…
Клифф некоторое время глядел вдаль.
– Ха! Их площади одного порядка.
– И обе структуры очень, очень стары.
– Наверное, в этом всё дело. Долгоживущим цивилизациям требуется много места.
– Для различных социумов? Разнесенных в пространстве далеко друг от друга.
– Чтобы ставить новые, независимые общественные эксперименты. Плюс, без сомнения, развивать новые языки. – Клифф кивнул своим мыслям.
– Религии. Философии. Гены.
– А разве мы сами что-то подобное не практикуем? – пробормотала Бет. – Мы рассредоточились по всей Солнечной системе. Пройдет еще несколько столетий, и на Марсе можно будет гулять, играть в футбол под открытым небом. По крайней мере Земля это обещает.
– Разве можно сравнивать наши выдолбленные астероиды и купола на спутниках с Чашей или Паутиной? – Клифф указал на снижающийся зоопарк. – Эй, взгляни, вокруг него большие тучи поднимаются.
– Они не скоро развеются. – Бет помолчала. – Ты знаешь, я тут призадумалась. Мы прозвали эту систему Глорией, надеясь, что цель полета оправдает тяготы пути. И всё это время не подозревали, что система эта двойная. А что уж говорить про Паутину.
– Ага. – Клифф приобнял ее. – Нам повезло.
– И как же называть ее теперь? Как называть нашу цивилизацию?
– Не в курсе.
– Может, нам самим назваться Глориалью? Глориалью Великолепной.
Клифф фыркнул.
Огромный темный объект спускался с небес примерно в тысяче километров от них. Они теперь видели только одну его сторону: цилиндр коснулся планеты и стал раскручиваться. Новые оранжевые вспышки и… да, грохот.
Стук, словно бы от камней в пустой бочке, сменился раскатистым ревом. Налетела резкая ударная волна. Они повеселели.
Эшли Траст рывком проснулся. В его голове пронеслась мысль: Во рту так мерзко, словно мелкий ночной зверек воспользовался им как отхожим местом, а потом – мавзолеем. О да, строчка из классического старого романа, которые его заставляли читать. Разумеется, было то века назад. Автор, скорее всего, забыт, за возможным исключением этой строчки[49]. Впрочем, одинокое похмелье она описывала идеально. Итак… возвращаемся к работе.
Эшли осознал тогда важность скуки в человеческой истории – и в его личной биографии тоже.
Он сел. Открывавшийся вид Паутины ошеломлял. Вся стена переключилась в режим обзора со значительной высоты, так что стала видна полная структура. Эшли вылез из анабиоза таким же изобретательным деловитым типом, каким ложился, но… в нем что-то изменилось. Величие проекта покорило его.
Идея – вывод – поднимается откуда-то из глубины естества.
Вот мой шанс стать лучше. Лучше как примату, сказали бы на этой странной иномирской конструкции.
Толстуха, с которой повстречался Редвинг лично и которую Эшли видел в записи, пробуждала в нем древнее влечение. Люди тратили много времени, прослеживая свои корни в прошлое на сотни тысяч лет. Эта женщина разбередила в Эшли первобытные эмоции, потому что, как он теперь понимал, людям нужен был какой-нибудь другой интеллект, чтобы… пообщаться с ним. Заключить в объятия родича – и вместе с тем отличного от себя.
Бескрайние просторы Паутины и легионы вспомогательных слябомиров обитали в растянутом моменте вечного сейчас. За считаные секунды о жизнях судили как о достойных или недостойных. Кто-то голодал, кто-то умирал, кто-то замерзал, пока другие грелись, кто-то дрожал, пока другие радовались, а затем эти моменты проходили. Поморгав и встряхнувшись, их носители перемещались к новому сейчас, каждый – к своему, и так далее. Солнце катилось по изменчивому крутящемуся небу, новое постоянно сливалось с привычным.
Какое странное представление о рае.
И все его обитатели – существа, приблизительно напоминающие мышей, кошек, скот, цикад, сов, земляных червей, светлячков, пауков, золотых рыбок, но также чужаки из плоти и плазмы, изо льда и камня – участвуют в круговороте элементов, пепла, костей, дождя, камня, тумана, земли и неба. Это расставание с эгоизмом – их дар нам. Мы вместе отправимся в путешествие на безвесельной лодке по безбрежной реке.
Ему выпал новый шанс. Он может стать лучше. Не нужно больше шантажа, коварства, воровства исподтишка, мелких обманов. На всё это и на многое другое он пошел, чтобы раздобыть себе место в экипаже «Искательницы солнц».
Теперь можно остановиться. Пересоздать себя.
Он вылез из постели. Да, косточки поскрипывали, не без этого. Конец индульгенциям. Нужно стать лучшей версией Эшли. Эшли, с которым вместе можно, гм, учредить траст.
Землетрясение всё не останавливалось и не останавливалось. Земля под ногами Майры выгибалась, вспучивалась, стонала и скрипела. Это протестующе стенали опорные подструктуры, скреплявшие Чашу воедино. По всей крутящейся конструкции прокатывались спазмы.
Майра в это время оглядывала долину внизу. Она стояла на скале, чувствуя подошвами неспокойный шорох в недрах камня. Животные ворчали, вопили, кричали, верещали. Над головой тянулась, искривляясь, нескончаемая Струя. Каким-то образом Струя перераспределяла момент импульса между Чашей и звездой-родительницей, разгонявшей всю конструкцию вперед. Майра сказала в диктофон:
– Капитан Редвинг, я подобрала старый термин, который удовлетворительно описывает происходящее. С какой-то наземной войны. Травматический шок. Это заторможенное состояние, возникающее после того, как на тебя посыпались осколки снарядов. Здесь примерно так же, но шок привносят искривления земли. Она сотрясается, стонет, скрежещет, перекатывается. Иногда – такое впечатление – вот-вот пустится в пляс.
Действительно, так и получилось. Она как раз покидала свой офис, когда дно Чаши выгнулось. Снова ощутив под собой неподвижную поверхность, Майра встала и сделала несколько шагов к выходу. Она почти выбралась наружу, но тут нога подогнулась, и Майра приземлилась в какую-то груду обломков. Рядом с Мари Диего, своей секретаршей и помощницей в переговорах с Птицами, особенно с Бемором. Голова Мари была завалена мусором, ноги выгнуты под неестественными углами. Майра положила руку на грудь Мари, но дыхания не было. Пульса на шее прощупать не удалось. Черт подери.
Майра долго глядела в пространство. Наблюдала, как устаканивается мир. Потом стала ходить, чувствовать, размышлять, вздыхать, пропускать через себя восприятие смерти. Ей уже доводилось испытывать подобное. Терять подчиненных. Она научилась схватывать эту эмоцию полностью, осознавать всецело. Затем расслабляться, позволяя чувствам улечься. Но ожидая, что они накинутся опять.
А потом придется возвращаться к работе.
Лучше пока не докладывать о смерти. Еще нет. Возможно, одной погибшей не отделались.
– Капитан Редвинг, я хотела сказать, это всё равно что по острым щепкам прогуливаться.
Она помолчала, изучая небосклон. Подкрутила оптические фильтры, приглушая сияние неприкрытого солнца. Струя рябила, медленно отслаивая спиралевидные витки. Неоновое величие над головой. Всю систему как в жерновах перебрасывало. Момент импульса перераспределялся между пылающим светилом и Чашей по оси неоново-яркой Струи.
– По моей оценке, полный оборот вокруг системы Глории займет год-другой. Народ заинтригован, они бы хотели тут задержаться, обменяться галактическими сплетнями и всё такое. Если захотите вернуться, капитан, то мы рядом, и это хорошо. Но вряд ли у вас для этого достаточные мотивы, Паутина выглядит чудесно. Поэтому я заканчиваю с дипломатическими формальностями, и мы отправляемся выпекать новых детишек. Как я вам уже писала, у меня новый партнер. Он хочет дюжину детей! Придется его каким-то образом сдерживать.
Комбинация восторженного цинизма и горьковато-сладкого романтизма: вот что побудило ее снова вляпаться в брачные отношения, да еще со свежеразмороженным. Но отношения сулили многое. Девчонке нужно развлекаться…
Она смотрела, как поднимаются над долиной пылевые вихри.
– Старую добрую Чашу основательно потряхивает, скажу я вам. Но, говорят Птицы, им и не в такие передряги доводилось ее пилотировать. Простая классическая механика – так они это называют. Простая! Ха! Ну а что мы можем сделать, правда? Связь пока завершена.
Она чувствовала смуту и лицезрела ее. Единственным постоянным аспектом окружения оставались теперь изменения. Здесь и сейчас. Но Майра наслаждалась ими по полной: аромат странного, запах чужого ветра.
Вивьен стояла рядом с Редвингом, любуясь на рыкающие фейерверки и размышляя: этот серьезный мужчина – как острое копье, опаленное пламенем собственной жизни. Послышались басовые ноты громоподобной симфонии, соавтором которой за эти века Редвинг в известном смысле стал. Совместный шедевр Чаши и Глории.
Метанодышащие, предполагал Редвинг, прекратили атаку на отряд Бет потому, что им тоже стала ясна необходимость перемен. Угрозу Чаши следовало наконец нейтрализовать и в то же время сохранить в тайне их местопребывание. Поэтому после утомительных переговоров с Эшли Трастом по улучшенным каналам связи через усовершенствованные модули автоперевода они дали согласие. Команде Бет позволили остаться на Глории. Людям-смотрителям зверинца доверялись также и некоторые дела метанодышащих. Возможно, потом, когда разберутся с делами зоопарка, сотворят и терраформированное запретное болотце: метановый рай, близкий к земным условиям – с видом на звезды. Такая технология вскоре будет доступна. Она умещалась в цилиндрическом зоопарке, который теперь снижался с небес. Любая политика – местная, это Бет усвоила от кого-то где-то век-другой назад.
Вивьен проговорила:
– А не беспокоит тебя, что, ну, у семи нянек дитя без глазу?
– Совсем нет. Даже метанодышащие постепенно учатся преодолевать свои глубинные страхи. Время лечит. Бет выдернула их из привычной колеи, только и всего. Они снова научатся без страха смотреть в небо.
– А странный у нас получится зверинец. Как бишь ты обозвал ту одноглазую однорогую летающую людоедскую пурпурную тварюку?