотни лет, но в последние десятилетия он приобретает новое качество, исследование которого для нас принципиально важно. Последнее, однако, можно проделать лишь в рамках более широкого исследования нового вида «рынка», характерного для современного этапа «заката» капиталистической системы.
А это исследование, оставленное за скобками данной работы, показывает, что за феноменами «локального регулирующего воздействия», «манипулирования», «рыночной власти» и т.п. скрывается существенное видоизменение противоречий товарных отношений, «снятых» развитием глобального корпоративного капитала.
Последнее рождает рынок, который, с одной стороны, тотально подчинен власти не просто капитала, но корпоративного капитала как целого (не отдельных фирм, но капитала как конкретно-всеобщего производственного отношения109) и, с другой стороны, сам тотально господствует над всеми параметрами социально-экономической жизни. Так появляется своего рода рыночная диктатура, рыночный тоталитаризм, соединяющий власть рынка, капитала и корпоративных структур в единый механизм подчинения человека и общества, скрывающий под личиной свободной конкуренции тотальную гегемонию капитала. Человек в современном капиталистическом обществе оказывается под властью корпоративных структур sine prece, sine pretio, sine poculo110.
Рассмотрим генезис этого феномена подробнее, обратившись прежде всего к анализу видоизменений основы всякого товарного производства
- противоречия общественного разделения труда и обособленности товаропроизводителей.
Экспансия тотального рынка сопровождается новым витком развертывания (в том числе по мере прогресса постиндустриальных технологий и глобализации) общественного разделения труда (в рамках марксистской теории последнее означает не просто рост многообразия особенных видов деятельности и специализации, но и подчинение человека условиям разделенного труда) и экспансией частичного работника и частичного человека.
Проделавший отмеченную выше эволюцию глобальный капитал:
• углубляет мировое разделение труда, являющееся основой противоречия между «Первым» и «Третьим» мирами (развитие «третичного» и «четвертичного» секторов в «Первом» мире, консервация «первичного» в наиболее отсталых и развитие «вторичного» в новых индустриальных странах «Третьего» мира при угрозе их кризиса по мере превращения знаний и инноваций, а не сырья, в ключевые ресурсы развития);
• интенсифицирует процессы формирования частичного работника, способствуя развитию «обычного» индустриального частичного работника (преимущественно в «Третьем» мире) и направляя (преимущественно в «Первом» мире) прогресс наиболее современных форм деятельности в русло роста не универсальности, а профессионализма (культ последнего отображен теориями «общества профессионалов»,
о чем мы уже писали в других работах111);
• приводит к доминированию производства «частичного продукта» -т.е. продукта, который является не в своей вещественности потребительной стоимостью, а лишь в совокупности с услугами по технической поддержке его эксплуатации. - этот перечень легко продолжить.
В то же время генезис постиндустриального общества (в терминологии марксизма - «закат» «царства необходимости», эпохи господства материального производства) объективно порождает и противоположные тенденции - к снятию разделения труда, основывающиеся на прогрессе общедоступной творческой деятельности, но эти тенденции современный корпоративный капитал как раз тормозит, а противоположные (ориентацию образования на усвоение набора узкоспециальных знаний, науки - на узкопозитивные, преимущественно прикладные проблемы112) - интенсифицирует.
Но самое главное изменение в природе общественного разделения труда, характерное для современного тотального рынка, связано с развитием глобального обобществления и информационных технологий. На место атомарной структуры (отдельные производители и их связи) приходит «вязкая» и аморфная структура, образующаяся как вза-имоналожение различных сетей. И «акторами», и связями этих акторов между собой становятся сети. Их можно сравнить с системой паутин, которые постоянно плетет и переплетает некий «паук». Это гибкие, аморфные, быстро изменяющие свои конфигурации образования, находящиеся в то же время под жестким контролем формирующего их властного центра («паука»). Эту картину можно проиллюстрировать примерами из области производства информационных продуктов, где контролирующие эту сферу корпоративные центры постоянно заново «сплетают» сети по производству тех или иных разработок. Или примерами из области финансовых спекуляций с их многоуровневыми «паутинами» трансакций, контролируемых «рейнмейкерами», или даже примерами производства легковых автомобилей, где сборочное предприятие в какой-нибудь стране «Третьего» мира лишь венчает сложную сеть поставок, управленческих связей, маркетинговых операций, пиара и финансовых потоков, «сплетенную» той или иной ТНК под конкретные условия сборки и, главное, реализации в данной стране