Здесь нет ни возможности, ни особого смысла подробно излагать перипетии событий более чем полувековой давности. Важно сосредоточиться на их результатах и последствиях. Которые, в очень сжатом виде, в том числе — и применительно к Украине, таковы.
В 1962 году США поставили перед СССР ультиматум, потребовав убрать с территории Кубы, находящейся в 80 милях от США, советские ракеты, угрожая в противном случае мировой ядерной войной. И Советский Союз, находившийся к тому времени на пике своего видимого социально-политического могущества (создание глобальной системы социализма, освоение атомных и термоядерных технологий, полет человека в космос, опережающие темпы экономического роста, идеология мирового масштаба), говоря современным языком, внезапно «попятился», утратив то, что можно обозначить неуловимым понятием «исторического лидерства», включающего в себя как историческую инициативу, так и историческую перспективу.
Впрочем, эта «внезапность» на самом деле была запрограммирована серьёзными внутренними переменами в СССР. Хрущевская «оттепель», начатая в 1956 году спецдокладом XX съезду КПСС против «культа личности» Сталина и завершившаяся в 1961 году принятием новой, «потребительской» программы партии на XXII съезде КПСС («Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме»), не только вызвала катастрофический раскол в мировом коммунистическом движении, но также создала все предпосылки для того, чтобы диффамировать коммунистическую идеологию и советский проект перед всем миром. В том числе — и внутри страны, включая и Украину, особенно в западной ее части, присоединенной к СССР после 1939 года, где организованное антисоветское националистическое подполье существовало до середины 50-х годов. А соответствующие настроения среди населения не были полностью искоренены и впоследствии. К тому же, осуществленное в 1959 году убийство лидера украинских националистов Степана Бандеры превратило эту фигуру, к тому времени утратившую всякое реальное политическое значение, в «мученика идеи независимой Украины».
После передачи в состав Украины Крымской АССР (1954), осуждения «культа личности» (1956) и перехода к системе совнархозов (1957) со ставкой на национальные кадры, украинский национализм обрёл новое обличье среди республиканской партийно-хозяйственной номенклатуры.
Но самое главное — в результате хрущевской «оттепели» сначала резко ослабела, а затем полностью исчезла та «реактивная тяга», которая за треть XX столетия (1924–1957 годы) вознесла Советский Союз в ранг исторического лидера. Дальнейшее, всё еще по восходящей траектории, движение СССР в 1956–1961 годах было уже инерционным, и после достижения пика, которым можно считать полёт Юрия Гагарина, начался процесс падения: сперва почти неуловимого, а затем всё более явного и быстрого.
Публичная, очевидная и, по сути, патологическая, не мотивированная ничем, кроме трусости и неуверенности в себе, ложь нового советского руководства во время Карибского кризиса поставила крест на его претензиях «выражать интересы всего прогрессивного человечества». Что, впрочем, ничуть не заставило задуматься о степени истинности хрущевских утверждений насчет «культа личности».
Убийство Джона Кеннеди 22 ноября 1963 года и отстранение от власти Н. С. Хрущева 14 октября 1964 года — только закрепили «послекарибский» статус-кво: «свободный мир» во главе с США наступает и побеждает, «лагерь социализма» во главе с СССР обороняется и шаг за шагом сдает свои позиции. Даже тогда, когда этого по всем объективным параметрам можно было избежать. В столкновении двух концепций: «Лишь бы не было войны» (слова из популярной песни советского периода) и «Есть вещи поважнее, чем мир» (высказывание Александра Хейга, госсекретаря США при Рональде Рейгане), победу заранее можно отдавать второй. Именно после Карибского кризиса и началась «эра мирного сосуществования и разрядки» в советской политике как главного приоритета.
Действительно, с конца 60-х годов XX века как по общим темпам экономического роста, так и в сфере научно-технической революции, и — что особенно важно — в сфере уровня жизни, социальных прав и гарантий населения. «Америку начинают всё больше воспринималась как представителя будущего, как общество, заслуживающее восхищения и достойное подражания», как писал об этом гуру американской геостратегии Збигнев Бжезинский. «Сговор элит» в рамках «конвергенции постиндустриального мира» и перевода советской экономики на сырьевые рельсы становится всё более отчетливым. Признанное СССР поражение в «лунной гонке» образца 1969 года окончательно передало знамя исторического лидерства в руки США и позволило Ричарду Никсону 15 августа 1971 года отказаться от Бреттон-Вудсской финансовой системы с «золотым стандартом» доллара как мировой валюты. Политика «разрядки международной напряженности» и «мирного сосуществования стран с различным общественно-политическим строем» приводит к переносу «конфликтного пространства», или «поля боя» на территорию Советского Союза и других социалистических стран.
Сначала негласный, а затем и частично оформленный через Хельсинкские соглашения «раздел зон влияния» между США и СССР сделал востребованными «невоенные технологии конфликтов». В 1964 году Джин Шарп защищает в Оксфорде докторскую диссертацию «Ненасильственные методы свержения режимов». Через четыре года первые политические события по разработанной политической технологии, получившей впоследствии название «цветных революций», происходят во Франции («Парижская весна», свержение де Голля) и Чехословакии («Пражская весна», ввод войск Варшавского договора).
Особую позицию стала занимать КНР, до хрущевской «оттепели» бывшая крупнейшим и важнейшим союзником СССР. Под руководством Мао Цзэдуна Китай начинает формировать собственный «центр силы»: геостратегическое объект-субъект-проектное триединство. Толчком к этому стала «культурная революция», основные черты которой также заставляют предположить близкое знакомство «великого кормчего» с технологиями Шарпа и К°. «Помогли» ему в этом американские геостратеги или нет — вопрос дискуссионный. Как известно, многие открытия «витают в воздухе» и совершаются различными людьми практически одновременно и независимо друг от друга. Но подобную возможность категорически исключать нельзя. Тем более, что под удар «культурной революции» попали в том числе и такие политические оппоненты Мао Цзэдуна, как Дэн Сяопин, признанный создатель «новой» КНР после реформ 1979 года.
Но это были только первые «репетиции» применения нового политико-информационного оружия. Генеральной же репетиций можно считать польские события 1980–1981 годов, когда социальный протест в Гданьске продемонстрировал возможности данного инструментария с вовлечением широких масс населения, недовольных своим социальным положением, которые возглавлялись местной интеллигенцией и католической церковью. На том этапе они были подавлены военной силой и введением «ЧП». Для американских стратегов становилось ясно, что при условии создания собственной «зоны влияния» среди верховного политического руководства страны путем использования «невоенных технологий» возможна почти любая её трансформация.
В новой схеме постсоветской системе бывшей УССР была отведена особая, уникальная и даже исключительная роль. И она сводилась прежде всего к пестованию украинского национализма практически на всех этажах властной вертикали. При этом энергетическим ядром этой тенденции естественно стали бендеровские слои, сохранившиеся прежде всего в западных областях. Но и в элитах националистические воззрения стали бурно развиваться. Фактически, даже внешне «промосковский Янукович» в сущности проводил линию на насильственную украинизацию левобережной Украины. А Кучма опубликовал работу «Почему Украина не Россия». Но энергетическим центром всей политической жизни страны стало безумное стремление всех элитных групп, вне зависимости от их географического представительства, к гигантскому обогащению.
Сегодня уже трудно сказать, имелся ли какой-то внеэкономический умысел и расчёт в том, что вожди Советского Союза строили нефте— и газопроводы на Запад со всем сопутствующим «гарниром» именно через Украину, а, скажем, не через Белоруссию. Но к началу 90-х годов инфраструктура советской экономики была выстроена так, что отошедший под власть Киева кусок «трубы» стал ключевым звеном той социально-экономической модели, которая была реализована на всем «постсоветском пространстве». И через территорию «нэзалэжной» шли гигантские объёмы «серого» и «чёрного» экспорта. В первую очередь — энергоносителей для Европы, во вторую — high-tech (включая оружие) для стран «третьего мира», а уже в третью — всё остальное.
Любая смена реальной власти на Украине за последние двадцать лет легко вычислялась и вычисляется по смене фактического хозяина «трубы», прежде всего — «трубы» газовой.
Бесперебойный транзит «голубого золота» был главным требованием к официальному Киеву и с Запада, и с Востока. И до 2004 года никаких проблем не возникало: Европа получала через Украину много дешевого газа: не только российского, но и среднеазиатского, — который с удовольствием использовала. При этом посмеиваясь над Туркменбаши Сапармуратом Ниязовым, Елбасы Нурсултаном Назарбаевым и «падишахом» Исламом Каримовым. На такие «мелочи», как идеологическое обоснование бытия Украины в качестве независимого государства, никто особого внимания не обращал. Особенно в России 90-х годов с её «рыночными реформами». «Нэзалэжная» была идеальным инструментом для получения неучтенного «бабла» — чего же еще надо?
И еще одна небольшая деталь: согласно официальным данным Роскомстата за 2012 год, объем внешней торговли РФ с Украиной составил: экспорт 27,204 + импорт 17,980, всего 45,184 млрд. долл. А по таким же официальным данным украинской статистики, этот объём оказывается совсем другим: экспорт 28,4 + импорт 23,0, всего 51,4 млрд. долл.
Видимо, статистика — слишком сложная наука, чтобы быть еще и точной. Но из этого примера следует, что «теневой сектор» общей постсоветской экономики на Украине исчислялся и исчисляется десятками миллиардов долларов ежегодно.