прибавочная стоимость - только как прибыль (причем многократно перераспределяемая в силу многоплановых форм конкуренции); наемный труд озабочен только максимизацией заработной платы (еще одна превратная форма).
В результате складываются необходимые и достаточные предпосылки для формулирования и признания всех основных слагаемых сегодняшней теории mainstream^.
Так логика «Капитала» показывает не только содержание, но и причины господства тех превратных форм, которые и отображает mainstream. Причем отображает неслучайно: теории тех авторов, кто позитивно исследует именно и только эмпирически данные феномены, могут и должны отображать только эти формы195. Такая ориентация большинства нынешних экономистов-теоретиков обусловлена - повторим - не только спецификой их методологии (позитивизма; тоже, кстати, неслучайного). Она есть еще и продукт их неспособности и нежелания исследовать что-либо, кроме эмпирически данных форм, незаинтересованности в исследовании чего-либо большего, чем эти формы. Последнее же, в свою очередь, есть результат объективно данных общественных условий, где господствующими экономическими субъектами (бизнесом; шире - агентами рынка, т.е. людьми как всего лишь продавцами или покупателями того или иного товара) востребованы и оплачены именно эти исследования и объяснения.
При этом субъективно экономисты mainstream^ вроде бы как и не виноваты в том, что они ведут именно такие исследования. Непосредственно здесь действует обратная описанной выше связь. Теоретики искренне считают, что они так работают не потому, что им за это платят, а им за это платят потому, что они создают полезные для практики знания (отсюда столь большая популярность методологии прагматизма). Самое смешное, что эти экономисты правы: в условиях стабильно функционирующей экономики полезную для агентов рынка информацию, т.е. информацию, в основном адекватно отражающую практику, можно получить прежде всего на основе теоретического фундамента main-stream^. Это действительно адекватное, научное отражение действительных механизмов функционирования. превратных форм. Такие формы можно и должно отражать именно на основе такого как у mainstream^ теоретического и методологического багажа. Иначе теоретик получит и передаст заказчику знание не о путях повышения прибыли, а об условиях отмирания капитала.
(Как в старом анекдоте о работнике, воровавшем детали с «почтового ящика», где производят якобы холодильники. Сколько бы ни бился мужик, но в результате сборки дома этих деталей у него в руках всегда оказывался пулемет. Так и с марксистской теорией: сколько ни пытайся ее использовать для повышения эффективности бизнеса, в результате обязательно получишь вывод о необходимости преодоления капитализма.)
Другое дело, что для того, чтобы правильно отражать механизмы функционирования превратных форм как таковых, как истины в последней инстанции, а не как мистификации (пусть объективной, но мистификации), mainstream должен создавать и адекватный этому, т.е. мнимый теоретико-методологический фундамент. Подобный фундамент опять же точно и истинно отражает некоторое содержание - но это фиктивное, «наведенное» превратными формами (как морок, наводимый ведьмами) содержание. Таким «наведенным» [превратными формами стабильно функционирующей на собственной основе рыночной экономики] содержанием-мороком и является теория предельной полезности и ее производные вплоть до монетаризма.
(В результате mainstream создает теории, объясняющие превратные формы функционирования рыка и доказывающие необходимость сокращения государственного регулирования и социальных расходов для борьбы с финансовыми кризисами, подобно тому, как средневековые ученые создавали теоретические трактаты по теологии и демонологии, объясняя превратные формы средневековой жизни и доказывая важность борьбы с ведьмами для предотвращения чумы.)
Но! Подчеркнем еще раз: теория предельной полезности - это не теоретическая фикция. Это теоретически адекватное (морокам реальности) и практически полезное (для агентов рынка) отражение действительно существующего превратного содержания, созданного миром превратных форм, господствующих в экономической жизни рынка и определяющих основные механизмы и формы его функционирования. И в этом она тоже подобна теологии как теоретически адекватному и практически полезному отображению превратных форм бытия, определяемого религиозными догматами.
А теперь о том, как доказать, что формы функционирования рынка, исследуемые и отображаемые та^^еат’ом, превратны, а содержание системы товарных отношений совсем иное, а именно то, что отображено в «Капитале», что, в частности, содержательно истинной является трудовая теория стоимости.
Поскольку это не более чем завершающие аккорды текста, ограничимся отсылкой к одному из ключевых положений, с которых мы его начали. Как при природных катаклизмах бури и землетрясения срывают многочисленные поверхностные напластования, обнажая коренную породу, так и в социально-экономической жизни генезис или слом определенных общественных систем обнажает их действительную природу. Лишь два примера из мировой и отечественной истории.
Первый - генезис капитализма. В каких бы формах не происходил переход от натурального хозяйства и неэкономической зависимости, сословного неравенства и политического абсолютизма к рынку, капитализму, правам человека и республиканскому строю, теория той поры (Просвещение прежде всего) ломало догмы религиозного сознания, а практика создавала содержательные основания товарного производства, наемного труда и частнокапиталистического присвоения. И неслучайно преуспевающие капиталисты той поры (от Д. Рикардо до Ф. Энгельса) отображали это содержание при помощи трудовой теории стоимости. Возникавшему капиталу была нужна правда о природе феодализма для того, чтобы его разрушить, и правда о содержании своего строя для того, чтобы он мог победить.
Второй блок примеров. Как бы мы ни относились к событиям 1917 и 1991 годов в России, и в том, и в другом случае все завесы тоже были сорваны. В первом случае произошло (при всей сложности реальных исторических событий) разрушение именно коренных основ прежней системы. Не только форм рынка, не только конкуренции. Была разрушена система отношений создания и присвоения стоимости путем товарного производства. Были разрушены наемный юридически свободный труд и частный капитал. Во втором, в противоположность первому, создавали опять же не только формы рынка, но отношения обособленного производства товаров, отношения наемного руда и частнокапиталистического присвоения.
Во всех случаях содержание процессов было предельно обнажено, и оно подтвердило правомерность выделения именно системы производственных отношений как действительного содержания той или иной экономической системы. Именно для понимания причин, природы, последствий, закономерности или случайности таких грандиозных сдвигов и нужна марксистская теория вообще и трудовая теория стоимости, в частности. Для того же, чтобы успешно делать свой мелкий или крупный бизнес или выбрать оптимальный по соотношению цена-качество автомобиль, марксистская экономическая теория слишком сложна и многоаспектна. Она здесь так же бесполезна, как космический корабль для похода в супермаркет.
Кроме того, не забудем и о том, что люди в экономике - это не только агенты рынка, даже если эта экономика рыночная. Мир, в котором мы живем, - это не просто рыночная экономика. Это система производственных отношений капитализма. И потому в ней действуют и более сложные, глубинные законы и процессы, обусловливающие более сложную, нежели подороже продать и подешевле купить, систему социальных интересов. И эти интересы, равно как и диалектический метод, позволяют обнажить более сложные, содержательные процессы, доказав, что исследования mainstream^ - это характеристика именно и только превратных форм. И только носителю буржуазного «здравого смысла» достаточно отображения этих форм, создающих видимость наличия некоторого фиктивного, как бы «наведенного», содержания, говорящего, что экономика - это взаимодействие преследующих свои эгоистические цели рациональных индивидов, а в основе ценности лежит исключительно предельная полезность.
Теория предельной полезности как.
продолжение «Капитала»
Всем хорошо известно, что в «Капитале» Маркс показал, как создается (в частности, в процессе обращения капитала) объективная видимость того, что прибыль выступает порождением всего капитала. Как таковая прибыль формируется в результате конкуренции капиталов, которые, стремясь к максимизации нормы прибыли, формируют среднюю норму прибыли на равновеликие капиталы. Таким образом, для капиталиста нормой экономического поведения является максимизация прибыли и минимизация издержек производства. Постольку, поскольку реализация как прибыли, так и величины издержек происходит через сферу обращения, для капиталиста здесь действует тот же императив, что и для любого агента рынка: подороже продать, подешевле купить.
Так закономерности воспроизводства капитала на собственной основе формируют объективную видимость сведения капиталистической системы к процессам купли-продажи товаров. Процесс обращения капитала, межотраслевая и отраслевая конкуренция между ними превращает всех участвующих в нем агентов в как бы одинаковых абстрактных субъектов, преследующих частные интересы - интересы максимизации своей выгоды и минимизации издержек. Этот частный интерес неслучайно в этом процессе выглядит как единственный и универсальный. И эта видимость объективна: в процессе воспроизводства капитала на поверхности явлений других интересов у агентов, действительно, нет. В результате исследуемая экономическая система сама себя сводит к актам индивидуализированного взаимодействия рационально-эгоистических продавцов-покупателей, возвращая нас к тому простейшему бытию «рыночной экономики», с которого Маркс начинал «Капитал».
Но если у Маркса это возвращение опосредовано всем тем богатейшим и сложнейшим анализом, который содержится в трех томах его основного труда, то для экономиста, исследующего исключительно эмпирически данные факты экономической жизни, ситуация иная.