148.
Продолжая анализ в рамках теорий, принадлежащих к mainstream^, подчеркнем, что их соединение с экономической теорией прав собственности позволяет поставить еще одну проблему, с которой сталкивается (или, по крайней мере, может столкнуться) экономическая теория при переходе к исследованию объектов, лежащих «по ту сторону собственно материального производства». Это проблема возрастания трансакционных издержек в результате сокращения собственно материального производства и замещения «свободного пространства» не собственно культурной деятельностью, а превратным сектором. Ведь уже сегодня трансакционные издержки, как отмечают западные исследователи (и как мы отмечали выше), примерно равны издержкам производства.
Это рождает новый блок проблем: экономическая теория рынка все более описывает не собственно материальное производство продуктов и услуг, а механизмы обмена социальных форм, не имеющих материально-вещного содержания, т.е. взаимодействие овещненных социальных форм и институтов с самими собой. В самом деле, что собой представляют различные формы фиктивного капитала (выражаясь марксистским языком) или ценных бумаг (говоря на более привычном экономическом языке)? Что такое рынок финансов, рынок услуг в сфере менеджмента? Что такое услуги, предоставляемые консалтинговыми, аудиторскими, маркетинговыми компаниями, и рынок этих услуг? Что такое услуги, связанные с деятельностью венчурных корпораций? Что такое рынок валют (если мы выходим на международный уровень) и так далее?
Во всех этих случаях мы имеем дело не с товарами как продуктами материального производства, не с феноменами культуры (науки, искусства, образования), а с «вторичными» и «третичными» формами, где социальные «костюмы» товаров (такие как деньги, акции и т.п. феномены, порожденные функционированием фиктивного капитала), становятся объектом купли и продажи. Здесь «работают» многократно трансформированные фундаментальные закономерности рынка (в том числе и те, что описываются economics).
Именно здесь все более складываются основные рыночные отношения современного мира, и они подчиняются уже другим закономерностям - не материального производства, а превратного сектора и других сфер, являющихся субститутами того мира культуры, который мог бы развиваться вместо этих превратных форм.
Не менее существенно и то, что развитие современного рынка, связанного преимущественно со сферой трансакций, порождает значительные издержки, связанные с оппортунистическим поведением, получением и использованием информации, спецификацией прав собственности и т.п. Все эти трансакционные издержки возрастают в той степени, в какой (1) прогрессирует в силу названных выше причин превратный сектор; (2) деятельность начинает носить творческий и в этом смысле непредсказуемый и нерегулируемый характер; (3) обостряются проблемы использования всеобщих, абсолютно ограниченных ресурсов (например, углубляются экологические проблемы, проблемы обеспечения социальной защиты и так далее)149.
Во всех этих случаях рынок начинает «работать» не столько на связь производителя и потребителя материальных благ и услуг, связанных с утилитарными потребностями, сколько на самовоспроизводство своих собственных институциональных предпосылок, т.е. на «производство», «потребление» и обслуживание своих собственных превратных форм и институтов. Рынок превращается в «механизм по обслуживанию [рыночных] механизмов», лежащих в сфере отношений, опосредующих связь производителя и потребителя. И чем в большей степени прогрессирует творческое содержание деятельности и развивается креатосфера (или хотя бы ее превратные формы), тем в большей степени должны возрастать, исходя из стандартной экономической теории, и возрастают на самом деле трансакционные издержки и весь сектор, опосредующий самопродуцирование и самовоспроизводство трансакций.
Так начинает развертываться дурная бесконечность экстенсивной экономики: трансакции по поводу трансакций по поводу, и т.д. (в чем-то это механизм, подобный экстенсивной экономике бюрократического мира).
Отсюда еще один «вызов» неоклассической экономической теории:
V V ГГ V
в какой мере можно считать рациональной и эффективной экономическую систему, которая уходит от производства и потребления (не говоря уже о креатосфере) и замыкается на самовоспроизводстве форм, обслуживающих механизмы, институты, превратные формы рыночного взаимодействия и связанные с этим издержки?
Сказанное, однако, на первый взгляд, противоречит практике развитых капиталистических экономик, где растут не только трансакции, но и производство реальных благ производственного и потребительского назначения, развиваются наука и образование, создаются новые технологии.
Это возражение столь же справедливо, сколь и некорректно: мы выше постоянно вели и здесь ведем речь о соотношении целей и средств развития и о той цене, которую современный мир платит за прогресс в области производства реальных благ. А цена эта намного выше, нежели могла бы быть при условии отказа от существующей модели экономики. Задумаемся: качественные изменения технологий в основных сферах материального производства, скачки в развитии фундаментальной науки и образования, взлеты подлинной культуры - все это остается по преимуществу уделом первых двух третей прошлого века. Мы по-прежнему передвигаемся на автомобилях со средней скоростью 90-i20 км/час (а то и 5-i0 - если говорить, например, о забитой пробками Москве 2000-х) и самолетах со скоростью 800-900 км/час; мы все так же производим энергию, сжигая нефть и газ (плюс используем немного устаревших ядерных и гидростанций); практически не изменилась организация пространства нашей жизни (разве что мегаполисы стали еще больше). -перечень легко продолжить. Информационные технологии используются по преимуществу во все той же «экономике симулякров» (от компьютерных игр до «симулякроподобных» или, в лучшем случае, развлекательных сайтов Интернета, на которые в общей сложности приходится до 80% общего времени их использования). И хотя пользу этих технологий для производства, науки и образования нельзя отрицать, но ее нельзя и преувеличивать (во всяком случае, ни сокращения использования бумаги, ни роста скорости и объемов фундаментальных научных открытий они сами по себе не вызывают). И главное: надо показывать пути альтернативного, нацеленного на прогресс Человека, развития и использования компьютеров, Интернета и т.п.
Однако мы увлеклись. Вернемся к проблеме адекватности методологии и теории economics для исследования феноменов креатосферы.
Пожалуй, самое время отметить, что существует большое количество разделов современной экономической науки, вырастающих из mainstream^, но таких, где непосредственно не «работают» микро- и макроэкономика, характеризующие механизмы рынка. Эти разделы также связаны с функционированием превратного сектора - это совокупность дисциплин, связанных с менеджментом, глобальными проблемами и даже финансами.
Сегодня (и это неслучайно) подавляющее большинство экономистов и, соответственно, теоретиков специализируются именно в этих сферах. Но если мы внимательно посмотрим на менеджмент или на управление финансами, учебники или теоретические работы, которые описывают эти процессы, то во всех этих случаях окажется, что здесь используется не столько классическая система, построенная на анализе взаимодействия спроса и предложения, сколько совершенно другой набор инструментов, лежащих на стыке различных экономических наук с социологией, психологией и так далее.
В работах по менеджменту это будет видно в наибольшей степени, но даже в работах по маркетингу (в науке, где рынок присутствует даже в ее названии) будут доминировать проблемы прогнозирования, оценки, социологических исследований, планирования и многие другие, описываемые при помощи апелляции к параметрам, весьма далеким от предлагаемых стандартным учебником economics. То же самое касается современного управления финансами.
В то же время отнюдь не следует считать, что здесь рождается некоторое новое качество, лежащее «по ту сторону» рыночных отношений -все это не более чем «вторичные» или «третичные» формы современного рынка. И если мы их рассматриваем столь подробно, то только для того, чтобы подчеркнуть: рыночные отношения в сфере собственно материального производства сейчас играют относительно сокращающуюся роль. Это признано в косвенной форме - в форме акцента и практики, и теории на феноменах, которые характеризуют трансакции - мир, лежащий между производством и потреблением.
В заключение вновь поставим вопрос, который прозвучал в начале этого подраздела: почему «вызов», который, казалось бы, столь очевидно «бросается» генезисом общественной деятельности, лежащей «по ту сторону материального производства», не принимается экономической теорией, принадлежащей к mainstream^?
Для этого есть целый ряд оснований, часть из которых уже была названа. Добавим лишь, что собственно процессы со-творчества являются как бы «потусторонними», как бы «невидимыми» для классического economics. Последний может ответить на этот вызов предельно просто: созидание культурных ценностей, диалог по поводу их созидания, со-твор-чество, опредмечивание и распредмечивание - все это не та материя, которая изучается и описывается economics. И этот ответ будет совершенно справедливым.
Однако этот ответ позволяет сделать два вывода.
Первый: материя, которая лежит «по ту сторону» предмета economics, малоинтересна и маловажна для исследователей общественной жизни, принадлежащих к данному направлению, ибо эта общественная жизнь до настоящего времени подчинена законам рынка, которые, в свою очередь, описываются economics.
Второй вывод, который может быть сделан: будущее принадлежит именно той сфере, которая лежит «по ту сторону материального производства», «по ту сторону» рынка, и поэтому economics как наука, описывающая некоторые закономерности тольк