Далеко не лучшие времена переживают такие виды китайского искусства, как опера и балет, драматический и традиционный театр, цирк, которые, несмотря на значительную государственную поддержку, рассматриваются как коммерческие и всё больше «работают на экспорт», особенно в Европу и Северную Америку, где подобная «китайская экзотика» находит устойчивый и платежеспособный спрос.
Приблизительно такая же картина наблюдается в сфере литературы и изобразительного искусства. «Тяготеющая масса» классических образцов и штампов монументальной пропаганды здесь настолько велика, что разделение «экспортного» сектора и сектора «внутреннего потребления» выглядит практически непреодолимым. При этом, несмотря на то, что по изданию книг Китай устойчиво занимает первое место в мире, доля книжного рынка в информационном пространстве медленно, но неуклонно снижается, падает и средняя тиражность изданий. Так, если в 1998 году в КНР было опубликовано около 130000 наименований книг, общий тираж которых составил 7,2 млрд. экземпляров, то в 2005 году общий тираж книжной продукции оказался чуть более 6,4 млрд. экземпляров, хотя увидело свет свыше 220000 наименований книг. Правда, примерно 70 % этой продукции не имеет никакого отношения к художественной литературе.
Активно развивается библиотечное дело. По состоянию на конец 2007 года в КНР насчитывалось свыше 17000 публичных, научных, вузовских, профессиональных (в том числе и общественных организаций) и армейских (специальных) библиотек с фондами хранения, насчитывающими более двух миллиардов единиц, и примерно 15 миллионами читателей. Главным центром библиотечного дела является Национальная библиотека в Пекине (около 20 млн. единиц хранения), на базе которой с 1991 года действует общекитайский библиотечный сервер. В настоящее время в КНР активно разрабатываются проекты создания национальной цифровой библиотеки, осуществляется перевод текстового материала библиотечных фондов в цифровую форму, формируются и развиваются компьютерные библиотечные сети на различных уровнях: национальном, региональном, академическом, университетском и т. д.
Что касается музейного дела, то оно переживает явный бум, внешним поводом для которого стало проведение Летней олимпиады-2008 в Пекине и ожидавшийся наплыв иностранных туристов. Как заявил в конце 2006 года Чжан Вэньбинь, глава Китайского общества музееведения, «сейчас в Китае всего 2300 музеев, это очень мало — особенно для страны с такой богатой историей, как наша». За 2007 и первую половину 2008 года в стране было создано и реконструировано свыше 1000 музеев, общая стоимость всех проектов превысила 5 млрд. долларов. Открытые для доступа посетителей музейные экспозиции рассматриваются прежде всего как материальные свидетельства выхода Китая на лидирующие позиции в современном мире, при этом позитивные для данной точки зрения исторические факты представляются, как правило, в полном объеме, а негативные — отодвигаются на второй план или даже затушевываются. Опубликованная в «Wall-Street Journal» (24.11.2006) статья приводит два красноречивых факта такого рода: в экспозиции, посвященной истории города Шеньчжень, были преуменьшены масштабы катастрофы 1995 года на местном химическом заводе, а в гигантской выставке Столичного музея Пекина обойдено молчанием разграбление английскими и французскими войсками Летнего императорского дворца в ходе Второй опиумной войны — поскольку, по словам руководителя музея Го Сяолиня, «в масштабах китайской истории данный эпизод крайне незначителен».
В 2007 году китайцы совершили около 40 млн. зарубежных туристических (т. е. не деловых) поездок. Разумеется, позволить себе такой вид отдыха могут в основном представители «высших» и «средневысоких» слоев населения КНР, причем подавляющее большинство китайских туристов отправляется за рубеж несколько раз в год. При этом они «они умеют считать деньги, тратя их на то, что можно забрать с собой, предпочитают жить в дешёвых гостиницах, питаться в китайских ресторанах и осматривают как можно больше достопримечательностей». Такой стиль «туризма по-китайски» можно считать важным свидетельством массового преодоления того «комплекса исторической неполноценности», который возник у значительной части населения Китая в период его полуколониальной зависимости (вторая половина XIX — первая половина XX века).
Вполне общеизвестна страсть китайцев к различным азартным играм и физическим упражнениям. Пейзаж китайских городов почти не представим без огромного числа людей разных возрастов, выполняющих движения традиционной гимнастики цигун, а также без групп игроков в карты, шахматы, домино, облавные шашки, маджонг и т. д. При этом некоторые формы подобной организации свободного времени населения КНР выступают как латентные формы социального протеста. Типичным примером этого стали события, связанные с религиозной сектой «Фалуньгун», запрещенной в Китае постановлением правительства о запрете «Общества по изучению Фалуньгун» от 22 июля 1999 года, но до сих пор имеющей, по разным данным, от нескольких до 70 млн. приверженцев.
Особое место в социальной жизни КНР занимает спорт высоких достижений. За последние годы в данной сфере был совершен настоящий прорыв, и китайские спортсмены вышли на первые места даже в тех спортивных дисциплинах, где раньше даже трудно было представить само их присутствие: например, в плавании, боксе, легкой атлетике. Летняя Олимпиада-2008 в Пекине стала настоящим триумфом китайского спорта: представители КНР заняли первое место в неофициальном командном зачете (51 золотая, 21 серебряная и 28 бронзовых медалей), намного опередив спортсменов США (соответственно, 36/38/36) и (России 23/21/28). Чтобы лучше понять масштабы достигнутого китайской «спортивной индустрией», следует посмотреть показатели четырех предшествующих летних Олимпиад (в скобках указано место в неофициальном командном зачете).
* — Объединенная команда
Из этой таблицы видно, что прорыв КНР в ряды крупнейших спортивных держав мира состоялся уже в начале 90-х годов. Однако практически все успехи на этом направлении по-прежнему не связаны с игровыми командными видами спорта. То есть китайцы научились готовить индивидуально сильных спортсменов, но до сих пор испытывают значительные трудности с подготовкой спортивных команд экстра-класса в самых престижных видах спорта: футболе, баскетболе, волейболе, водном поло и т. д., не говоря уже, например, о хоккее с шайбой. Вообще, в зимних видах спорта успехи КНР куда менее впечатляющи — по вполне понятным причинам, хотя на последних олимпиадах китайские конькобежцы и фигуристы уже завоевали несколько медалей, в том числе золотых.
При этом в социальном отношении важно, что отбор будущих чемпионов и рекордсменов ведется с самого раннего возраста, причем уровень государственной поддержки на каждой последующей ступени подготовки оказывается значительно выше, чем на предыдущей. И конкуренция между юными спортивными дарованиями уже к 11–12 годам оказывается настолько острой и массовой, что на международный уровень через несколько лет выходят уже настоящие спортивные «терминаторы», готовые выполнить задачу в любых условиях. Не случайно, начиная уже с Сиднея-2000, когда эти принципы спортивного отбора окончательно устоялись и закрепились, количество золотых олимпийских медалей у китайских спортсменов начинает резко превышать количество серебряных и бронзовых: люди, попавшие через сито такого отбора, всегда и везде полностью концентрируются и «выкладываются» без остатка.
Но тот же механизм «сверхконкуренции», помогая добиваться исключительных результатов отдельным спортсменам, не работает на командном уровне, чем и объясняется отмеченный выше видимый парадокс современного китайского спорта.
5. Преступность
В настоящее время образ китайского общества предстает не сильно криминализованным. Однако министерство общественной безопасности КНР постоянно сообщает о снижении собственно уголовной преступности и росте экономических преступлений, прежде всего — связанных с коррупцией. Конкретные цифры, в отличие от «процентовок» звучат достаточно редко, однако и по ним можно судить о реальной ситуации в этой весьма специфической сфере общественной жизни. Так, в первой половине 2007 года правоохранительными органами КНР было зафиксировано 1,45 миллионов случаев воровства, или (в пересчете на год) около 230 случаев на 100 тысяч населения. Для сравнения — в России уровень преступности по итогам 2004 года составил 2012 случаев на 100 тысяч населения, среди них доля краж составила 44,1 %, или 887 случаев на 100 тысяч населения. То есть, предполагая структуру преступности в двух государствах более-менее соотносимой, в среднем можно принять, что уровень «публичной» преступности в Китае примерно в 4 раза ниже российских «стандартов».
Но это — преступность «публичная». На самом деле криминализация китайского общества достаточно высока и пронизывает его сверху донизу.
Особенно ярко характеризует степень социального неблагополучия число самоубийств, по которому Китай не просто занимает первое место в мире, но и лидирует с большим отрывом: примерно каждый четвертый самоубийца в мире — житель КНР, причем число самоубийств среди женщин выше, чем среди мужчин (1,1:1), а число самоубийств в сельской местности больше, чем в городской, почти в три раза. При этом, как и во всем мире, покушений на самоубийство совершается ежегодно около 3 млн. — примерно в десять раз больше, чем доведенных до конца преступлений такого рода.
Значительная «теневая» часть экономики и демографии Китая, особенно — вынесенная за рубеж — требует таких же «теневых» методов организации и управления. Численность легендарных «триад», китайской мафии, де-факто являющейся уполномоченным государства в этой сфере, оценивается примерно в 1,5 миллиона человек — это самое большое криминальное сообщество современного мира с годовым оборотом в диапазоне 0,5–1 трлн. долларов. В сферу интересов «триад» входят все «скользкие», но высокоприбыльные экономические операции: наркотики, драгоценные металлы и камни, игорный бизнес, производство контрафактной продукции, контрабанда, торговля «живым товаром» и т. д.