– Нужно вас как следует снарядить, – сказал Редвинг. – Роботы, которых я захватил с собой, вашу снарягу проверят, очистят и починят.
– Да, сэр, – не придумал ничего более оригинального Клифф. – А вы заметили… – он махнул рукой, – вот это?
– Ладно, давай посмотрим.
Это оказалось тело вращения. Половина отряда возилась с ним и рядом. Явной точки доступа внутрь не было заметно. Клифф наблюдал, как товарищи изучают объект, и вдруг одной из свежеоттаявших, Бренде, удалось нырнуть сквозь стенку. Он и сам попробовал. Капитан следом. Стены попросту почуяли их приближение, раскрылись, образовав круговое отверстие, и захлопнули его за их спинами.
Теперь что? Члены отряда отталкивались от стен, смеялись, галдели, разминались – после такого долгого промежутка при околонулевой силе тяжести им это было очень нужно.
Какого… Клифф подпрыгнул. Оттолкнулся от стены. Ударился. Свернулся калачиком, прежде чем снова ударится.
Хорошим прыжком можно было добиться по крайней мере двойного отскока. Клифф испытал себя несколько раз, заметил, что капитан просто наблюдает. Эш Траст держался рядом с Редвингом. Клиффу внезапно явилась мысль: а как отсюда выбираться?
Может, это капкан? Вроде ловушки на лобстеров?
Бемор-Прим прыгнул. Ударился о стену поджатыми лапами. Перелетел здоровенный промежуток и ударился снова – но нет, он проскочил сквозь стенку и вылетел наружу. Как ему это удалось?
Эш тоже прыгнул. Капитан Редвинг прыгнул следом за ним, пролетел мимо извивающейся в полете пальцезмейки. В воздухе стало не протолкнуться от летающих тел. Клифф понаблюдал и понял.
Он сам пробрался к стене, примерился и прыгнул. Отскочил, пролетел к другой стене и прошел сквозь нее.
Эллипсоид вращения! У эллипса два фокуса. Нужно догадаться, где они. Прыгуть через один фокус – и тогда, если правильно отразишься, тебя вынесет через второй. А потом стена тебя пропустит.
Ну и игрушка! Клифф рассмеялся. Он некоторое время парил рядом с эллипсоидом, глядя, как веселятся напарники. Кто-то затеял игру в салочки.
Рядом возник Редвинг и гаркнул:
– Довольно! Эй, отряд, собраться!
Отряд чуть медленно, неохотно построился перед капитаном. Благословенные минуты отдыха и расслабона истекли.
Вскоре отряд уже управлял роботами, которые перетаскивали снаряжение и ремонтные инструменты на плавающую платформу шириной несколько сотен метров, поросшую буйной растительностью; там даже плескались неспешные водопадики, лениво плюхавшиеся каплями величиной с пруды и журчавшие, словно «поющий ветер».
Клифф дрейфовал, а Редвинг описывал круги около отряда, пока остальные трудились. Редвинг поговорил с каждым в отдельности, приседая рядом и временами переходя на плавный шепот. Клифф перенастраивал кое-какую снарягу и обновлял сводки припасов, а также помогал переносить объемистые грузы, но не упускал возможности понаблюдать за капитаном и поучиться у него. С некоторыми членами команды Клифф не был знаком: этих разморозили недавно.
Когда Редвингу случилось пролетать мимо, Клифф спросил:
– Вы хотите отрядить сюда новых?.. Нам и вправду не помешали бы рабочие руки.
Редвинг кивнул.
– Нужно на корабле место расчищать. Оценим все здешние бисоферы и решим, где поселок заложить. Хотя нет – поселки: во множественном числе.
– Зоны с низкой гравитацией нам в долгосрочной перспективе скорее навредят, – отвечал Клифф. – Но как на Чести, так и на Глории гравитация лишь немного ниже земной. Мы видели вдоль оси Паутины множество выступающих платформ с дробной гравитацией, это чудесные места.
Редвинг кивнул.
– Там есть что исследовать. Мне самому нужно наведаться на Глорию, прежде чем остановиться на каком-нибудь варианте.
К ним вразвалку приблизился Бемор-Прим. Как обычно, облик паучары производил внушительное впечатление. Клифф принуждал себя не реагировать на его внешность, а фокусировать внимание на странноватых речах чужака. Огромный зверь устроился так, чтобы они с Редвингом оказались на одном уровне глаз, а Клиффа предпочел игнорировать. Клиффа это вполне устраивало.
Говорил Бемор-Прим низким, чуть хриплым, суровым голосом:
– Я должен высказать вам, капитан, сэр, мою личную трактовку случившегося.
– Рад слышать, – тепло отозвался Редвинг, но по его лицу Клифф без труда догадался, какого мнения капитан об инициативе паучары в действительности.
Такого же, что и Клифф.
Бемор-Прим присел еще ниже.
– Одна из наиболее удивительных особенностей человеческого разума, с нашей точки зрения, – его талант к рациональному размышлению о вещах, лишенных всякого рационального наполнения. Я тщательно знакомился с вашей историей и литературой, вашими легендами. К примеру, вы полагали для себя допустимым рассчитывать скорость саней, на которых пришлось бы путешествовать Санта-Клаусу – вероятно, какому-то доброму гению, – доставляя подарки в канун праздника, именуемого Рождеством. Но ведь Санты не существует. Далее, вы пытались оценить соотношение длины крыльев дракона и его тела, определяя, взлетел бы он или нет. Хотя на вашей планете драконы не водятся. Надо полагать, в старину можно было бы прийти к выводу, что существование снежного человека вероятнее, чем лепрекона, даже если рациональная вероятность существования любой из этих жизненных форм в точности нулевая.
Редвинг поморгал, явно озадаченный.
– И что? – резко спросил он.
Бемор-Прим опустился еще ниже, словно желая сосредоточиться на одном Редвинге. Остальные приблизились, заинтересовавшись беседой. Клифф почел за лучшее отвернуться от Бемора-Прим и слушать в такой позе.
– Вы способны к детализированным раздумьям о немыслимом. Это необычно и сочетается с другими вашими ментальными странностями. Мы, Народ, понимаем теперь, что вы, приматы, в отличие от нас, не располагаете доступом к своему Подсознанию. Такая способность, считаем мы, является неотъемлемым критерием разумного вида. Или так мы считали раньше. Астрономы Народа умеют подключаться к своему Подсознанию из осознающего Надсознания в желательный момент. Мы выбираем мгновения, когда чувствуем настоятельную потребность в новых перспективах или свежих идеях. У людей такое самосознание ограниченно, и вы остаетесь вопиюще несведущи относительно собственных процессов принятия решений.
– Мне их хватает, – резко откликнулся Редвинг.
– Я хотел сказать, что тайны, с которыми мы столкнулись, не исключая смертей, явно нацелены на человеческое Подсознание. Вот почему вам так сложно постичь колоссальные пропорции этого артефакта, его бесконечные дни, ошеломляющее видовое разнообразие, огромные масштабы.
– Не понимаю, – сказал Клифф.
– В том-то и дело, – сказал Бемор-Прим, суча ногами, и от этого движения по спине Клиффа пробежали мурашки.
Чужак неизбежно представлялся угрозой обезьяньему сознанию, шныряющему под поверхностью человеческого разума, но понимание этого факта не помогало.
– Многие здешние виды воспринимают жизнь иначе, – промолвил Бемор-Прим нараспев. – Они постигают ее посредством погружения в реальность, в текущее мгновение. Они не читают лекций, как, увы, сейчас вынужден я.
Клифф решил позволить себе проявить удивление. В конце концов, не вечно же одному Редвингу вести разговор со стороны людей.
– Почему же они не объясняются?
– Судя по всему, это вопрос культурных предпочтений, – сказал Бемор-Прим. – Не следует уподоблять существ вроде этого Инкреата вашим Деланым Разумам. Они, говоря вашими биологическими терминами, принадлежат к другой филе.
– Деланым Разумам?
Бемор-Прим разъяснительно распростер лапы.
– Вашим артилектам. Эти разумы полностью искусственного происхождения. Инкреат же скорее подобен постепенно накапливающемуся в ходе контакта с жизнью вместилищу разумов. Они живы и активны, а не просто на хранении. У них другие способы познания. И деятельности.
– Включая убийства? С Крутильщика как с гуся вода!
По всему телу Бемора-Прим пробежала рябь, Клифф эту реакцию не расшифровал.
– Кажется, что и это – часть их культуры. Посылать единственного представителя. Проявлять равнодушие к нашему благополучию. И даже когда мы избавлялись от Крутильщика, капитан Анарок взяла на себя эту обязанность, а затем настояла на том, что не будет объяснять дальнейшего.
– Она сама хотела в Бугор, – сказал Клифф. – Мне показалось, она ухватилась за подвернувшуюся возможность, но и словом не обмолвилась, зачем.
– Верно, – ответил Бемор-Прим. – Но я чую, что нас подталкивают к новому способу мышления.
Редвинг сердито покачал головой.
– Ничего это не объясняет.
Бемор-Прим покрутил лапами в жесте, означавшем, как было известно Клиффу, согласие.
– Полагаю, они предвидели наши действия в час кризиса, по крайней мере частично. Само слово это происходит от термина из вашего греческого языка: то есть «решающий миг» или «поворотная точка». Оно использовалось, в частности, в медицинском контексте для обозначения финала болезни.
– Послушайте, мне нет дела ни до каких кризисов. Если приближается что-нибудь кризисное, почему бы просто не уведомить нас?
Бемор-Прим помолчал и продолжил уклончивым негромким шепотком:
– Мы находимся в фазе открытия, которую греки называли, то есть приблизительно: «Я нашел!» Мы погружены в нее, и нам предстоит еще преодолеть известное расстояние. Греческая фаза консолидации, следующая за Эврикой, есть момент зрелости. Тогда мы узнаем больше.
Редвинг явственно разозлился, его хмурое лицо покраснело.
– Мы быстро теряем своих. Как это прекратить?
– Следует ускорить обучение. У меня отчетливое впечатление – а я, напомню, располагаю доступом к Подсознанию, – что опасность не так серьезна, как вам представляется.
Редвингу, кажется, доставлял немалые трудности контроль над своим голосом.
– Куча трупов – достаточно серьезный аргумент.
– Я обращаюсь к примерам из вашего собственного прошлого. Фаза, наступающая после Эврики, фаза Кризиса, организована так, что прогресс порождает смятение, оно, в свою очередь, ведет к новому прогрессу, и так далее, и так далее, без перерыва. Каждое из значительных открытий вашего вида рано или поздно, а скорее рано, чем поздно, приводило к существенным трудностям. Но и открывало дополнительные возможности.