Но, с другой стороны, социальная виртуальность денег (следствие их бытия как продукта глобального виртуального капитала, особой суперсети, «паутины паутин»), складывающаяся в результате стихийного взаимодействия частных фиктивных финансовых капиталов и представляющих их частных финансовых институтов, делают эту суперсеть «черным ящиком». Все это придает виртуальным деньгам свойства неустойчивости, превращает реализацию ими своих функций в вероятностный, неподконтрольный, рисковый процесс.
Как таковые, виртуальные деньги-капитал, с одной стороны, создают возможность превращения сферы финансовых трансакций в особую, оторванную от производства и ускоренно разбухающую (вследствие возможностей как получения спекулятивных, так и роста трансакционных издержек) сферу экономики, а с другой - являются адекватными механизмом и формой экспансии этой сферы.
В качестве комментария позволим себе некий образ: деньги - этот единственный универсальный и всеобщий «джинн» рыночного мира, способный, по словам Шекспира, все черное сделать белым172 - ныне оказался в новой «бутылке». Первоначально ею было золото, и всем золотом не владел никто. Затем роль «бутылки» выполняли казначейские билеты и другие бумаги, эмитируемые национальным государством, лишь временно выпускавшим заменители золота и представлявшим интересы широкого круга обособленных капиталов в их противоречии с остальным обществом (и при этом мировыми деньгами оставалось лишь золото). Ныне же роль «бутылки» (NB! В мировом масштабе) переходит к электронным феноменам, продуцируемым ограниченным кругом преимущественно частных транснациональных корпоративных структур.
Еще более близким может быть даже иной образ: на наших глазах все быстрее происходит диффузия этой «бутылки», растворяющейся в компьютерных системах мировых финансовых институтов, а контроль за этой тающей на глазах «бутылкой» (деньгами, «снятыми» в виртуальном капитале) находится в руках относительно узкого круга все более приватизируемых структур, но и от них он ускользает, поскольку «джинн» все растет и растет. При этом самое главное состоит в том, что эти структуры находятся в состоянии активной борьбы друг с другом и сами же пытаются устанавливать правила этой борьбы.
Итак, корпоративный капитал обретает универсальный механизм проведения в жизнь своей гегемонии - виртуальные деньги173.
Однако сам джинн - развитые до своего наиболее могущественного (во всяком случае, из известных ныне) вида мировые виртуальные деньги
- вообще по природе своей неподконтролен чьему-либо субъективному сознательному воздействию1. В результате финансовые корпорации, с одной стороны, оказываются функцией малоподвластного им процесса стихийного движения (в компьютерных сетях и, гораздо реже, на реальных рынках) мирового капитала; с другой - они являются персонификацией и частными собственниками этого капитала.
Так этот капитал становится гиперреализованной угрозой дерегулирования.
^ капитала выполняют, «подсознательно» чуя его власть и сознательно получая от него деньги на исследовательскую и преподавательскую деятельность. 1 Деньги - это стихийная объективная мера и регулятор рыночных процессов. Беря в свои руки власть над виртуальными деньгами, финансовые структуры превращают себя в своеобразный всемирный групповой «Госплан», различные отделы которого ведут непримиримую борьбу друг с другом, и при этом этот «Госплан» берется регулировать стихийный по своей природе процесс.
Как известно, во II отделе I тома «Капитала» К. Маркс, фиксируя всеобщую формулу капитала (Д-Т-Д’: деньги, приносящие дополнительные деньги), формулирует ее противоречие, фиксируя знаменитую антиномию: дополнительные деньги в соответствии с этой известной любому предпринимателю формулой возникают в обращении, но столь же верно и то, что они не могут возникнуть из обращения, если только в нем осуществляется обмен эквивалентов.
Не менее хорошо известно, что эта антиномия снимается Марксом через обращение к исследованию процесса производства, где и создается, в соответствии с теорией автора «Капитала», прибавочная стоимость.
Но вот парадокс: видимость позднего капитализма вновь возвращает нас к этой антиномии: фиктивный капитал, живущий вне сферы производства, как бы вновь обретает чудотворную способность создавать прибыль исключительно в сфере обращения.
Эта видимость неслучайна. Более того, как и большая часть характерных для капитализма превратных форм, она объективна.
Тем важнее разобраться с тем, какое действительное содержание скрывается за этим очередным кульбитом, «превращением» капитала.
Прибыль без производства,
или Превратные формы «долговой экономики»
Поскольку сама эта проблема стала особенно актуальной после кризиса 2008 года, начнем с постановки вопроса, прямо связанного с практикой: могут ли колебания на финансовом рынке разрушать реальную экономику? И если да, то почему?
Для ответа на этот вопрос необходимо разобраться, почему невозможна постоянная работа экономики в долг, в расчете на будущие прибыли и доходы - ведь реально люди работают, производят товары и услуги, эти товары потребляются (и в личном, и в производительном потреблении). Однако при капитализме этого недостаточно: товар может попасть в потребление, только будучи продан на рынке, только будучи обменен на деньги. Если обмен на деньги почему-либо оказывается невозможен, хотя бы в некоторых случаях, то это поначалу лишь частная проблема неудачников. Но если масштабы этих неудач достигают некоторой критической точки, вызывая цепную реакцию неисполнения обязательств, то система регулярного обращения товаров в обмен на деньги рушится. И вторая причина, важная именно для капитализма - если товары все же продаются, но приносят недостаточную (меньшую чем средняя) прибыль или не приносят ее вовсе, то их производство будет свернуто.
Хорошо известно, что современный денежный (платежеспособный) спрос базируется в основном не на реальных деньгах, а на долговых обязательствах и на свидетельствах о праве на будущие прибыли (то есть, на кредит и фиктивный капитал). Однако опираясь на эти две ноги (костыля?), спрос дает предложению крайне неустойчивое основание.
Долг может нарастать без особых проблем довольно длительное время - но лишь до тех пор, пока есть расчет его вернуть, или до тех пор, пока поступление процентов способно значительно перекрывать основную сумму долга даже и без надежды на возврат этой основной суммы. С претензиями на будущие прибыли, выраженными в финансовых инструментах фиктивного капитала, дело обстоит сложнее. Рынок воспринимает их как ликвидные ресурсы (квазиденьги) не только до тех пор, пока (1) есть расчет на эти самые будущие прибыли, но и пока (2) есть расчет на то, что рыночная оценка фиктивного капитала будет расти. Рост рыночной оценки создает возможность прибыльных операций с фиктивным капиталом независимо от того, приносит ли реальный капитал, отражением которого является фиктивный, действительную прибыль или же нет. Однако этот рост также имеет свои пределы и не является абсолютно независимым от реального капитала.
Наиболее глубинная причина негативного влияния неустойчивости финансового рынка на реальную экономику - отрыв движения денежного капитала от движения действительного (производительного) капитала, выражающийся в угнетении «правомерных», «естественных» функций денежного капитала (т.е. тех, что обусловлены его генезисом как средства обслуживания движения производительного капитала, его бытием-для-иного) и росте его «самодовлеющих» функций (для-себя-бытия), основанных на использовании спекулятивных эффектов174. (В данном случае под денежным капиталом имеются в виду в том числе и все его производные и превратные формы - ссудный, фиктивный и виртуальный капитал).
Почему с развитием капитализма не только предоставленные кредиты, но и сами долговые обязательства (кредитные договора, векселя и т.п.) оказались в состоянии обеспечивать расширение спроса? Почему фиктивный капитал, в свою очередь, сделался основанием для кредитной экспансии (то есть стал приниматься в обеспечение кредитов)? Это вопросы, принципиально важные для характеристики взаимоотношений действительного капитала и виртуального капитала.
Долговые обязательства и претензии на будущий доход могут формировать реальный спрос при том условии, что они могут функционировать как «знаки стоимости», то есть как заместители реальных денег в их функции средства обращения. По существу, они создают частный, не контролируемый государством массив квазиденег. Их особенность, однако, состоит в том, что они образуют спрос на все товары не прямо (обычно никто не оплачивает товары акциями или фьючерсными контрактами), а лишь через (1) расширение кредита и (2) извлечение прибыли с финансового рынка.
Именно эти источники позволяли крупному капиталу обеспечивать себе прибыльное применение, и именно они делают общественновостребованным. «для-себя-бытие» финансового капитала. Более того, вследствие этого и нефинансовые корпорации во все большей степени стали вовлекаться в операции по извлечению прибыли непосредственно с финансового рынка. До 1997 года нефинансовые корпорации США имели убытки от финансовых операций - и это было естественно, ибо они выступали как заемщики финансовых средств по отношению к кредитной системе, а эффективность их операций на фондовом рынке была низка постольку, поскольку это были вынужденные операции для привлечения недостающего капитала. Однако после этой даты операции становятся прибыльными, более того - доля прибыли от финансовых операций у нефинансовых корпораций в отдельные периоды превышает 50%. Но и это еще не все. По отношению к кредитной системе нефинансовые корпорации после 2003 года на какое-то время превращаются из нетто-должников в нетто-кредиторов: полученные ими от собственных кредитных операций проценты перекрывают проценты, уплачиваемые ими за взятые займы.