Интерес не был чисто академическим. На борту хранились и другие генно-модифицированные паучары в форме яиц.
Анорак лежал на операционном столе, сложив лапы. Круглая туша умещалась с трудом.
– Почему мои лапы в этих фиксаторах? – спросил паук. – Я не могу двигаться.
– Мы не знаем, как ты себя поведешь, когда всё закончится, – объяснил Эбби.
– Я не причиню вам вреда, – пообещало существо. – Вы мне будете мозг вскрывать?
– Я тебя вообще не буду резать. Это… – Эбби погладил серебристый индукционный прибор, имевший приблизительно дисковидные очертания. Устройство людям передали в Чаше. Оно должно поместиться за крупными челюстями Анорака, покрыв его расширенный мозг. Как его обозвать? – Эта штука, думаю, работает по принципу электромагнитной индукции. Ты узнаешь больше, когда она закончит записывать тебе в мозг воспоминания Бемора. Но мы не знаем, что в точности ты тогда предпримешь. Вдруг начнешь метаться и себе навредишь?
– Но я же стану умнее.
– Да. – У Эбби были свои сомнения.
– Тогда выполняйте.
Анорак смотрел старые развлекательные передачи. Казалось, здоровенному чужаку этот способ усвоения людского социального этикета дается легче всего.
Эбби кивнул. Устроил прибор на панцире Анорака и закрепил его биосовместимыми скобками. Анорак дернулся, лапы его задрожали. Пауку и Эбби едва хватало места в операционной; налапники прикрепили к стене резиновым клеем.
Заглянул капитан. Эбби обратился в слух.
– Приветствую вас, капитан Редвинг, – проговорил Анорак.
– Я заглянул посмотреть, всё ли у вас в порядке, – сказал Редвинг. – Доктор Гоулд?
– Отлично. Мы готовы начинать.
Редвинг аккуратно коснулся паучьей лапы.
– Тогда вперед. Анорак, мы с тобой потом поговорим.
Бет наблюдала за Эшли Трастом, красивым самой что ни на есть банальной мужской красотой. На Земле ему бы это помогло, но с Бет он шансов не имел. Она предпочитала грубовато-потрепанный стиль Клиффа. После рутинного подката отшить Траста оказалось тем проще.
Эшли привыкал к работе с бортовой аппаратурой, усовершенствованной артилектами и сильно улучшенной по сравнению с тем, какой была она в пору его земных тренировок. Он стоял, накинув гарнитуру внешнего вида, и следил за приближением Паутины. Одной из вспомогательных специальностей Траста была метеорология; тут эта новая игра наконец запустится.
Он ощутил на себе взгляд Бет, но, похоже, не просек, что за его успехами попросил проследить Редвинг.
Сделав туманный жест рукой, Эшли проговорил:
– А знаешь, топографические особенности часто так и притягивают к себе облака. Видишь – вон те разнообразные облачные слои на переднем плане? Каждая зона со своей текстурой, погодой и составом облаков. Более темные участки соответствуют пропастям между облачными массами. Мы смотрим на стопку огромных платформ радиально, а локальная гравитация перпендикулярна направлению нашего движения – сбоку. Вау!
– Никто себе и представить такого не мог, – дипломатично отметила Бет.
– Как и той Чаши, которую вы посетили.
– Ага, там тоже было полное безумие.
Эшли показал пальцем:
– Видишь? Их солнечный свет как бы поворачивается в небе, следуя орбитальному периоду – несколько больше семи наших дней. Единственный промежуток настоящей ночи наступает, когда вся Паутина погружается в тень. Итак, то, что нам известно о планетах – в смысле тепловые градиенты между океанами и континентами, всё такое, – здесь неприменимо. Среда достаточно стабильна, и только гравитация изменяется по всей длине Паутины. Различия, однако, значительны. Здесь ветра не прерываются горными грядами, потому что воздушный поток способен попросту обтекать платформу, на которой воздвигнуты невысокие горы.
– А как насчет бурь? – Бет раздумывала, возможно ли предсказать непогоду в полевых условиях.
– О, на Земле джеты – своего рода ясли ураганных воронок. Здесь… не знаю.
Она посмотрела сверху вниз на облачные структуры величиной с континенты. В той области Паутины, куда они причалили, на Бугре, гравитация была минимальна: водяные пузыри размером с океаны поблескивали в солнечном свете. Всё это скрепляла сеть серебристых тросов и растяжек, напоминавших сухожилия. Словно змея, перебросившая между мирами свое тело. В каком-то смысле место это было еще удивительней Чаши Небес.
Эшли постарался как можно быстрее взяться за подготовленный артилектами курс. Он скучал по обилию информации, обыденному для доанабиозных времен. Как ему не хватало легкодоступной компьютерной сети, возможности быстро выяснить, где, кто, что, когда и зачем! Хотя он уже полностью оттаял, физических перемен тело не претерпело, и выглядел Эшли совершенно прежним, самочувствие его полностью изменилось. Он испытывал странное чувство свободы, задавая людям вопросы. Входящие потоки информации пересохли, он не знал в точности, сколько сейчас времени и где он находится. Примитивная жизнь.
Это также значило, что он вынужден будет полагаться на органическую память в мелочах вроде имен других людей. О, как несовершенна человеческая память без ассистентов! Он и позабыл, каково это – быть Первозданным Человеком.
Приходилось подключаться к тренировочному коммлинку, чувствуя себя голым и уязвимым.
– Вот по-о-о-тому-то-о-о вы все-э-э-э, нов`чки, не успеваете жир нагулять, – пошутила женщина по имени Джилган, растягивая «о» и проглатывая «и», точно оборачивала губы вокруг слов.
Она сообщила, что сама «с Юга». Ее акцент Эшли ни о чем не говорил.
Он вынужден был повторять фразы, чтобы артилекты выучили его голос и затем использовали оверлей при переговорах команды при экспедиции в Паутину. Или общении с глорианцами, когда те покажутся.
Акценты в многовековой экспедиции оказались нешуточной проблемой – они менялись, сдвигались, значения путались, как обычно в беглой речи людей. На Земле выработалось что-то вроде базовой нормы произношения, которая от зубов должна была отскакивать: в обществе, распространившемся по всей Солнечной системе, без такой не обойтись. Она сгладила акцентуальные различия. Но Эшли втайне порадовался, обнаружив, что «э-э-э», самое обычное междометие, которое люди машинально вставляли между фразами, давая себе время подумать над ответом, в человеческом звуковом ландшафте по-прежнему присутствует. Натаскав артилекты на его употребление, он слегка приободрился.
Учеба обещала вскоре окупиться. Артилекты рассказывали, что глорианцам свойственно оформлять символьные группы не пространственным расположением, как у людей, когда строчки символов следуют, к примеру, слева направо, а временным: глорианские слова прибывали стремительными импульсами, которые артилектам приходилось конвертировать в пространственный аналог. То есть, скажем, ПРИВЕТ поступало с миллисекундными звуковыми промежутками между П, Р и так далее. Эшли полагал, что человеку без помощи артилектов нечего и надеяться освоить этот язык.
Он осознавал, насколько тяжелую работу проделывают они, налаживая контакт с глорианцами. И задумывался, насколько вообще это странная штука – речь. Старая шутка гласила, что в англишском «Манчестер» должно читаться как «Ливерпуль»: такие головоломные там были правила соотнесения письменной и устной формы языка. А взять глорианскую метафору «быстрый, как промасленный свет». Что означает она для них? Разряд катушки Теслы в маслянистом тумане?
Артилект шепнул ему:
– Корреляция дискретных элементов дается несложно. Нарративы работают через посредство эксплицитных или имплицитных каузальных цепочек. Описание подобно стандартной потоковой диаграмме причин и следствий.
Эшли усмехнулся.
– Мне больше нравилось, как это в старых фильмах устроено. Ну, помнишь? Прилетают люди в Андромеду и встречают двуногих разумных углеродных инопланетян, которые дышат кислородом, выглядят потрясно, в постели великолепны и говорят по-англишски.
Артилект рассудительно ответил:
– Соглашусь, нарратив связан с эволюцией человеческого вида, тогда как базы данных являются продуктом экстериоризированной классификации знаний, начатой в двадцатом и двадцать первом веках. Чрезвычайно сложные формы конкуренции и совмещения этих двух разновидностей восприятия – результат работы когнитивного ансамбля людей и их устройств. А именно такие ансамбли ныне доминируют в развитых обществах.
– Э-э… Это была шутка.
– Я понимаю. Но ответить тем же не могу.
– Это что же, вам юмор в тесте Тьюринга не проверяют?
– Нас не так разрабатывали. Вам, людям, юмор… жизненно важен.
Встретив Редвинга в тренировочном зале, Клифф отвел его в сторонку и сказал:
– Я прервал переработку тела Окалы Юбанафор.
– Что? – Редвинг поморщился. – Зачем?
– Она достойна лучшей участи.
– Но послушай, ведь все тела должны подвергаться переработке. До молекулярного уровня.
– Я знаю. Но… – Он обнаружил, что не может закончить.
Редвинг нахмурился.
– Послушай, у нас в этом полете было одиннадцать трупов. И все они отправлялись в молекулярные рециклеры.
– А те, кто погиб в Чаше? Они погребены там.
Клифф достаточно давно был знаком с Редвингом, чтобы уловить момент замешательства капитана, проявлявшийся легким пожатием плеч или паузой. Ага, значит, Редвинга проняло. Клифф усилил натиск:
– Она заслуживает более достойной участи. Не простой переработки в молекулы. Давайте похороним ее на Глории. Ее первую.
– В Паутине, хочешь ты сказать, – Редвинг уставился в пространство. – Я… Мне нравится эта идея.
– Я так и предполагал, сэр.
Капитан вздохнул:
– Возьмем ее с собой в первом рейсе.
Вся кромка индукционного овала, охватившего башку Анорака, засветилась. Анорак начал дергаться.
Доктор Гоулд и капитан Редвинг отступили на шаг, но подергивания прекратились, не успев перейти в судороги. Паучары не умели мигать, но ранее было видно, что все глаза Анорака расфокусированы, а теперь паук уставился на Эбби. Эбби напрягся.