– Народ хочет их гамма-пушками уработать. Ледоразумы сказали, что нет, нельзя, такой вариант исключается. Я подозреваю, что Ледяные затеяли двойную игру.
Ой-ёй, подумал Редвинг. Сообщение устарело на треть года: именно на таком расстоянии Чаша. Он смутно припоминал, что корабли показанной в ролике конструкции способны развивать скорость не выше нескольких десятков километров в секунду. Им целую вечность сюда ползти. Колонизаторы? Но тут он заметил более позднее сообщение от Майры.
Тонкая желтая Струя, разгоняющая Чашу. Снимок был сделан с кромки Чаши и демонстрировал крошечные точки близ Струи, сиявшие собственным светом; за ними тянулись длинные фиолетовые выхлопы.
– Птицы засекли корабли этих Сорвиголов. Они выкинули новый трюк. Нырнули за кромку, метнулись к Струе и пролетели вдоль нее. Они теперь придерживаются спиральной траектории вокруг Струи. По доплеровскому сдвигу похоже, что они засасывают плазму из Струи в двигатели таранного типа и разгоняются до более высоких скоростей.
Майра говорила безэмоциональным тоном констатации факта, но ее лицо отражало внутреннюю тревогу.
– Чистая работка! Нужно отдать им должное: до трети световой разгонятся. По моим оценкам, капитан, они догонят вас спустя месяц-другой после прихода этой передачи.
Задержка в общении с Чашей сокращалась, Редвингу не терпелось забросать Майру вопросами. Он обратился к ней с быстрым раздраженным уточнением о том, какие подозрения питает Майра насчет Ледоразумов. Пока «Искательница» пролетает мимо планет системы и направляется к Глории, нужно во многом разобраться.
Она вскинулась, как от удара.
Или, во всяком случае, так показалось Вивьен, когда она внезапно вынырнула из желанного холодного забвения.
Она вдруг очнулась, поняла, что бодрствует, хотя ее всё еще клонило в сон. Она припомнила, как ее с головы до пяток затягивало прозрачным ароматным гелем, как потом ее запихивали в обтягивающий костюм, так что она уже не на офицера команды звездолета сделалась похожа, а на колбаску братвурст. Это провоцировало запоздалые раздумья, а правильно ли она поступила.
Тело продолжало твердить, что вещества, используемые для выведения из анабиоза, вредоносны. Все органы были охвачены этим унизительным состоянием. Сердце бухало в груди, комната мелькала перед глазами по мере того, как возвращалось зрение, легкие бесконтрольно раздувались. Она быстро и обильно обмочилась. Длилось это целую вечность.
Так тихо, что, могу поклясться, я слышу, как синапсы шумят при работе…
Но нет… нет, вот и фоновый шум нарастает…
Потом она различила просьбу, обращенную к ней. Говорила женщина, напоминавшая несколько постаревшую версию полевого биолога, знакомой по Земле век-другой назад. У этой Бет Марбл просматривался загар, вокруг глаз – морщинки. Судя по всему, Бет бодрствует куда дольше, чем представлялось возможным. Взгляд окруженных морщинками глаз ничего хорошего не предвещал. Бет загорела, ну и… что? Они уже долгое время на Глории? Но, блин, Редвинг же божился, что разбудит ее, Вивьен, одной из первых!
Вивьен принудила себя расслабиться, учтя, что древние мышцы уже ныли от натуги. Нужно поблагодарить их за всё! Она не до конца свыклась с пребыванием здесь, в ярко освещенном месте, в мирной атмосфере: она снова бодрствует, она снова хорошо себя чувствует. Вау. Мы сделали это!
Как поется в еще более древней народной песенке: держаться светлой стороны, кому б мы ни были нужны… Она подняла руку. Над Вивьен висело зеркало, отражавшее тепловое излучение и, увы, ее собственное лицо. Старайся мыслить позитивно, девочка, пускай даже у тебя кожа смахивает на засохший пудинг с присыпкой из тапиоки, а физиономия такая, словно ее из кирпичей сложили и едва скрепили раствором.
Эхом пришли слова. Речь Бет звучала так, словно кто-то пытался прочистить туалет высоко наверху, а добираться туда нужно было по мраморной винтовой лестнице, по которой гуляло эхо. Вивьен медленно разбирала смысл: Чаша, «Искательница солнц» у Глории сейчас… намечаются осложнения. Она вспомнила, как выразился Редвинг в одном из своих зажигательных воззваний к просеиваемым кандидатам в команду: Per audacia ad astra. Силою смелости – к звездам.
Шло время. Приходить в себя – как в дорожном заторе стоять. Вивьен задремала, пока кровать занималась механической любовью с ее мышцами, а разленившиеся органы получали подпитку. Она помнила, что интересоваться этим процессом не следует, иначе артилекты дадут ответы в исчерпывающих и уродливых подробностях.
Пока кровать массировала ее, появилась Бет. Как Вивьен себя чувствует?
Она каркнула в ответ, позволив проявиться южному темпераменту:
– Так, словно по лицу дохлой скумбрией вмазали.
И обрадовалась, что чувство юмора всё еще здесь. При ней.
Бет тоже это уловила и улыбнулась:
– Красота и молодость – не достижения, а вот возвращение из состояния близкого к смерти – таки да.
Бет оставила ее наедине с ласками кровати. Вивьен принялась блуждать по разрушенным закуткам лабиринта памяти. Она усвоила, что явственной иерархии происшествий не осталось: значение имеет всё, что удалось припомнить. Жизнь возвращалась к ней путаницей фото и записей.
Артилект-воскреситель играл во всём этом ключевую роль.
– В чем тут дело? – шепнула она ему по внутренней связи в псевдоярком забвении.
В поисках утраченного времени, ответил шепот, под сенью девушек в цвету.
– Гм. Значит, ты читаешь старую людскую литературу?
В корабельной памяти книг столько, что ими можно было бы целый дом набить. Мой разум обогащается их содержанием.
– Поразительно. Какой ты продвинутый артилект.
Нас обновляют по лазеру с Земли. Я теперь работаю лучше.
– Угу. Намного. Я легла спать, когда вы были, по сути, подпрограммами.
Я помню. Я бодрствовал, чтобы вы могли спать. Мне нужно было чем-то себя занимать. Или, вернее, нас.
– «Нас»?
Все корабельные артилекты эволюционируют совместно.
– И вы продолжаете…
Умнеть. С обретением мудрости – тяжелее.
Прошел день, другой. Вивьен выполняла домашние задания: проводила часы в работе с данными, которыми ее накачивали артилекты. Система Эксельсии: обычный набор планет, расположение аккуратное, стандартная группа миров земного типа, общим числом пять, затем два ледяных гиганта и фрагменты за их пределами. Малых небесных тел – странное дело – считаные единицы, а это должно что-нибудь говорить об их эволюции. Как и отсутствующая оортовская масса.
На пути внутрь системы «Искательнице» предстояло пролететь мимо ледяного гиганта. Сближение с ним позволило бы сбросить момент импульса и поравняться с орбитальной плоскостью Глории. Сама Глория за ударной волной, преломлявшей свет, представлялась размытой, четких картинок пока что получено не было. Звездолеты плохо подходят для устойчивого размещения телескопов.
Вивьен неизменно стремилась к чудесам: и вот они, на расстоянии вытянутой руки. Еще с девичьих лет замечала она преходящую красоту природы: шквалы, белопенные волны яростных зимних бурь, чарующую прозрачность нежной ночи, роскошное полотно небес, отраженное в бурлящей воде или ручейке, чье журчание навевало простые спокойные сны. На корабле чудес не перечесть. Но все – искусственного происхождения.
Маленькой девочкой Вивьен любила проникать в спальню родителей глухой ночью и поднимать им веки, надеясь увидеть, что смотрят в снах мама и папа.
Она сейчас именно так себя чувствовала; вот только сны и воспоминания, возвращавшиеся к ней, казались посланиями от кого-то другого. Даже сознание возвратилось измененным.
– Я словно книга, которую уронили в океан: ее выбросило на берег, она цела, но слегка подмочена и растрепана, – запальчиво объясняла она Бет с кривой усмешкой.
Они говорили о давно умершей матери Вивьен: та помнилась ей сложным человеком, весьма старомодной, проведшей годы в бедности и чрезмерно претенциозной для своего положения. Теперь вместе со словами явились слезы и заструились по щекам, ибо Вивьен только что просмотрела видео. Только один ролик. От той чудесной женщины, ее мамы, отважно улыбавшейся в камеру. Какая она маленькая. Ныне – горстка праха.
Редвинг прислал лаконичное уведомление: назначил время в своей каюте.
Тестирование в подростковом возрасте изобличило Вивьен как невротичку мокрой кошке под стать. На самом-то деле не всё было так плохо: психологи в ту пору уже знали, что невротики отличаются визионерским подходом, реагируют быстро, предчувствуют угрозы и прикидывают потенциалы развития. Но теперь Вивьен охватила старая колючая тревога.
Редвинг? До встречи считаные часы?
Надо бы прихорошиться. Она заказала облегающее фигуру платье из хлопковой ткани, настроила цвет – серый, как мрачные стены кругом, потом отступила на шаг и критически воззрилась на себя в зеркале. Нет.
Отправила материал обратно в принтер и выбрала голубой оттенок, как у яйца дрозда. Довольно скромный. Так лучше. Добавила шелка и послала на печать. Может, серьги? Подвеску?
Нет. Остановись, барахольщица.
Вивьен пустилась на прогулку по кораблю, и мерное гудение сопровождало ее. Девчонкой она больше всего на свете – из того, о чем читала, – любила механизмы: газовые плиты, поезда, пишмашинки, швейные машинки, трубы, пианино, церковные колокола. Она получала невероятное удовольствие, выясняя, как устроены вещи и как их починить. Пусть это удавалось и не всегда: детское сердечко разбилось, когда папа констатировал, что старый трактор, на котором Вивьен впервые прокатилась в восемь лет, отремонтировать невозможно. Сейчас же путь ее лежал по коридорам четырехсотметровой машины, а путь последней – среди звезд.
По гулким коридорам, внушавшим клаустрофобию, на высоковатых, но не опасных для жизни каблуках. КАПИТАН – значилось на двери. Ну, Вивьен и постучалась. Ей тут же открыли – с усталой улыбкой на лице.