В торговом центре было полно народу. Женский голос радостно извещал о скидках в ювелирном бутике, популярная группа пела слащавую песню о неземной любви.
«Сейчас со всех сторон кричат об этом чувстве, – думала Полина, – тошнит уже».
И не в том дело, что о святом лучше молчать, а в том, что слишком часто люди стали подменять понятия, употреблять слова, не задумываясь об их истинном значении, – и слова эти начали выцветать, разжижаться, становясь безвкусными, как молоко, разбавленное водой.
В голове всплыли лаконичные, невероятно мудрые строки Карла Сэндберга:
Зачем он ей написал:
«Жить не могу без тебя!»
И она ему написала:
«Жить без тебя не могу!»
Ведь он поехал на запад,
Она – на восток.
И оба они живы.
С того места, где расположились Полина и Соня, были видны эскалаторы и стеклянные лифты, которые плавно поднимались и опускались, развозя посетителей по этажам.
– Помнишь, когда ты была маленькая, тебя невозможно было увести от эскалатора? – улыбнулась Полина, потягивая молочный коктейль.
Соня ела любимое фисташковое мороженое.
– Глупая была, – фыркнула она.
– Нет, почему же. Ничуть не глупая. Подумай, это же так здорово и интересно: лестница – и вдруг движется, едет, везет тебя куда-то! У детей ясный, точный, незамутненный взгляд: они видят вещи в их истинном свете, а не такими, как навязывает воспитание, привычка, общественное мнение – бог знает что еще. – Полина говорила и сама слышала странную горечь в своих словах. – Потом мы вырастаем, но наше воображение отказывается расти вместе с нами. Оно костенеет, деревенеет, мы перестаем замечать чудесное в обыденном, больше не умеем ничему по-настоящему удивляться и быть честными перед собой. Считаем, что становимся взрослыми, а на самом деле теряем мудрость и искренность. Тем, кто старше восемнадцати, почти недоступна роскошь говорить правду. Мы становимся рабами общепринятых мнений, условностей, денег. Редко кому удается сохранить душевную невинность – на таких обычно ставят клеймо чудаков…
Полина замолчала, продолжая размышлять над тем, что сказала. Слова вырвались неожиданно: ей вдруг стало грустно от мысли, что ничего в этой жизни нельзя повернуть вспять, изменить и исправить. Нельзя стать молодой и беспечной, переписать набело неудачные страницы, снова научиться безоговорочно верить в себя и в то, что этот мир только и ждал твоего появления, чтобы бросить к твоим ногам свои дары.
Она подняла глаза и увидела, что дочь внимательно смотрит на нее. Во взгляде Сони читалось что-то похожее на ожидание, и Полина решила, что сейчас самый подходящий момент.
– Сонечка, скажи мне, что с тобой происходит? – тихо проговорила она. – Может, тебя обижает кто-то из одноклассников? Или… – Полина замялась. – У тебя мальчик появился?
При последних словах Соня сухо рассмеялась:
– Точно. Мальчик появился.
Полина верно поняла, что дочь хотела этим сказать.
– Ты хочешь сказать, это Алик виноват?
Лицо Сони словно окаменело, и Полина испугалась, что она снова замкнется, поэтому заговорила быстрее:
– Не бойся, дочка, скажи, как есть. Я поверю всему, что ты скажешь, но я должна знать! – Она вдруг вспомнила их разговор в тот день, когда пропал Хоббит. – Помнишь, ты сказала: «С Аликом что-то не так»? Что именно, малышка? Он… поступает с тобой плохо? Раньше ты никогда от меня ничего не скрывала. Я хочу помочь, но не сумею, если ты не скажешь правды!
Соня отвернулась, глядя куда-то вбок и прикусив губу. Руки она опустила на колени и сцепила в замок.
Полина ждала, затаив дыхание, не решаясь нарушить паузу. Наконец Соня заговорила:
– Я и сама точно не знаю, мам! Не могу объяснить. Мне никто бы не поверил, если б я сказала!
В ее голосе звучала такая мука, что Полина окончательно перепугалась, но постаралась не показывать своего страха.
– Я поверю, доченька, – еле выговорила она.
– Этот Алик, он… странный. Можно мне спать в другой комнате? В папином кабинете или в гостиной?
Если Полина и ожидала услышать что-то, то только не это.
– Соня, он что… – Она не могла подобрать подходящее слово. – Он беспокоит тебя по ночам? Поэтому ты не спишь?
– Беспокоит! – Девочка очень по-взрослому усмехнулась, и Полина вдруг увидела, какой она станет лет через десять, если вдруг что-то в жизни причинит ей боль. – Я и сама не понимаю, что он делает. Не сразу заметила, но проснулась как-то ночью, это еще в конце сентября было, и…
Соня почти до полуночи делала уроки: заболталась с Лилей и совсем забыла, что нужно решить задачи по алгебре и написать сочинение. Кое-как разобравшись с домашними заданиями, она улеглась в постель.
По привычке глянула на то место, где обычно лежал Хоббит, и вздохнула. Вот уже почти месяц, как оно пустовало. Кот завел привычку спать в гостиной или в спальне мамы с папой. Соня не сердилась на него: Хоббит не виноват, что боится Алика.
Она покосилась в ту сторону, где за перегородкой спал ее приемный брат. У него настольная лампа давно выключена. Уроки Алик делал вовремя, не отвлекаясь, как она, на разговоры. Да ему и говорить-то было не с кем: насколько знала Соня, друзьями он пока не обзавелся.
Алик вообще был необычный. Слишком серьезный, взрослый. Не раскидывал вещи, не дурачился, не смеялся. Но не только это.
Соня чувствовала: на людях он относится к ней лучше. То есть, когда рядом взрослые, он делает вид, что полюбил Соню и хочет с ней дружить, общаться. А стоит им остаться вдвоем, как Алик теряет к ней интерес и перестает обращать внимание. Ведет себя высокомерно, пренебрежительно, как Драко Малфой из «Гарри Поттера».
Сначала она пыталась подружиться с ним, расспрашивала обо всем и сама рассказывала всякие истории, но потом бросила эту затею. И не только в его нежелании было дело. Рядом с названым братом Соня ощущала неловкость, ей было неуютно, беспокойно.
Как-то раз, уже давно, она была с родителями в зоопарке и смотрела на огромного бурого медведя. Было жарко, и медведь лежал, не обращая внимания на толпу зрителей возле его клетки. Глаза зверя были закрыты: он то ли спал, то ли просто опустил шторы век, чтобы не видеть кривляющихся людей и вспышек фотокамер.
Вдруг в клетку залетел игрушечный вертолет, и какой-то ребенок немедленно принялся вопить и требовать достать игрушку. Вскоре прибежал сотрудник зоопарка. Он строго отчитал родителей малыша за безалаберность, пригрозил штрафом, но все же отправился выручать вертолет.
Медведь все это время лежал в своем углу, никак не реагируя на происходящее. Ему было наплевать и на толпу, и на ревущего мальчишку, и на его дурацкий вертолет.
Однако, несмотря на равнодушие зверя, работник зоопарка, доставая игрушку, действовал крайне аккуратно и осторожно, не теряя бдительности. Соня спросила у мамы, чего он боится, ведь медведю нет до него никакого дела.
– Животные непредсказуемы, – ответила мама. – Кто знает, что у него на уме? Возьмет и набросится в любую минуту.
Алик напоминал Соне того сонного медведя.
Вроде ты ему до лампочки, он занят своим делом и даже не глядит в твою сторону. Учит уроки, читает книжки, смотрит какие-то ролики в Интернете. Но все может измениться, и тогда…
Что тогда? Соня сама не знала, да и вообще не задумывалась над этим вопросом. Просто ощущала что-то неприятное, угрожающее, чему не могла подобрать названия, и старалась реже пересекаться с братом.
Обычно Соня засыпала быстро и спала крепко: не успеет подумать о чем-то, как мысль уплывает в темноту, а потом раз – и вставать пора. Но той ночью что-то разбудило ее.
Она проснулась, но некоторое время лежала с закрытыми глазами, постепенно возвращаясь из призрачного мира сновидений. Ей снилось что-то тревожное, но образы стремительно таяли, не давая вспомнить, что это был за сон.
Соне вдруг показалось, будто по ее лицу что-то ползает, легонько пощипывая, покалывая кожу. Словно крошечное насекомое перебирало тоненькими лапками, щекотало усиками. Но только не в одном месте – на носу или на лбу, а на всем лице сразу. Соня еще не полностью проснулась, балансировала на грани яви, и вот так, не совсем понимая, спит она или бодрствует, открыла глаза.
В первое мгновение задохнулась от неожиданности – наверное, все-таки сон продолжается? Но тут же на смену удивлению пришел страх. Холодный, липкий ужас заструился вдоль позвоночника, и все тело, расслабленное и теплое ото сна, покрылось мурашками.
Возле ее кровати, вытянув руки вдоль тела, стоял Алик. Он ничего не делал, просто стоял и смотрел на Соню. Глаза у него были необычайно яркие, даже в темноте Соня видела, что они светятся, как у Хоббита. Только у кота глаза были зелеными, а из глаз Алика лилось ровное синее сияние.
Занавесок Соня не задергивала – ей нравилось, когда в комнату проникал уличный свет: горели фонари, уютно светились окна соседних домов, мигали неоновые вывески. По ночам, конечно, все это было не так насыщенно, как вечером, но в ту ночь случилось еще и полнолуние, так что фигуру и лицо Алика она видела отчетливо.
Он, не отрываясь, не моргая, смотрел прямо на нее. Соня внезапно поняла, что проснулась от этого тяжелого, почти осязаемого взгляда, который обшаривал ее лицо, ползая по нему.
Алик стоял, смотрел и молчал, а Соня не могла найти сил, чтобы вымолвить хоть слово. Наконец это ей удалось, и она прошептала:
– Ты что здесь делаешь? Почему не спишь?
Приемный брат ничего не ответил, никак не отреагировал.
Краем глаза Соня уловила движение справа от себя. Она посмотрела в ту сторону и не поверила тому, что видит.
Тень Алика двигалась. Сам он оставался недвижим, но тень согнулась под странным, невозможным углом. Силуэт вытягивался, плыл, скользил по стене в тихом сумраке комнаты, принимая зловещие, фантастические очертания. Соне показалось, что в воздухе запахло сыростью и гнилью – это был смрад застоявшейся воды и тины, запах глубокого, не знающего солнечного света холодного подвала.