Кажется, над изобилием жизни в этой звездной системе кто-то потрудился.
Эксельсия представляла собой желтый карлик массой примерно с солнечную, а орбита Глории находилась в ее зоне Златовласки – но ближе к середине, в отличие от орбиты Земли, проходившей у внутреннего края аналогичной области. Глория вращалась в двухстах пятидесяти миллионах километров от Эксельсии. Два жарких мира располагались заметно ближе к звезде. Там яростные вулканы окуривали кислотными дымами равнины лавы, подобные блистающим оранжевым морям. Артилекты тщательно закартировали эти планеты на будущее – вдруг пригодятся – и сосредоточились на двойной планете, главной жемчужине системы.
Вот она, Цель Полета. Бет заступила на вахту. Клифф немного расслабился, но лишь немного.
– Послушай, – сказала Бет, обновляя изображения на экранах, – я тут спектральным анализом Глории занялась. Наилучшие доступные Земле данные – вытяжка из скудных пикселей, но они сулили надежду. Глория выглядела многообещающей планетой с признаками биосферы вроде нашей. Теперь это подтверждается. Уровни кислорода, водяного пара, круговороты газов. Всё как надо. Однако… океаны отсутствуют. Следов технологии нет. Никаких странных выбросов. Никакого электромагнитного трафика. Вообще никаких сигналов. Так могла бы выглядеть истощенная Земля тысячелетие назад.
– Но Паутина…
– В яблочко, – Бет потрепала его по плечу. – Их родной мир – такое же инженерное творение, как паутинный суперлифт.
– Ты хочешь сказать, что они им пользуются для доставки на спутник, Честь?
– Паутина для такого слишком плотная: любой космолифт вменяемой конструкции, выходя за пределы атмосферы, утончается до стебелька. Не-ет, Паутина – это биосферный конструкт. Он более чем в сто раз крупней обитаемых зон на поверхностях Глории и Чести вместе взятых. Пентхаус обширней города.
Клифф фыркнул.
– А мы всё это время обманывались, принимая Глорию за стандартный мир. Классический. Мы готовили посадочные и взлетные модули, ну и прочую снарягу в расчете на обычные планеты и малые экспедиции.
Бет отмахнулась.
– Глорианцы говорят, нам достаточно пришвартоваться рядом с большим широким участком Паутины. Они вообще изъясняются достаточно простым англишским языком. И… мы это сделаем.
– А дальше что?
– Будем решать проблемы по мере их поступления, милый.
Вивьен была воплощением проблем, пусть Редвинг и любил такие решать.
В давние времена он знавал многих актрис и моделей – блистательный будущий капитан звездного корабля, сам не чуждый высокомерия в стиле шоу-бизнеса, – однако в итоге вернулся к официанткам. От них пахло едой. Домом. Тогда-то он и приобрел привычку не подгибать ноги под стулья, сидя за барной стойкой. Это простая мера предосторожности: если тебе с размаху врежут, такая поза помешает увернуться. Он допустил эту оплошность лишь раз.
Впрочем, это было не самое сложное испытание. Довелось ему потом столкнуться со ста сорока четырьмя устрицами (странное число, двенадцать в квадрате; только не спрашивайте, почему): проверка, сумеет съесть их все или нет? Он сумел. Но полтора дня потом ничего в рот не брал, прежде чем убедился, что всё же выживет. Ну, оно того стоило… Почему-то воспоминания эти теперь давались ему тяжелей: ностальгия по утраченной столетия назад Земле. По жизни на ней.
Вивьен – единственный отголосок тех лет. Она вернулась из холодного сна как раз тогда, когда Редвинг в ней нуждался. Он помечтал о простом комфорте ее общества, когда пробудился на подлете к Чаше. Улетая с Земли, он пребывал в уверенности, что за время беспосадочного полета до Глории проснется максимум дважды. По мнению криоинженеров, для долгого перелета на корабле с двигателем таранного типа это необходимо. Долгий анабиоз увеличивает риск деградации тканей – да что там, банальной смерти. Эксперименты на бесчисленных животных от мышей до шимпанзе позволили построить грубую, прикидочную, эмпирическую модель работы гибернаторов в колоссальных масштабах межзвездных путешествий. Крионика стала крупной отраслью земной индустрии.
Но изучать свойства человеческого анабиоза можно было лишь в тестовых перелетах на окраину Солнечной системы, длившихся не больше десятка лет. Отсюда предстояло смелое масштабирование на века. Эти самые века их полета. С Земли жадно запрашивали детали процедуры оживления каждого следующего члена команды. Медленно разраставшийся экипаж пополнялся теперь каждые два-три дня. Артилекты-криологи многому научились и приступили к индивидуальной настройке каждого пробуждения – или, как частенько говаривали, воскрешения.
Редвинг вырос в одном из племен, главным источником дохода которых были казино в североамериканских резервациях. Его отец считал, что богатство – главный критерий успеха в жизни. И даже на небесах, чем черт не шутит. Деньги так и текли папе в карманы – вроде бы даже слишком легко. Никакого напряга. Редвинг, родившийся в рубашке, мог рассчитывать на комфортную жизнь, а вместо этого предпочел покорять Массачусетский технологический, зарабатывать диплом с отличием, наживать врагов смолоду и разбивать сердца; его собственное отделалось легким ушибом.
Он подмечал, что академические авторитеты редко утруждают себя уборкой и не заботятся о том, каково после них работать другим. Поэтому на своих кораблях установил старые порядки: всё должно скрипеть от чистоты и быть расставлено по полочкам. Во всяком случае, таковы порядки для команды: капитану доступны некоторые вольности. Он себе имя сделал на исследовании и колонизации Марса. Он пользовался репутацией сукина сына, – что тут спорить, – но не простого, а чертовски эффективного сукина сына. Как выяснилось, это была отнюдь не худшая рекомендация.
Затем – полеты во внешние области системы: обучение работе с тысячами робоотрядов, добыча сырья из мириадов кометных ядер. Флотилия кораблей Редвинга подключала к ледотероидам автоматические ускорители и посылала их на скорости в несколько километров в секунду внутрь системы. Астероидным колониям это богатство на головы падало. Бизнес невероятно прибыльный, и финансовые успехи позволяли долгосрочное планирование. Редвинг командовал экипажами будущих богачей, но сам, возвращаясь в регионы, которые тогда уже называли Внутренними Мирами, четко понимал, чем хочет увенчать свою карьеру: рывком к звездам.
Бет громко стукнула в дверь каюты, нарушив его блуждания по дорогам памяти. Лицо ее было серьезным.
– Капитан, у нас трудность. Как пристыковаться к Паутине? В глорианской переписке ничего об этом не сказано.
Редвинг откинулся в кресле, заведя руки за голову, – расслабленная поза говорила сама за себя.
– Наши посадочные модули приспособлены к планетарным условиям, – отвечал он шелковым тоном. – Можно воспользоваться ими как простыми челноками.
Бет скривила губы.
– И куда же будут курсировать челноки?
– Ну, найдем какое-нибудь место в Паутине.
– И это всё, что вы…
– Бет, спокойней. Глорианцы – инженеры, привыкшие мыслить в масштабах на три, на четыре порядка выше наших. Они, без сомнения, квалифицированней.
– Я биолог. Мне нужно понимать, с чем мы можем там столкнуться. Какие припасы взять, безопасен ли воздух, ну и вообще…
– Так примени биологический подход к этой новейшей проблеме. Сядь. – Он предложил ей ром. – Что говорит об этом месте эволюционная теория?
Бет сморгнула, лицо ее дрогнуло от сиюминутного замешательства. Пригубив рома и молча поразмыслив (Редвинг сидел неподвижно и сдерживал улыбку), она подняла глаза:
– Хорошо, будем мыслить широко. Мы, земляне, умеем бегать и плавать, лазать и прыгать, бросать и ловить… и так далее. Всё это умеем. Мы самый многозадачный вид в истории. И у наших предков эти способности имелись. Итак, следует ожидать, что высшие разумные существа этой странной низкогравитационной Паутины не менее разнообразны в своих талантах. Они прибыли с Глории и, учитывая, какое время наверняка потребовалось на плетение Паутины, адаптированы к ней физически. – Она замолчала, глаза ее сверкнули.
Редвинг поднял ее бокал и снова наполнил.
– Правильно. Мы тоже должны проявить разносторонние таланты. И перестать так волноваться.
– Ну, спасибо, кэп.
– Всегда пожалуйста.
Проблема решена, более или менее. Иногда полезнее отсрочить решение. Они неслись к Глории, и Редвинг, обогатившись опытом Чаши, понимал, что в столь удивительном окружении всего важней обучаться быстро.
Эшли и Бет столкнулись в узком коридоре рядом с каютами старших офицеров. Он был худощавым, дружелюбным, говорил баритоном и казался искренним. Бет понимала, что вновь оттаявшим нужно уделять внимание, и они с Эшли немного поболтали. По его настоянию прогулялись в биосекцию, подышали влажным воздухом с повышенным содержанием кислорода, насладились тишиной этих камер, расположенных за водным буфером, глубоко в недрах корабля. Поначалу Эшли расспрашивал о бортовых протоколах и подробностях, но затем его тон изменился, он придвинулся ближе, и Бет догадалась.
Ладно, придется без обиняков.
– Да, ты знаешь, я замужем. За Клиффом Каммашем.
– О! Я не знал. Нужно быть внимательнее. Ты же понимаешь, Чаша до сих пор в голове не укладывается.
Она посмотрела прямо на него.
– Я занята.
– Я понял.
Нужно с ним помягче, он же парень.
– Послушай, я понимаю, каково это – из анабиоза разморозиться. Стимуляторы, ферменты и всё такое. Чувствовала себя снова подростком.
– Ну да, вроде того.
– Это пройдет. Вероятно, скорее, чем тебе бы хотелось. Попробуй с кем-нибудь из новеньких законтачить.
– Вивьен?..
– Не прокатит. У нее с Редвингом какие-то тесные отношения. Держись от нее подальше. А как тебе Папвилла Баэн? Или Джерамини Тэм? Археологи.
– Да, они недавно оттаяли. Но мне показалось, они вместе.
– Ну, возможно, просто помогают друг другу освоиться. Их бы не взяли в полет, не согласись они завести детей.
– А как насчет другого биолога из твоей команды, Нгуен?